– В чем смысл жизни Шурик?
– А не пойти бы тебе…
– С удовольствием бы пошел, путь укажи только, и пообещай что на этом пути я получу все что мне нужно.
– Ишь какая хитрая морда. Все что нужно... Я бы сам не дурак пойти туда, где все что нужно, уже есть, и тебе за просто так все отдадут.
– Вот меня уже третью неделю энтот вопрос и мучает. А что если такое место на самом деле уже есть. И просто надо к нему путь найти. Что если оно уже есть, а Шурик?
– Круто излагаешь Петрович. Тады, если такое место уже есть, то весь смысл в том и есть, чтобы в туда дорогу найти. Я бы, например, если бы кто позвал, сразу бы все бросил и пошел.
Петрович помрачнел:
– Бросил бы… Как же. Бросишь все это…
Он понизил громкость голоса и оглядевшись по сторонам произнес:
– Тут вот кака хрень со мной приключилась Шурик, токмо ты никому про то не сказывай. Даже жинке своей. Я тебе как самому ближайшему другу расскажу, потому как в себе носить энто не могу боле.
Шурик насторожился:
– Если ты како уголовно преступление совершил, то лучше не говори.
– Да како там преступление… Ты что меня не знаешь? Преступление… Скажешь тоже. Хотя можно и так сказать… Против себя самого преступление совершил. Точняк. Тут я давеча к теще ездил сена покосить. С утречка встал и на поле росное пошел. Утром то оно, сам знаешь, как косить хорошо. Вот значится вышел я на поле, потянулся, и такая вокруг благость, что аж душа встрепенулась. Я на солнце поднимающееся взглянул, и тут оно как бы раздвоилось. Одно по прежнему на небе висит, а второе ко мне стало как бы притягиваться. Ты эт самое, токмо не подумай, что я того… Я вовсе не того. Я цельную неделю до той косьбы даже пятьдесят граммов не принимал. Сам пойми, на поле такое.. Такая благодать повсюду струится, что пить даже срамно как-то. Я завсегда так. Когда косить еду, так за неделю пост блюду. Я природу уважаю. Так вот, то солнце, второе, прямиком ко мне подъехало по небу, и не жжется ни капли и светит ярко, но не слепит. И из его, из солнца энтого, баба выходит.
– Гы!
– Ты токмо не перебивай меня, а то ничего сказывать не буду. И ржать тут нечего. Така баба! Ох мамочка моя родная… Таких баб я никогда раньше не видал. Ты бы Шурик ее увидал, так враз бы язык свой прикусил. Я там сразу как-то весь оробел. Такой красоты я даже на картинах не видал. Така баба, что ей бы королевной быть, так всяк бы слушался кажного слова. Вот и я стою как истукан, и похоже, что даже сердце не тикает. И сказать ничего не могу. И она тоже ничего не говорит. Смотрит на меня своими глазищами, а меня аж на слезу пробило от ейной красоты. Хошь верь, хошь не верь. И тут она мне руку протягивает. Ладошка тоненькая, пальчики хрупкие. Я на свою руку взглянул. А мои лапищи сам знаешь какие. Я ж ими арматуру могу в узел завязывать. И у меня даже волосы шевельнулись. Така баба шикарная, и возле меня. А тут еще и рука ейная. Ядрит меня переядрит. Совсем я тогда сдулся. А она своей рукой меня за руку берет, а меня как будто парализовало. Как Тимофея, помнишь когда он медведя спугался. Так вот и я также. Все понимаю, а ничего сделать не могу. Как дитя немощное ей богу. А она тут сказала, – не бойся, – и меня вообще от ейного голоса в амебу каку-то превратило.
Она боком повернулась, и второй рукой в солнце свое махнула. А там сразу огромный город развернулся во все стороны до самого горизонта. Красивый, слов нету. Народу там немерено. И мне показалось, что там все такие как энта мадама. Красивые и умные. И перед самыми ногами у меня как бы черта проходит. Там впереди, где энта баба стоит, все как бы золотым светом залито, а там где я и сзади, все как будто после пожара, черным черно.
И вот она говорит, – Пойдем со мной.
– А я шелохнуться не могу. Мне и страшно туда идтить, и хочется страсть как. Сразу все вместе. Я тогда враз понял, что меня в рай зовут. Тот город – рай был. Точняк. И баба райская. А в меня как черт вселился от робости той. Я ей давай объяснять и назад показывать, что у меня там все… Жена, дети, теща, траву косить надо для коровы, дом, хозяйство, работа в городе. Как можно все это бросить? И самое интересно, рукой махаю назад, а глаз от той бабы оторвать не могу. Как завороженный. А на самом деле Шурик, я назад смотреть сам не хочу. Мне стыдно и страшно туды смотреть отчего-то стало. Там все таким поганым показалось сзади. С трубами, с заводами, даже жена с дитями как в копоти какой-то показались. Баба слегка удивилась и руку мою отпустила. И плечами пожала. Типа не хочешь - как хочешь, никто силой не тащит. И город в солнце за ней свернулся, и она в него зашла, и обратно к первому солнцу улетучилась. А я стоял, стоял, смотрел на него, а потом как-то сподобился назад посмотреть на тещину хату. И вот тут меня такая горечь захлестнула, что сил держаться вовсе не стало. Я на землю упал, и как зверь выть стал. Слезы градом с меня льются и все тело трясет как у припадочного. Я вдруг понял, что меня ведь на самом деле в рай звали. А я не пошел дурак. Никаких заслуг то у меня перед раем нету. Просто так получилось, случайно. Шанс один из мильёна выпал, а я его вот так вот профукал. И баба та. Я на жену свою потом посмотрел, на тещу, на других баб… Даже те, которые в телевизоре королевы красоты, ни в какое сравнение не идут. Они как фантики. Красивые, яркие, но какие-то безсмысленные. А та баба вся красивая. И снаружи и снутри. Вся такая… Ну не знаю я как тебе энто объяснить. Ты же мне друг Шурик, должон понять.
Шурик как зачарованный смотрел на своего напарника с распахнутыми до предела глазами, и казалось, что он в этот самый момент ее увидел.
– Я понял, Петрович. Чес слово понял. Прям щас. Баба была в натуре. Я это нутром чую. И эт самое… Я думаю что это не баба вовсе была, а бог!
– Шурик! – Петрович взвился как полковое знамя, – ты точно понял. Я тоже так подумал, но бог мужиком должон быть. Вон в церкви везде бог мужиком нарисован. А здесь баба. И те картинки с ней тягаться ну никак не могут. Она их затмевает, как солнце супротив огонька свечки. Я ж потом цельную неделю ходил и думал, что баба богом правильнее выглядит. У нас же дитяток бабы родят, а мужики токмо способствуют энтому делу в самом начале. А ростит ребятенка у себя внутри, и на свет его производит баба. Стало быть она и есть настоящий творец. И кажись все на свете рождено бабой. Она и должна быть богом. Мужик то родить не способен. Значится в церквях все врут. Баба все сделала. Бог - это она.
Тут Шурик поморщился:
– Это как-то обидно звучит. Баба значит бог, а мы значит так просто, насрано?
– Да к я опосля того случая все хожу и думаю. Баба ведь без мужика тоже смысла не имеет. Еслив у ей мужика нету, то она вскорости портиться начинает. Стервой натуральной становится. И ведьмачить начинает от скуки. Да и если ее время от времени не оплодотворять, то тоже беды не оберешься. Мужик бабе надобен как и баба мужику. Тут одно без другого не работает. А раз так, то и там на небе, где то солнце с городом, наверное все есть, и бабы и мужики. Потому там все так красиво. И они меж собой как-то научились ладить, поэтому там рай.
– Да уж Петрович! Смысл наверное в том и есть, чтобы ладить научиться. Нам с бабами, а им с нами. Тогда и мир будет, и рай. Все тогда будет как надо… Пошли трансформатор менять, а то бригадир три шкуры спустит, если и сегодня гидролизный без света останется.
– Слышь Шурик, – произнес Петрович через несколько минут ходьбы в полном молчании, – я тут подумал, что бог, он и то и другое враз!
– Как это?
– Ну, мне баба явилась только потому что я мужик. Как противоположность. Чтобы приятнее было. А бабу наверняка бы мужик в рай позвал.
– Точно!
– А в церквях попы наверное педики. Им мужики нравятся. Не все конечно, а те, которые там, на небе. В раю.
– А я вот по телевизору видел как в Ватикане эти кардиналы там сплошь педики. И мальчишек тоже развратничают сплошь.
– Слышь Шурик, я в церкву наверное больше не пойду. Мне на душе тошно от этой мысли становится. Чтоб какие-то пидоры мой кулич освещали… А я его потом еще и ел вместе с женой и родовой… На фиг! Вот если бы та баба… Она точняк может освятить все что угодно.
– Слышь Петович, а может смысл жизни в том и есть, чтобы дорожку найти в мир тот, где все правильно. За ту черту перейти…
Петрович тяжело вздохнул.
– Может и так Шурик. Может и так. А может надо ту полосу к себе ближе пододвинуть. Чтобы у нас стало так же как и у них. Ведь когда образец видишь, делать много проще. И исправлять легко. А если не исправлять, то стремно получится. Постоянно бежать придется. Вроде к свету идешь, а на самом деле от тьмы бежишь. Я думаю надо развернуться и в тьму свет принести. Свет сильнее. Мы ж с тобой электрики, понимать лучше других это можем. Лампочку ведь если в темной комнате зажечь, враз светло становится и сколько темноты не вноси, темнее не станет. Свет можно больше сделать, если захотеть, а тьма сама собой делается. Но для света усилие прилагать надо. Если ничего не делать, тьма будет. И гидролизный никогда не заработает… Пошли внесем в него свет!