Я иду по Москве
Я иду по Москве
(А я иду, шагаю по Москве…)
слова из песни
Эдуард был ярым противником того, чтобы в космос с Земли засылали разные послания, с координатами нашей планеты, на которой горя было, по его мнению, и так предостаточно. С разными дисками и прочей информацией о населении планеты, образе жизни, атмосфере и другими данными, с целью попробовать установить контакт с внеземными цивилизациями.
- И зачем, это нужно учёным? Доотсылаются они на свою, а заодно и наши несчастные головы… - думал про себя Эдуард. - Неужто им мало своих проблем? Никому неизвестно, куда они прилетят эти дружественные космические приветы? А вдруг и вправду где-то есть ещё одна разумная цивилизация? Да в какую сторону её «переклинит», кто её знает? Может им самим жить уже негде. Вот возьмут, да прилетят, да не совсем с мирными целями, да возьмут нас всех на арапа? И что тогда делать? В милицию бежать? Скажут, была ваша голубая планетка, а стала наша. И всё, сливай воду, чем с ними тогда воевать? Не нашей же армией? Здесь сами с ней, с этой армией толком не разберутся, а тут с космическими ребятами воевать нужно, а те ребята серьёзные. Конечно, есть шанс, что могут прилететь и с мирными целями, но больно уж маленький это шанс, какой-то совсем просто ничтожный. Уж лучше бы вовсе не прилетали, так бы оно спокойнее было, неужели они это не понимают…?
С такими мыслями Эдуард шагал по Москве, изредка насвистывая себе под нос мотив старой известной песни. Он не просто прогуливался летним, погожим днём, а шёл с конкретной целью в пункт обмена валюты поменять сто долларовую купюру, которую дала ему жена, уже давно заставляя его это сделать.
Та «стобаксовая», с портретом одного из президентов Америки по фамилии Франклин давно у его супруги вызывала какое-то подозрение. Ей стало казаться, что Франклин с портрета как-то не так на неё смотрит, уж больно как-то заискивающе и лукаво. Да и бумага у купюры была какая-то не такая, как у всех, то ли где-то сильно помяли её, то ли намочили. А так все остальные знаки пригодности, вроде были на месте.
Жена Эдуарда подумывала, что надо б избавиться от неё, невесть как попавшей в их семейный бюджет, хотела обменять по-тихому на рубли, с чем наконец-то и вытолкала за дверь своего мужа.
- Не бойся, чай не посадят, ты её сделал, что ли?
На что Эдик откровенно противясь, ответил:
- Вот шла бы сама и меняла, раз ты такая вся умная!
Супруга закрыла за ним дверь, напоследок сказав, что сегодня вечером ему можно будет попить пива. С чем Эдик и пошел себе дальше, радуясь и сопоставляя в голове разные сорта нового пива и высчитывая количество литража и соотношение алкоголя. Чтобы и не засидеться, жена не даст, и чтобы хоть чуть "зацепило".
С такими мыслями он продолжал отмерять жизнь по любимому городу, потом в его душе повеяло чем-то очень холодным. Он остановился, достал ту купюру и принялся её ещё раз рассматривать при ярком солнечном свете. Уж больно сильно несло от неё чем-то таким неприятным и «подстатейным». Тяжелой статьёй от неё просто разило.
- Вот, загребут меня с этим обменом, ни сном, и ни духом - вздрогнула душа Эдуарда.
Но, вспомнив напутствующие слова жены, он положил купюру обратно, и, отбросив ненужные мысли, опять бесстрашно и беззаботно в поисках пункта обмены валют зашагал себе дальше.
Спустившись в подземный переход, он увидел там уличных музыкантов. Это был целый камерный скрипичный оркестр. Эдик любил классическую музыку, поэтому и остановился, чтобы послушать.
- А то уже и забыл, когда последний раз был на концерте, хоть тут подышу живой музыкой - решил он, машинально приготовив музыкантам червонец.
После минутного перерыва музыканты не спеша встали в ряд, потом пару секунд помолчали, очевидно, сосредотачиваясь. Кто-то из них даже закрыл глаза, и тут они кэ-эк рванули струнами воздух, как дали по подземному переходу Вивальди «Времена года». Да с такой, понимаешь душей, с таким подъёмом, аж слезу пробило у Эдика. Он так проникся, музыка пронзила его до самой глубины души.
Музыкантов было семеро. Одна из них была довольно таки симпатичная женщина с хорошей и даже весьма привлекательной фигурой. Скрипачка так душевно и энергично водила смычком по струнам, что Эдик, незаметно для себя, стал её мысленно раздевать. Он представил её нагой и вообразил, как бы колыхались вместе со скрипкой её груди, в такт резких смычковых движений.
Немного постояв, он положил в футляр музыкантов червонец и пошел себе дальше. А по переходу вслед доносились «Времена года» - «Пара-рам-пам-пам, пам-пам парарам..!», что создавало в его душе приятный комфорт.
В обменном пункте кассирша долго и придирчиво рассматривала его сто долларовую купюру, бросая такие укоризненные взгляды в его сторону, от которых Эдика стало бросать в пот и коробить. Вернув банкноту, кассирша решительно заявила, что такие мы не берём, хоть она вроде и не фальшивая. Махнув рукой, кассирша отправила Эдика в другой специализированный обменный пункт, сказав, что там её непременно возьмут с пятипроцентной скидкой за ветхость, так как банкнота находится на грани потери своей платёжеспособности.
- Ладно, бог с ней со скидкой, лишь бы не посадили - подумал про себя Эдуард и двинулся дальше, продолжая насвистывать свой любимый мотив.
Он по дороге остановился и посмотрел на свои износившиеся ботинки с мыслью, что надо купить новые, и делать в них шаг в два раза длиннее, тогда они будут служить ровно в два раза дольше.
* * *
В том, в другом обменном пункте всё было серьёзно. Там вдоль стены стояла скромная лавочка, которая Эдику сильно напомнила скамью подсудимых. Вокруг стеклянного бронированного окошка была стальная решетка, и за каждым, кто туда заходил, закрывалась тяжеленая железная дверь, только замок в ней не щелкал.
На лавочке сидели четверо. Первой была бабуля, божий одуванчик с однодолларовой бумажкой восемьсот лохматого года, какой-то бомж, молдаванин и дед фронтовик в регалиях. В прошлом, судя по всему, офицер гвардии. Все страшно молчали с замиранием в сердце, молчали задумчиво и как-то больно уныло. К окошечку запускали по одному, а потом всё так долго тянулось, какие-то люди без очереди вечно сновали туда и сюда, как полевые мышки на альпийском лугу.
Фронтовик долго крепился, но потом-таки не выдержал и попросил Эдуарда оказать ему посильную помощь в содействии справедливости прохождения очереди, с чем тот, молча кивнув, согласился. Но вот фронтовик вышел, вытирая со лба пот, и Эдик уже собрался заходить с мыслями, что, наконец-то…, дошла его очередь, как тут прямо под его носом юркнула девушка. Эдик, взял её нежно за локоть, и чуть нервно спросил:
- Извините, куда вы, здесь очередь? Какие у вас проблемы?
- У меня…? Совсем никаких… - совершенно спокойно ответила та, - смотрите, чтобы у вас проблем не возникло…? - взглядом измерила Эдика девушка и, выхватив локоть, быстренько скрылась за дверью.
От неё несло перегаром вперемежку с табаком и духами, а ещё чем-то казённым и таким нехорошим, что Эдик насторожился. Слегка нагнувшись, девушка крикнула кассирше через окошко:
- Валь, а Валь! Дай-ка мне эти списки, по фальшивкам, а то скоро автобус за гражданами приедет, засиделись они у меня, спины у них, наверно, уже затекли.
Та подала бумаги. Взяв бумаги, девушка открыла тяжелые железные двери и завораживающие процедила Эдику с пригласительным жестом:
- Добро пожаловать… - кивнула она головой в лёгком поклоне, а после, стуча каблуками, растворилась в глубине тёмного, словно жизнь коридора.
От этих слов в затылке у Эдика заколотили меленькие такие иголочки и деревянные молоточки.
Эдик робко зашел, за собой прикрыв железную дверь. Кассирша первым делом попросила его паспорт, потом долго с него перепечатывала все данные и куда-то их отправляла. Потом, вероятно дождавшись ответа, быстро взяла купюру, которую Эдик протянул ей трясущимися руками, покрутила её в руках и как-то очень зло выдала:
- Несёте сюда всякую ерунду, и где вы их только берёте? Сами рисуете, что ли…?!
- Так ведь, в этом мире руками всё сделано, что лучше, что хуже - пытался шутить Эдик, но шутки у него явно не получилось. - Как же вы все надоели! Ко мне только с теми приходите, что сделаны хуже! Много вас таких шутников сегодня собралось - откровенно негодовала кассирша.
Затолкав купюру в какой-то прибор, она под столом что-то нажала, и за Эдиком громко клацнул замок, закрыв выход ему на свободу. От этого неожиданного щелчка, сердце у Эдика резко упало в ботинки, и он стал страшно бояться, так страшно, что вдруг захотел в туалет.
- Катерина, похоже, что твой прибыл клиент! - громко и никого не стесняясь, прокричала кассирша в селектор.
Примерно через минуту к двери подошел сержант и предложил Эдуарду проследовать с ним для выяснения обстоятельств, в которые он, так сказать, влип...!
- Щаззз там вам всё объяснят и разложат по полочкам… - спокойно сказал сержант, небрежно подталкивая Эдика в спину.
Так Эдик в мгновение ока очутился в уютном таком кабинете в конце длинного тёмного коридора, с глазу на глаз с той самой девушкой за столом, от которой пахло чем-то казённым. На спинке стула за ней висел милицейский китель с погонами капитана.
- Ну, надо же, как быстро всё обернулось, прямо, как в жизни? - только успел подумать про себя Эдуард.
- Ну что-с, начнём-с…? - потёрла руки девушка капитан, доставая ручку и протокол. - Ты, где её взял-то? Безпроблемный ты наш… - спокойно спросила она, ударив Эдика сухим протокольным взглядом.
- Жена дала - честно признался Эдик с испариной на спине.
- Так-такушки, а где жена взяла… эту купюрочку? В тумбочке? А в тумбочку ты её положил, а дальше пошло всё по кругу. Ну, хватит горбатого мне лепить!!! - зло и как бы заискивающе выдохнула капитан дым сигареты Эдику прямо в лицо, от чего он чуть не упал со страха вместе со стулом, на котором сидел. - Где взял-то? А ну, признавайся! А то сейчас и жену конкретно «зацепим»? Во весело будет! Обыск у тебя и у всей твоей родни проведём наитщательнейший и с великим пристрастием! Ну, чего мы молчим? Чего стол глазами-то сверлим? Что прикажешь с тобой делать? В изолятор временного содержания загреметь хочешь? У нас это мигом и запросто, скоро автобус вот подойдёт совершенно бесплатный, пассажиры все до конечной - «следственный изолятор»… - махнула рукой капитан.
Тут в кабинет зашла вдруг кассирша, капитану шепнула что-то на ухо, и обе тихонько так рассмеялись.
- Ладно, иди, вежливый наш - бросила Эдику девушка-капитан, - что делать сегодня-то будешь?
- Да вот, пивком жена разрешила побаловаться - вжав голову в плечи, честно как на духу признался ей Эдик.
- Пивка-то сегодня поболе возьми, поболе на радости, жене горячий привет, пусть сама впредь такие деньги меняет.
- А я ей так и сказал… - пролепетал Эдик как первоклассник.
- Слышь, Машка? Вот нам бы с тобой этого мужика? А? Век живи бы и радуйся! - и они опять весело рассмеялись.
- Ну, всё, давай! Вали отсюда! Привет жене! Проводи-ка его сержант…
Эдик шел, совсем ничего не понимая. Он уже было, собрался выйти на улицу, как услышал за спиной грозный окрик сержанта:
- Да ни туда!
Сержант впихнул его в ту самую наитяжеленную, как сама жизнь, железную дверь к бронированному окошку. Кассирша быстро выдала ему сумму в рублях, за минусом этих самых, да будь они трижды неладны, пяти процентов, и Эдуард выпорхнул на свободу.
* * *
Он присел на крылечке на корточки жадно-жадно так закурил. Тут мимо него прошла та самая капитанша, весело подмигнув на ходу.
Эдик докурил, выбросил окурок и зашагал по Москве очень довольный. Слава богу, не посадили! Он по Москве не просто шагал, он как на крыльях летел по столице, с чувством свалившегося с его плеч тяжелого, тяжеленного камня. Душа его пела, сияла, роптала и радовалась.
- Пусть себе засылают свои бестолковые станции, хрен с ним, с этим космосом, пускай аспиды, прилетают.
Пива Эдик сегодня взял - много…!
Андрей Днепровский - Безбашенный. (A. DNEPR)
20 августа 2003г