НАЗАД НА НЕБО
ЧАСТЬ IV
Я продала «Узбека» художнику Коленьке Карелову, художнице Марине Никаноровой, художнику Пете Киянице, Павлову, работающему с картинками вот уже лет пятнадцать, Ирине, продавцу сувениров возле Павлова на Старомаке, Фире, Фариде, Кате Антиповой, жене художника, Наде Элинковой и ее сыну Диме, художнику Толику Гусарову, Маришкиной Маришке –компьютерщице, Маришкиной же Тамику, проживающей в Париже, и работающей в кулуарах Европейской Унии
Разумеется, Саше Семенееву, которого представлять не надо, он у нас на Гавелаке – знамя отрядное, жене художника Томе Артамоновой, художнику Андрею Латынину, Кияму, колоритнейшему персонажу «Узбека», который приобрел их аж три экземпляра, два из них – в питерский и московский офисы. Мирославу, который не знал, что приобретает, но купил, да еще Виталик подогнал покупателя – своего знакомца-словака, про которого он утверждал, что тот – настоящий шпион, и мне это надоело.
1
Я не звонила Виталику шесть дней, пока от Сашки-негра не узнала, что он заболел и слег.
Это смешно до слез. Как только я начинаю думать, что моя любовь к нему прошла, он заболевает и лежит, пока я не перестаю так думать. Я тут же купила курицу, чай, лимоны, закрыла станек и помчалась в подвал. Через два часа он пил горячий бульончик с благодарностью ребенка, которого простили. Через два дня, покачиваясь, уже прохаживался по комнате и шутил. Еще через два дня вышел на работу. И мы, снова да ладом, зажили как у Христа запазухой, боже мой, это продолжается пять лет!
Нет, и не было человека нежнее, чувствительнее и деликатней, чем Виталик.
Нет, и не было человека капризнее, противнее и бесчувственнее чем он.
Но вот притча – только от меня зависит, какой он гранью повернется ко мне. Так, может, только в себе самой и нужно искать причину, – какой гранью?! Нужно тщательнее следить за собой, своей внешностью, своим поведением, а главное, своей речью? Может быть, хватит уже – ради красного словца?
Седьмого апреля авторы альманаха собирались у Кронного, на втором этаже в кафе.
Обсуждалось издание третьего номера.
Левицкий хотел знать, будет ли третья часть «Одиссеи».
А я точно знала, что будет, да уже, фактически, есть, и мне нисколечки не страшно. Делай, что должен, и будь, что будет. И такое спокойное, можно даже сказать, достойное состояние духа я получаю от Виталика.
Я его никогда не предам.
Я его никому не отдам.
Я ради него сверну горы.
2
Любовь любовью – а слесарь слесарем.
В Теплицкой квартире – продолжается! - потек бачок в унитазе, и мы затопили соседа с нижнего этажа. Он вызвал аварийку и урядника, чтоб взломать замок и перекрыть воду. Пришлось Наташе в срочном порядке ликвидировать последствия аварии. Триста крон аварийке, тысячу крон за новый бачок, три тысячи соседу за материальный ущерб, и тысячу Наташе на поездку, плюс двести крон ей же, как премию за отлично выполненную работу. Итого пять пятьсот, когда денег нет катастрофически. Ох, уж мне эта квартира!
В понедельник жаловалась Люсе и Серебряному:
- Оказывается, это как женщина: за ней постоянно нужно ухаживать, ее нельзя так просто бросать, и наведываться к ней раз в месяц! С ней нужно жить!
- В ней нужно жить, - засмеялся Серебряный, - Любовью нужно заниматься регулярно.
Вот я и поехала в Теплицы – заниматься любовью. Но, по-моему, я занималась онанизмом. Потому что Виталик со мной не поехал. Сказал, что у него море долгов и их нужно отрабатывать. Как будто у меня озеро. Сказал, что у него денег нет на поездку. Как будто тысяча крон - деньги.
Теперь я смотрю на все это, и думаю, что оно принадлежит мне не по праву. Может быть, во мне уже развился эмигрантский комплекс, что мы вечно живем по чужим углам, вынуждены пользоваться старыми вещами, такими, которых уже не жалко хозяину, и сами их особо не жалеем, поэтому все в наших углах выглядит старым, потускневшим, покосившимся, бедным. Но я не эмигрантка. Я просто русская гражданка, работающая за границей. И вдруг – такая квартира. После Моджан я захожу туда, как в музей. Везде такая чистота, красота и строгость. Ни одной тряпки не валяется. Ореховые полы тускло поблескивают. Люстра рассыпает тысячи искр. Моя гордость – выгнуто-вогнутая стенка от Ваврички – гостеприимно раскрывает элегантную дверцу и выдает мне хрустальный бокал. Я сажусь за стол черного дерева, наливаю себе французское вино и говорю «Ну, здравствуй!»
Какие триста крон, плюс тысяча, плюс двести?!
Разве можно это чувство, измерить какими бы то ни было деньгами?!
Я дома!!
3
Утром встаю и отправляюсь к Вавричке.
Иду по грушевой аллее, никого не трогаю, раз – пан Вавричка на автомобиле. Остановился – я села, говорю:
- Иду к Вам, простите, прошло больше трех месяцев, к тому же в прошлый раз я была не в себе и смутно помню, как выглядит эта ваша кожаная «соуправа»…
- Нет проблем, - говорит пан Вавричка, - Я, правда, не знаю, о какой «соуправе» речь, но даже если она продана, там есть другие интересные «соуправы».
- Мне не надо другие. Мне надо эту. Понимаете, пан Вавричка, я надеюсь стать писателем, а в моем представлении у каждого писателя в кабинете непременно должен стоять кожаный диван.
- Это дело хорошее, - неуверенно сказал Вавричка.
Мы приехали, и я это увидела. Ах, даже пьяный глаз меня в прошлый раз не подвел!
- Эта мебель, Виталичка, обалденная! Это даже не мебель, это настоящий ленинский уголок! Факт, Ленин на нем и сидел в 1905 году!
- Ира, не увлекайся, дальше.
- Дальше я все обнюхала, облапала, чуть ли не облизала – и нигде не нашла ни одной царапины, не то что пореза, старая, да, вся в таких морщинах, но внушает чувство, что на прием к председателю Совнаркома попал!
- Опять начинаешь?!
- Ну, не буду. Я сорок минут на нее пялилась, а потом позвала-таки пана Вавричку. Говорю – у меня три вопроса. Первый – можно ли эту кожу почистить и чем. Он сказал, что есть специальный магазин, там это называется не на «чистку» кожи, а на «чинность» кожи. Понимаете, говорит, о чем я говорю? Да, отвечаю, у кожи есть свой «чин». Он даже засмеялся. Потом, говорю, там одна дверь и другая углом, я боюсь, что это не пролезет. Он сказал, пролезет, все двери делают так, чтобы пролезла вся мебель. В крайнем случае, там съемные подушки. Тогда, говорю, последнее. У меня есть только четыре тысячи. Можно я оставшиеся две с половиной заплачу сразу, как только это «пойдет»? Можно, говорит. И вы, говорит, у меня такой любимый постоянный заказчик, что мебель мы повезем сразу вслед за вами, через часик. Вы там пока все подготовьте.
Я пулей рванула к дому. Мне еще нужно было освободить вторую прихожую от Мирославовых «хвостов» - я отделила зерна от плевел, зерна уложила в прачечную, на пенопласт, а плевела в мусор, получилось полное ведро. Я даже успела помыть пол в кабинете. С минуты на минуту жду.
- Поздравляю, - сказал Виталик, но как-то вяловато.
4
Приехали мужики вдвоем и пан Вавричка. Я ему похвасталась отмытой люстрой. Он похвалил. Мужики возились полтора часа. Вавричка на это время уезжал. Я заламывала руки, так мне жалко было мужиков. Но все вперли. Я дала им по двести крон, извинилась, что мало. Но они поблагодарили. Пан Вавричка специально вернулся, чтоб слышать, как благодарят. А мне пообещал, что в следующий раз отвезет меня в магазин, где занимаются только кожей. Но я не утерпела. Как только осталась одна – бросилась отмывать эту кожу теплой водой с мыльным раствором и губкой. Весь большой диван отмыла, приступила к креслу, когда увидела на большом диване разводы. Испугалась, бросила. Каждый должен заниматься своим делом. Лучше я позвоню Наташе, дочь у меня такая же энтузиастка, как я.
Наташа сказала, что очень даже хорошо, что маленький диван во вторую прихожую встал. Сказала, туда же еще рогатую вешалку в угол, и все. Ну, может, еще маленький столик. С пепельницей. Мол, на прием к совнаркому, так с удобствами. И мы обе засмеялись.
Когда мы уже с Люсей направлялись в бассейн «Аква-центра», я позвонила маме. Светило апрельское солнышко, цвело все, что только может цвести.
- Ирочка, не трать деньги, я приеду и все сама увижу собственными глазами, - сказала мама из своего, как пить дать, занавоженного весенней слякотью Челябинска.
- Мама, - возмутилась я, - я только что отдала пану Вавричке четыре тысячи и не крякнула, а ты не хочешь меня выслушать за какие-то четыре копейки!
- Ну ладно, рассказывай, - сразу сдалась мама, и потом похвалила меня. А мне всего-то и надо было – незаметненько узнать, как она себя чувствует, как ее здоровье.
- Все нормально, - сказала мама, - Вот учебный год скоро заканчиваем.
- Да чтоб он провалился, этот твой учебный год, - сказала я.
- Не надо, - заобижалась мама, - Хороший учебный год! Хорошие дети!
- У тебя всегда дети хорошие, - не сдавалась я, - Вот приедешь, увидишь, как жить можно.
- Видно, и впрямь есть такие учителя, которых из школы выносят вперед ногами, - сказала я Люсе в сердцах, - Как актеров со сцены.
- Не сердись, - сказала Люся, - вот ты бы согласилась, если бы у тебя отняли смысл жизни?!
Перезвонила мама и спросила:
- Я что-то не поняла. У тебя что кабинет – правительственный?!
Мы с Люсей расхохотались. А когда успокоились, я ответила словами Люси:
- Им можно, а нам нельзя, что ли?!
5
На следующее утро, заказав такси на семь тридцать, я в последний раз прошла взглянуть на приобретенное чудовище, а проснулась в пять утра и битый час уговаривала себя, что все сделала правильно. Даже если этот кожаный монстр будет нагонять на детей жуть, и то правильно. Буду пугать их «если не будете слушаться – пойдете сидеть на кожаный диван». Даже если этот кожаный монстр будет нагонять жуть на меня, и это правильно. Все-таки это кабинет писателя, а не кружок кройки и шитья. Самое время начинать мечтать о бюро.
Прага вылила на меня, как обычно, ушат холодной воды.
Если бы не Виталик, по которому я безумно соскучилась, я бы не протянула две недели, оставшиеся до Международной книжной ярмарки, к открытию которой мои князья-издатели обещали сигнальный номер «Солнца осени» и презентацию издания в рамках ярмарки. Велено было подготовить пламенную речь минуты на три. Будет телевидение.
Вот что я скажу всем этим доброжелательным, но абсолютно чужим людям?!
Неужели опять начну рассказывать, что нам, выходцам из бывшего СССР, довольно трудно адаптироваться на новой почве?!
Первое мая мы праздновали, как будто до сих пор живем в СССР.
Второго мая я продала оригинал Асхата, невероятно красивого и доброго деда с золотой рыбкой – любимый мой сюжет, я даже решилась поместить его на обложку «Солнца осени», пусть дед будет осенью, а рыбка – солнцем, пусть каждый задумается, почему это в старости достаточно солнце держать в ладонях, а не просить его еще о чем-то. Несущественном. Потом – паровозиком – два коллажа Гора – столько лет продаю эти коллажи, а они не становятся от этого хуже; и уже в конце дня – Маришкину «Коломбину», что-то она опять придумала, какой-то подклад под масло, выглядит богато и весело, сущая радость – продавать Маришку, и что мне, пускать слезу и жаловаться, что мы за квартиры платим в три раза больше чехов?! Что одни эти бумажки с продлением отнимают два месяца каждого года из нашей жизни?! Что по живностинским листам мы платим налоги как предприниматели, хотя из нас предприниматели, как говорит мой папа, как из коровы – балерина?!
Нет, я скажу, что я безумно счастлива.
Что никогда бы в России не издала вот уже две книги. Как сказал мне там один редактор, имени его называть не буду, «только через мой труп».
Что никогда бы не поняла, что такое красота. Я уже девять лет – в красивом месте - продаю красивые произведения - красивым людям!
А главное, я бы так и умерла на окраине зловещего города Екатеринбурга, не узнав, что такое свобода.
СВОБОДА.
Так я и сказала. Потом издатели утверждали, что три раза видели меня по ЧТ - 1 в новостях. Свобода!!
6
На Гавелаке над нами начальников нет. Только два справца. Пан Безхлеба (ей Богу!) и пан Двожак. Когда был пан Милан – у него фамилия была Чешпиво, я не вру, но пана Милана уже года два, как перевели на другой рынок, поскучнее, и нам без него
тоже не весело. По крайней мере – запрет продажи «от поледня» поставил всю нашу продажу в «сезон» под угрозу. То, что сезон начинается, я сужу по тому, что уже с пятнадцатого мая начинаются проблемы. Я не достала место. Да и никто не достал. Ни Светка, ни Седа, ни Миракян. Уж не говоря о Никольской. Вот тебе и свобода. Иди куда хочешь. Но зато начальников нет. Моя мама, всю жизнь проработавшая на «ставке», этого никак не может взять в толк. Она, например, до сих пор говорит «Не могли бы вы своего «справца» попросить, чтобы он вам платил чуть больше денег?» «Да мы сами ему платим, мама, по четыреста крон в день за убитую улочку, куда за день забредает от силы два человека!» «Не понимаю, за что же вы тогда платите?!» «За шанс! Это и есть свобода!» Не понимает.
В первую неделю я не расстроилась. Из Теплиц пришла бумажка на пять тысяч крон, за сэкономленную горячую воду. Холодную мы, к сожалению, перерасходовали из-за этого чертового бачка. Я три дня трудилась над третьей частью «Одиссеи», но, к сожалению, в третий номер не успела.
Во вторую неделю, когда пан Двожак развел руками и сказал сакраментальное «Е мне лито», Светка заплакала.
- Ира, это не дело, у меня двое детей, у меня муж-художник, как мы должны жить?!
- У меня двое внуков, и дочь, которая работает через пень колоду на каких-то бригадах.
- Нужно немедленно что-то придумывать, немедленно!
- Мы с января знали, что наступит май, и что-то ничего так и не придумали.
- Помнишь, Юрка говорил, что можно взять каких-нибудь пару метров в отеле, в каком- нибудь дорогом отеле, где много иностранных туристов? Давай попробуем походить по отелям?
- Давай попробуем.
Всю неделю мы таскались по отелям. На нас смотрели как на тронутых. В лучшем случае, отвечали, что у них совершенно нет места для картинок. В худшем, что им это в голову не приходило, но раз уж пришло, то лучше они предоставят место для чешских художников. Как будто чешским художникам нужны их пару метров в фойе! Но, таким образом, мы пришли к выводу, что нужно искать отели с владельцами-иностранцами. Неужели такие в Праге есть?!
В третью неделю пан Безхлеба сжалился и выделил мне станек на два самых дохлых дня – среду и четверг – и мы простояли на нем со Светкой пополам. Каждая заработала по три тысячи. Хоть что-то. Или продление агонии.
Вечером я подошла к Значку и заныла:
- Сашечка, возьми меня на работу, хотя бы на тех два дня, когда ты отдыхаешь!
- А как же Юрка, Ира, я же не могу его просто так выгнать!
- Да ведь он уже в каком-то отеле место себе нашел, хвастался нам со Светкой!
- Еще не нашел, еще только в стадии переговоров с владельцем.
С утра мы со Светкой снова побежали по отелям.
7
В воскресенье всегда были станки, хоть два-три, да были. А тут вывалился один. И мы встали на один станек втроем – Маришка, Светка и я. Втроем!! Я такого на своей памяти не имела.
- Было, было! – сказала Светка, - а все равно свинство! Надо что-то немедленно делать, девочки!
Они с Маришкой две недели долбали меня – надо что-то делать, я долбала Никольскую, а она невозмутимо возражала:
- Делать нечего, надо перетерпеть. Всегда так в мае было – не было места, если не помнишь – открой «Узбека» и перечитай первые десять глав…
Да знаю я эти главы наизусть. Тем более, что уже не май, а июнь через три дня. Так круто, как нынче, не было никогда. Втроем на один станек! И продались-то на копейки, и я еще лучше всех – унесла домой «законную штучку».
В понедельник заработала три «штучки».
В среду пан Двожак выкатил Светке аж «таг», факт, кто-то умер. Она взяла меня напополам. В четыре часа приехал Асхат и подменил ее, у меня к тому времени «тыржбы» было три тысячи. До вечера я помогла Асхату заработать тысячу, и он мне – две. В общем, у меня было пять тысяч «тыржбы» (неужели по-русски это – выручка?) и две тысячи денег художника Саши Чулкова, который не пришел. Я пошла на почту и заплатила Теплицкую квартиру. Я подумала – пусть авторы разорвут меня на части, но я точно знаю, что ни в четверг, ни в пятницу, ни тем более в субботу места у меня не будет.
Но, перед тем как пойти и заплатить за квартиру в Теплицах, я совершила подвиг. Притом, коллективный.
Мы с Асхатом шли через Старомак – он к Сашке-негру, спросить, нет ли каких-нибудь денег для него, а я за компанию, и по пути на почту. Саша был занят, бился с какими-то итальянцами, холстик стоимостью в тысячу крон казался им непомерно дорогим, Асхат отошел к продавцу Павлова, а я осталась стоять не пришей рукав. И увидела Айказа. Он ко мне подкрадывался перебежками. Постоит у одного станка, перейдет к другому, еще постоит, наконец, оказался рядом.
- Привет. Как дела?
- Спасибо.
- Как твой молодой человек?
- Спасибо.
Тут он сделал движение, будто выполнил этикет, и откланивается. Тут меня и осенило.
- Айказ, мне нужно поговорить с Вами!
- Говори.
- Мы хотим – я, Света Ахметова и Маришка-питерская – хотим место на Старомаке. Хоть лоток, хоть шесток, хоть пятьдесят на семьдесят сантиметров, лишь бы папка вошла. Мы бы платили так же, как Люся. И никогда бы Вас не подвели.
- С чем? С картинками? – спросил Айказ, и, уловив мой покаянный кивок, нахмурился, - Нет, это уже невозможно. Просто нет и все.
- А на той стороне?
- Да вы там прогорите, на той стороне, - сказал он, помолчал и добавил, - Хотя, кто его знает…
Я боялась вздохнуть.
Айказ развернулся, пошел прочь и уже через плечо бросил:
- Третьего у нас будет собрание. Я переговорю с паном Шмердой.
8
Вот какие из нас предприниматели?! Столько лет идти к такому простому разговору! Но еще год назад у меня бы так не получилось. Да и нынче получилось только потому, что весь Старомак ознакомился с газеткой «Пражских новостей», в которой был опубликован отрывок из «Солнца осени», да еще с такой рецензией Синенькой, такой рецензией, что мне в глаза людям стыдно смотреть – она меня там сравнивает с Ремарком и Хэмингуэем! Айказ газетку тоже читал, иначе не спросил бы меня о моем «молодом человеке».
Кстати, о молодом человеке.
Такое чувство, что весь месяц этот молодой человек отсутствовал.
Или безработным о любви вообще не приходится думать?!
По крайней мере, о нашем разговоре с Айказом я, вернувшись домой, Виталику не рассказала. Я просто сказала, что встала на уши, чтобы заплатить Теплицкую квартиру, и сейчас у меня все болит, а особенно уши.
Виталик весь день провел дома. Просидел в Интернете, попивая вино, Наташа кормила его обедом, а когда я пришла, начался его любимый футбол. Я сумела продержаться только до второго дополнительного времени, и уснула. Виталик меня не разбудил.
Бляха-муха, завелся у меня в доме вечно пьяный щенок!
А кто же он, если я – вечно пьяная лошадь?!
Я не могла эту среду – этот единственный шанс заработать денег – променять на то, чтобы валяться в кровати и ждать, пока на него накатит желание!
Я работала целый день, я нервничала после разговора с Айказом, а Виталик не захотел поступиться даже и такой ерундой, как футбол!
В четверг я места не достала, что и требовалось доказать, а Виталик уехал на работу. Да еще перед уходом предупредил, что вечером поедет в подвал. Это он меня так наказывал, наглец. Я позвонила Маришке, у меня осталось пятьсот крон от чулковских денег, и пригласила ее в бассейн.
- Ничего, если я притащусь с Франтиком? – спросила я.
- Конечно, - легко согласилась Маришка.
И только когда я увидела, как Франтик ползает в хрустальной воде, смешно перебирая руками по дну и деловито выплевывая воду, попавшую в раскрытый от смеха рот, только тогда я почувствовала себя счастливой. Какой мне молодой человек, когда я уже – натуральная бабушка?!
9
Виталик позвонил мне в одиннадцатом часу вечера и уже в стельку. Дежавю.
- Ира, - сказал он заплетающимся языком, - Я независимый от тебя человек!
- Чудны дела твои, Господи, - сказала я, - Я от тебя зависимый, а ты от меня нет.
- Да, я – нет. Я – независимый!
- Вот и спи со своей независимостью! А меня оставь в покое.
Я положила трубку. Он снова позвонил:
- Не бросай трубку. Ты на что-то злишься?
- Да я в бешенстве!
- Почему?
- Ты все еще спрашиваешь – почему? Смотри, Виталик, нас ждут большие неприятности. Ты месяц со мной не спал, целый месяц, а сегодня трусливо убежал в подвал!
- Я не убежал. Я поехал переодевать штаны и ботинки на шорты и сандалии!
- Ты даже не хочешь об этом задуматься!
- Ну почему, я думаю. Вот вчера, например, я был готов, а ты заснула.
- Так и не дождавшись конца твоего гребанного футбола!
- Футбол не трогай.
- Трогай ты его. В одиночестве.
Я опять бросила трубку. Он опять перезвонил:
- Ира, не делай так. Ты же знаешь, что я буду звонить до тех пор, пока ты не выскажешься до конца.
- Да что тут высказываться? Ты просто прячешь голову в песок, в какие-то шорты, какие-то тапки!
- Я не хочу разговаривать с тобой в таком тоне.
- А я вообще не хочу с тобой разговаривать!
- Ты, значит, можешь позволить себе с подружкой целый день проваляться в бассейне, потягивая пиво, а я не могу с друзьями посидеть вечером над тремя текилами?
- Да какой тебе друг – Павлов? Он твой работодатель!
- Там был еще Костя.
- А Костя – кто? Человек, который у тебя снимал угол в подвале, пока ты у меня жил! Красота! И, кроме того, мы в бассейн пошли, потому что не было места. Если было бы место – я вприпрыжку бежала бы на работу, и не завидовала бы никому, кто отдыхает!
- Однако ты отдыхала.
- А ты уработался. Вот и продолжай в том же духе.
- Это ты продолжай, - с угрозой сказал Виталик, и, наконец, сам повесил трубку.
10
- Вот и хорошо, вот и замечательно, - думала я, засыпая в душной, слишком большой постели для одного, - вот возьму, и поеду завтра в Теплицы одна! Отдых на Барбаре – это такое озеро в горах – а вечером – карнавал, посвященный открытию Лазней. Где я еще такое увижу?! И Бог с ним, с Виталиком. Он мне только весь праздник испортит. Напьется с вечера и заснет на сутки, как у него всегда получается в Теплицах. Даже дивана моего не заметит.
Ах, диван! Не надоела ли я Вам с этим диваном?!
Первым делом, войдя в квартиру, я поставила две бутылки сухого вина в холодильник, а вторым прошла в кабинет. Позвонил Виталик.
- Привет, я тебе, кажется, вчера чего-то наговорил?
- Ну, не буду же я тебе сейчас повторять – чего (сама думаю, кто кому наговорил, еще нужно посмотреть).
- Мне как-то не по себе, Ира.
- Еще бы, столько пить.
- Ну, зачем ты так!
- Как?
- Можно, я вечером приеду?
- Можно, но только в Теплицы.
- Ужас, - сказал Виталик, - Везет тебе! А где деньги взяла?
- У Сашки-негра заняла. Чем дома два дня на стену лезть и гнобить все живое вокруг, лучше принять участие в мероприятии города, в котором я как-никак должна принимать участие.
- Везет тебе, - повторил Виталик, - здесь такая жара – кошмар!
- Но ты же в шортах? – засмеялась я.
- Ира, ты на меня обижаешься.
- Нисколько.
- Ладно, я позже перезвоню. Или ты?
- Я еще нет.
- Тогда я.
Я разговаривала с Виталиком, плюхнувшись на маленький диванчик во второй прихожей, и, краем глаза рассматривая большой. Он мне больше монстром не казался. Может, как-то подобрался, ужался в размерах, а, в общем, стоял внушительно, но не страшно. Внезапно я заметила едва заметный налет пыли на дубовом полу.
- Господи, - сказала я, закончив разговор с Виталиком, - дай-ка я тебе тут полы протру, чтобы свежее дышалось!
Только никто не обвиняй меня, что я обожествляю вещи.
Я просто считаю, что на некоторых вещах опочивает Бог.
11
Да я скажу больше – Бог опочивает на целых Теплицах и его окрестностях. Нужно, чтобы с этими словами рядом помещалась фотография озера Барбара, потому что у меня не столь богатый лексикон. Чистейшая вода, зеленая трава, кое-где березки для тех, кто любит тень, вереница веселеньких питейных и закусочных заведений, а на другом берегу – величественная гряда гор, прямо за ними Германия, или даже на их вершинах. По крайней мере, три белых ветряных мельницы, как три дорогих игрушки, приветливо машут крыльями, очеловечивая пейзаж.
Люди – золото. Во всяком случае, их не много и всем хватает места под солнцем. Мы веселились целым кагалом – Серебряный с семьей, художник Посудевский, Люся с Иришкой, и я с Наташей и Владиком, приехавшими следом за мной.
- Что? – сказала дочь, - Карнавал?! Я такого события не пропущу.
Виталик пропустил. Когда уже после пятого его звонка я сказала – приезжай, Виталичка, плюнь на все, и деньги – ничто, и долги – ерунда, он ответил:
- Мне бы твое отношение к жизни! Тоже мне, Пушкин, выискалась!
- А ты непроходимый.
- Что ты сказала?
- Я забыла.
- Ира, если ты не работаешь, да еще я перестану работать – что с нами будет?!
- С нами уже есть.
- Поговорим завтра, - сказал Виталик и бросил трубку.
Неужели я хотела сказать – непроходимый дурак?!
Вот что может случиться с женщиной, когда мужчина не занимается с нею любовью регулярно.
12
Допустим, Виталик слишком много работает, а я слишком много вынужденно отдыхаю. От безделья, надо заметить откровенно, и безденежья, я лезу на стену. У меня все время скверное настроение. Как я могу нравиться человеку, когда у меня скверное настроение?!
- Ты перестал спать со мной! Ты перестал хотеть меня!
- А что ты делаешь для того, чтобы я тебя хотел?! Ничего не делаешь!
- Я не делаю?! Да я день за днем убиваюсь, чтоб ты меня захотел! И мытьем, и катаньем, и слезами, и истериками!
- Этим ты ничего не добьешься.
- А я больше и не собираюсь. Чего можно от тебя добиться, когда ты каждый вечер вдрабадан, так что только до кровати и захрапеть! А если вдруг не вдрабадан, то так устал, так устал, что только до кровати и захрапеть!
- Не смеши меня, Ира.
- Тебе будет не до смеха, когда я скажу, что ты спишь здесь сегодня в последний раз.
- И спать необязательно. Я вызову Деда.
Виталик схватил трубку и дозвонился до Деда. Как только он трубку положил, я схватила телефон и Деду перезвонила. Я сказала, что приезжать не надо. Бедный Дед! Мы переживали настоящую корриду. И этот маленький тореро таки вонзил последнюю пару рапир в издыхающую корову! Ах, все-то я вру. Корова – священное животное. По крайней мере, в Индии. Неужели такая маленькая страна, как Испания, будет обижать священные чувства такой большой страны, как Индия?! Тем более, что я не корова, а лошадь. Корова у меня Наташа. Или ворона. Смотря по настроению. Блин, реминисценции.
- Я останусь при условии, если мы прямо сейчас немедленно заснем.
- Но пока ты не заснул – предупреждаю – я приму тебя обратно только через венчание, - Виталик, наверное, подумал, что ему эта фраза уже однажды снилась.
- Ты с ума сошла, - сказал он и уснул.
Я не спала всю ночь.
Допустим, Виталик слишком много пьет, а я слишком много от него требую. Но ведь он всегда пил не мало, и, однако, пять лет мне это не мешало, почему же я теперь все валю на нетрезвый образ жизни?! Все писатели, поэты, художники и музыканты ведут нетрезвый образ жизни. Как следствие - все писатели, поэты, художники и музыканты имеют беспорядочные половые связи. Как результат – все писатели, поэты, художники и музыканты черпают из них свое вдохновение.
Виталик – музыкант. Ему надоело спать с одной и той же женщиной в течение пяти лет. А может быть, все дело в том, что у меня абсолютно нет денег?!
13
В воскресенье мы стояли на одном станке вчетвером!!
Да как стояли – Миракян стояла, мы со Светкой сидели на лавочке, а Саркис, станек которому, собственно, и принадлежал, ходил туда-сюда целый день. То с Миракян постоит, то с нами посидит, то уйдет на фонтан с армянами в шахматы играть. Извелись все четверо, особенно мы со Светкой, на этой лавке. Все косточки Миракян перемыли. И не так стоит, и не так смотрит, и не то говорит, все не так.
- Иди, и сама встань, - наконец, сказала Света.
- Угу, и вы вдвоем с Миракян мне кости перемывать начнете.
Извелись, и зря. Была я должна Светке стовку, как пришла, а уходила – уже триста. Но я надеялась, что в понедельник место достану. И Светку сгоношила.
На мне как раз все места и закончились.
- Скусте то зитра, - сказал пан Двожак, и был таков.
- Пойдем со мной в банк, - попросила я Свету, - вдруг от папы уже деньги пришли.
Да откуда, от сырости, что ли, хотя я отцу и сказала, что до пятнадцатого должна Наталье школу заплатить.
- Остаток шестьдесят шесть долларов, - сказала служащая.
- Сколько я могу взять, чтобы сохранить счет?
- Двадцать.
- Так дайте двадцать.
Доллар чуть-чуть подрос, и арабы мне выдали пятсот крон без пятнадцати. Я отдала Светке триста крон, она брыкалась, но я настояла. Сказала, что мне двести крон на сегодня хватит, ведь все равно пропивать.
И мы зашли к болгарам, и выпили по две ракии. Не с горя, что ли?!
Как раз позвонила Маришка. Сказала, что к ней по Интернету пришел один адрес – помещение под галерею, рядом с американским посольством, она идет смотреть, кто с ней?!
Мы обе вызвались. Маришка сказала, что еще позвонит Никаноровой.
На месте были за двадцать минут до назначенного времени.
Действительно, рядом с американским посольством – там хвост несчастных людей стоит на улице в очереди за визами, два полицейских у входа, два около самого помещения, которое мы пришли смотреть, и еще метрах в тридцати от посольства двое, со знаками «Стоп» по обеим сторонам тротуара. Ну, какой же дебил будет прорываться через такой кордон, за какими бы ни было картинками?!
- Да еще не сегодня-завтра подорвут-таки это посольство! – сварливо сказала я, - И поляжем тут вместе с покореженными холстами, как прихвостни глобалистов.
- Да-а, - сказала Маришка, - чувствую, что из этой затеи ничего не выйдет.
А сколько она дала себе трудов, как проникновенно писала «группа вытварников ищет простор под галерею»!
Дождались Никанорову и вошли в помещение. Нам там внутри безумно понравилось. Памятник архитектуры, барочные арки, просторно, пара подсобных помещений, туалет. Семьдесят квадратных метров за семьдесят тысяч в месяц, как раз то, что нужно на семерых. И «кауци» всего за месяц вперед, итого сто сорок тысяч, двадцать тысяч с художественного носа.
- Но у меня даже таких денег нет, - сказала я.
- И у меня, - сказала Маришка.
- Зато у меня есть, - отрезала Никанорова, - и я за всех заплачу, лишь бы начать работать. Другое дело, что место действительно не туристическое, нужно искать что-то поприемлемей.
14
Когда мы - я, Света и Асхат - допивали бутылку «Метаксы» у меня в доме «с горя», костеря всех на свете, а особенно справцев и пана Соукупа, позвонила из аэропорта Люська, мол, я вернулась, можно сказать, домой, ну как вы тут без меня, и я сказала, что загибаемся, что, можно сказать, загнулись.
Я проводила чету Ахметовых и посадила в автобус, уже был девятый час вечера, я позвонила Виталику.
- Что это ты, бессовестный, ни разу не позвонил мне сегодня?!
- Я спал до трех, - сказал Виталик.
- Да ведь уже восемь! – закричала я.
- Да зачем тебе звонить? Чтобы ты на меня кричала? – спросил Виталик.
- Да как же на тебя не кричать, - сказала я, сбавляя тон, - если ты, как только у меня трудности, сразу прячешь голову в песок?! Как на тебя не кричать, если, как только у меня нет денег, так и тебя сразу нет?!
- Это неправда, - сказал Виталик, - у тебя никогда нет денег. Вспомни, и год назад не было, и два года назад, и три, и четыре, - разве я тебя бросал?!
- Ты не сказал мне, что у тебя сегодня выходной.
- Я тебе еще на прошлой неделе говорил, что у меня в понедельник выходной. Ты просто не помнишь ничего.
- Ладно, Виталик.
- Ладно, Ира.
Он не приедет. Он уже никогда не приедет ко мне.
«У тебя никогда нет денег»!
А ведь это правда. Я все время плюхаюсь, из одного долга в другой.
От одних платежей к другим.
От пятницы до пятницы.
От двенадцатого к двадцать пятому.
И единственное облегчение испытываю только тогда, когда папа посылает мне очередную тысячу долларов. До каких пор это будет продолжаться?!
Я не засну, пока не придумаю выход.
15
В половину девятого позвонил справец пан Безхлеба и сказал, что для меня есть место. Светка, которой я позвонила, выезжая из дому, пришла на полчаса позже, когда я уже развесила свою половину. Что мне нравится в нашей работе – это то, что мы каждое утро «вешаемся», и каждый вечер «снимаемся». А художники у нас в папках «лежат».
- Спасибо, Ирочка, что ты меня не забываешь, - сказала Светка.
- Мы должны, - перебила я, ее восточные сладости, - заработать сегодня на склад. Мне справец так и сказал «только потому, что вы должны заплатить за склад, вы получили место».
- Это потому, что идет дождь, - засмеялась Света, - но на склад мы заработаем.
Дождь шел до часу дня. И мы до часу дня выпили по три панака.
- Света, я придумала гениальный выход. Я решила поговорить с Люсей. В конце концов, Айказ ее непосредственный начальник, и если он начнет расспрашивать о нас, лучше, чтоб Люсино мнение было положительным.
- Ты с ума сошла, - сказала Света, – я такие деньги буду платить, да еще и у Люси мнения спрашивать?! Может, она начнет еще диктовать, что можно нам продавать, а что нет?!
- Я скажу ей, что мы ей конкуренцию не составим. Что мы будем делать упор на оригиналы.
- Главное – место получить, а потом упоры делать. Я иногда поражаюсь тебе, Ира, ты же умная, ты же самая умная из нас! Откуда такая наивность?! Я думаю, у Айказа ничего не выйдет.
- А я думаю – все получится. Помнишь, он недавно проходил по Гавелаку, так важно кивнул «вопрос решается».
- Важно кивать мы все умеем. А вот заплатить сразу каждая по пятнадцать тысяч, а потом еще эти деньги вернуть и еще что-то заработать – это вопрос.
- Так что, ты уже не хочешь?
- Я не хочу, чтобы ты разговаривала с Люсей.
16
Прискакала Юля.
- Во-первых, проглотила, - сказала Юля, - впрочем, я все твое глотаю. Не прожевывая. Так вкусно, что не жую. Во-вторых, там не хватает продолжения, там должно быть продолжение. И в третьих, там нет никаких сальностей, Ира, ты прошла по лезвию ножа.
- Хорошо, что не проглотила шпагу, - вспомнила я учителя, - О любви так трудно писать.
- Об измене еще сложней, Ира. Но я требую продолжения.
- Я только на днях закончила «Одиссею» так, чтоб Маришке понравилось. А теперь я передыхаю. Или, лучше сказать – подыхаю. Справец, первый день как, крантик открыл за неделю. Ты представляешь, что у меня уже месяц нет постоянного места?!
Тут два дня – и уже зубы на полку, а здесь – месяц!
- Но хоть что-то удалось заработать?
- Еще тысячи крон не хватает, чтобы заплатить за склад, - тут я увидела Маришку, и поправилась, - Тысячи четыреста. Тысячи пятьсот, так как стовку я должна со вчерашнего дня.
- Ужас, - сказала Юля, - А что бы тебе не пойти полы мыть, как сказал твой папа? Или нам – таким белым и пушистым – полы мыть западло?
- Что она там намоет, - встряла Светка, - восемь тысяч за месяц?! Да ей одних счетов на семнадцать тысяч в месяц приходит!
- Ужас, - повторила Юля, но это не помешало нам вчетвером выпить по панаку. Было уже около пяти, когда я заработала недостающие тысячу шестьсот и побежала платить склад.
- Вы должны воевать за себя, - вдруг сказал пан Двожак, принимая деньги, - У Вас же такое оружие в руках – перо! Напишите обо всем, что здесь происходит!
- Как я могу, - растерялась я, - Я за себя воевать не могу. Я могу воевать только за других. За любимых.
- За любимых – отлично, но мало. Вы должны научиться воевать за себя.
- За меня пусть любимые воюют, - засмеялась я.
Надо же, справец пустился со мной в философские дебаты! Одно это так растрогало меня, что я решилась подойти к нему после работы.
- Где бы ницо, заволайте, пане справце!
- Вы сте на жаде, - достойно ответил он.
Виталик ждал меня на трамвайной остановке.
- Ну что, настроение получше? А то у тебя, как скверное настроение – так не то, что «всем стоять!», - «всем лежать!» изображать приходится. Да и то с закрытыми глазами, и желательно не дыша.
- А тебе и изображать не надо, - ответила я, - Пьян мертвецки.
- Как ты не понимаешь, что это я за тебя так переживаю!!
17
Я пришла на десять минут раньше срока, и еще ждала, пока Люся рассчитается с авторами. Последним был Каторгин, я его чуть не убила. Но он сказал, что очень хотел бы почитать мою вторую книжку, и на этот раз обязуется ее не потерять.
В общем, мы уселись с Люсей в «Червеной паве» только часов в шесть, она заказала бутылку чилийского вина и тарелку сыра.
- Не знаю даже, с чего начать, - сказала я, когда официант отошел.
- Начинай, - сказала Люся.
- Ладно. Во-первых, я хочу попросить у тебя в долг десять тысяч к тем десяти, которые уже должна за картинки. Обязуюсь отдать в конце года – день в день, когда потребуешь. Какая разница – где аккумулировать деньги, если они понадобятся к определенному числу?
Люся промолчала.
- Во-вторых, когда ты уезжала, а может быть, прямо в этот день, как уехала, я говорила с Айказом…
Я рассказала Люсе все. Даже то, что девчонки, одна за другой, сдались раньше драки.
- Конечно, - оживилась Люся, - у них хоть что-то хоть откуда-то капает! А у тебя ничего нет, кроме желания работать. Впрочем, умение работать у тебя тоже есть. Если, действительно, у тебя будет станек не такой, как у всех нас…
- У меня и на Гавелаке станек не такой, как у всех!
- Но, во-первых, Айказ не такой крутой, каким себя воображает. Он только смотрит гоголем. И, во-вторых, если он все-таки выбьет тебе станек, пусть даже не с картинками, найдем что продавать.
- Что продавать? – опешила я.
- Что угодно. Вот хоть майки. Знаешь, сколько они имеют на майках? Туристу же каждый день хочется облечься в чистое, а стирать негде!
- Ну ладно, - сказала я, - в конце концов, главное – этот станек получить.
- Сейчас придет Сашка, при нем – ни слова. И вообще, Ира, меньше болтай. Ты такая открытая – при чем всем подряд – что аж противно.
Вернулась я домой только утром, потому что мы ночевали у Люськи, причем, вместе с Сашкой-негром, присоединившимся к нам еще в «Червеной паве», и Сашка полночи пел о том, как он нас любит. Особенно, меня, потому что это я ввела его в «картинный бизнес», потому что именно я объяснила ему, что такое картинки. Слышал бы это Виталик!!
18
Мы договорились с ним встретиться в восемнадцать тридцать на остановке.
Как назло, пришла Люся, а за ней Маришка. Нас со Светкой уговаривать не пришлось. Мы зашли после работы «буквально на одно» пиво в «Три мудры колы».
Когда Виталик звонил мне в восемнадцать сорок пять, девчонки галдели так, что он согласился придти в «Золотую лиру» и там продолжить. Туда же пришел Сашка-негр и мы сидели там до тех пор, пока нас не выгнали. По-моему, хорошо сидели. Я не помню ни одного пьяного выкрика.
Ну, может быть, рассказала всем Виталикову шутку, про то, что помещение у американского посольства надо брать, потому что там есть туалет. Мол, дура не дура, а свои семьдесят крон за использование туалета в день иметь буду. Стоит только к слову «Галерея» маленькими буквами приписать WC.
- Наташка пошла дальше, - веселилась я, - Она предложила WC большими буквами, а внизу, маленькими, «Галерея»!
Все смеялись, потому что девчонки уже знали, о чем я переговорила с Люсей, а Виталик недоумевал. Я хотела ему все рассказать ночью. Он сказал, что специально взял два дня выходных – вторник и среду, - чтобы меня переслушать.
И зачем я поплелась в эту чертову «Лиру»?!
Виталик сказал, что я пьяна и вызвал для меня Деда.
- А ты?!
- Я поеду в подвал. Завтра все расскажешь, Ира.
- С каких это пор ты стал считать меня слишком пьяной для какого бы то ни было рассказа?! Мы поедем вместе.
- Нет, ты поедешь одна.
Очевидно, я все-таки изрядно наклюкалась, потому что с криками «Ты не то, что до завтра, ты вообще из моей жизни уберешься!» выскочила из такси и помчалась, куда Бог послал.
Вернулась ко мне эта жуткая манера – чуть что, расставаться навсегда.
И чем дальше, тем я неистовей. Неужели права Никольская, и в глубине души я никогда Виталика не прощу?!
Я от него никак не могу добиться, что же произошло тогда, первого сентября?!
Девять месяцев одно и то же: напился – пристал – не получил отказа, а утром очнулся - было уже поздно, вот и весь сказ.
А почему же тогда я, когда напиваюсь, ни к кому не пристаю, только к Виталику?! Ответ элементарный: я его люблю, а он меня нет. И поэтому с этим нужно кончать.
Так я думаю каждый раз, когда напьюсь.
Я десять раз звонила ему из трамвая.
Начала с плача «приезжай, пожалуйста, приезжай», а закончила уж совсем нелепым «если сейчас же не приедешь, я тебя грохну».
- Грохни, - сказал Виталик и повесил трубку. И больше уже мне не отвечал.
19
Утром я включила компьютер и увидела, что у Виталика горит окошко «Он лайн».
Я послала фразу «Неужели ты не спишь?»
Потом вторую « Что вчера произошло?»
И еще через время «Виталик, ответь мне».
Наконец, получила ответ «Что». И три вопросительных знака «Что???».
- Виталик, - написала я, - включи, пожалуйста, телефон, мне нужно поговорить с тобой.
- А мне не нужно, - пришел ответ.
- Ну, пожалуйста…
- Нет.
- Почему?
- Я устал.
- От чего?
- От твоего вида, твоих речей и т.д.
Так и стояло «и т.д.»! В первый миг я подумала, что давно не была в парикмахерской, денег не было. Во второй вспомнила, как была, возможно, вульгарна вчера, взбешенная. В третий ответила:
- Я больше не буду на тебя кричать.
- Причем, никогда, - пришел ответ.
- Никогда, - послушно повторила я, и получила:
- Нет, Ира, мы должны расстаться, и так будет лучше и для тебя, и для меня.
- Виталик, мне нужно с тобой поговорить!
- До свидания.
Теперь уже прощай, подумала я.
- Да оставь ты его в покое! – сказала дочь, когда мы пили утренний кофе, у нас с ней редко бывает, что мы вместе пьем утренний кофе, я очень дорожу этими моментами, - Что я, Виталика не знаю? Да он без тебя жить не может. Три дня гордо покуролесит, потом заболеет, потом начнет умирать, и ты помчишься его отпаивать бульончиком! Сколько уже раз так бывало!
- Бывало, а вот нынче не будет.
- Будет. Даю сроку – неделю. А ты займись чем-нибудь полезным, чем стонать тут. Вот хоть в банк поезжай.
И я поехала.
20
Какое счастье – смотреть на плавающих в бассейне Франтика и Владика!! На Франтика я смотреть обожаю. На Владика смотрю с гордостью – у него кожа лоснится на солнце, будто он маслом намазанный, и ни единой помарочки на этом шоколаде!
Какое счастье – иметь такого папу, как мой!
Денег хватило не только, чтоб заплатить Наташину школу, денег хватило заплатить квартиру на Моджанах, и еще пойти в бассейн. Погоды стоят великолепные, только у меня на сердце камень.
Почему?!
Потому что думаю много.
И все мысли кажутся уникальными.
Например, такая. Наташа дала Виталику неделю. Я не дам. Даже если он сам перезвонит через неделю, я скажу:
- Ты думаешь, ты устал и отдыхал от меня целую неделю?! А я в это время в темном шкафу лежала и ждала, пока ты придешь, и моль из меня выбьешь?! Ошибаешься. Я тоже думала. И пришла к выводу, что ты абсолютно прав. Нам не нужно больше встречаться.
И пусть потом он убивается. Я больше ни минуты убиваться не буду. Я буду смотреть, как Франтик, с этими своими «крылышками», как амурчик, пронзает сердца всех, кто на него взглянет. Я буду тайно гордиться тем, что к Владику уже вяжутся двенадцатилетние косули.
- Как-то нужно поднимать чувство собственного достоинства, - сказала я вечером дочери, - может быть, позвонить Левицкому и сказать, что у меня готова третья часть «Одиссеи»?!
- Позвони, - сказала Наташа, - раз готова.
Левицкий откликнулся сразу же, да еще сказал, что, собственно, все материалы собраны для альманаха номер пять (вот у них темпы, у графоманов!), но мою «Одиссею» он, конечно же, найдет, куда пристроить, если я привезу дискету и деньги прямо завтра.
- Давайте послезавтра, - сказала я, - Мне еще нужно на нее взглянуть свежим глазом.
Договорились. Хороший человек, Левицкий. А главное – ему нужно больше всех остальных. Все остальные, включая меня, просто стадо баранов. Все бьются в своих маленьких мирках, рутина засасывает, а он – движением руки – вырывает всех из болота, заставляет на вещи взглянуть шире, еще не устает приговаривать «то, что вы делаете – останется в веках». В Веках!
Мы встретились на Старомаке, где же еще. Я буквально заскочила к нему в машину на пару минут.
- А фото?
- На дискете есть.
- А биография?
- Есть в первом номере, в конце концов, это продолжение.
- И то верно. А что, если вместо биографии, мы поместим небольшую рецензию, мол, по многочисленным откликам. Это так, я получил на днях информацию из Парижского отделения Союза русскоязычных писателей, пришел очень лестный отзыв на «Одиссею».
- Я очень рада. Я буду только польщена.
- От имени редакции.
- От Вашего имени еще лучше.
Мы раскланялись. Я поплелась на Гавелак. На станке у Значка стоял Юрка.
- Юра, - сказала я, - Что у тебя с «Интер-континенталем»?!
- Я в понедельник встречаюсь с владельцем, голландцем, вроде бы, уже обсудить последние детали.
- Возьми меня с собой, - сказала я проникновенно, - я тебе обещаю – у нас будут самые убойные финтифлюшки! Люся меня не подведет! Я не подведу тебя!
- Да что я тебя, первый день знаю? – свеликодушничал Юра, - Пойдем вместе.
21
- Ты как хочешь, Наташа, а Виталик меня просто кинул, кинул в самый сложный момент!
- А может быть, он специально это сделал, мама, потому что знает – без него ты встанешь и начнешь действовать, а с ним так бы и лежала, и ныла. Может быть, он тебе, таким образом, помогает?!
Да уж, помогает.
Но больше всех мне помог Айказ. Он не придумал ничего лучше, как предложить мне метр перед дверью станка с пивом и кофе – аккурат возле Люськи. Он ей этот метр два месяца назад втюхивал, как привесок к ее станку, за семь тысяч крон, а тут решил, что я и за девять возьму.
Люся перезвонила мне через секунду. Она была в бешенстве.
- Если ты согласишься взять этот метр – я тебя урою! – кричала она, - Пригрела змею на груди!! Ты что мне, сестра родная?! Или мать, чтобы у меня кусок хлеба из рук
вырывать?!
- Люся, да я вовсе не хотела этого метра, - лепетала я, - Я хотела любого метра!
- Вот и дохотелась! Повторяю – если ты туда встанешь со своими картинками – тебе не жить, Ира!
- Люся, успокойся, если ты против – я туда не пойду.
- Еще бы ты туда пошла. Немедленно вернешь мне все мои работы, и деньги, которые мне должна.
- Я туда не пойду.
- То - то же, - сказала Люся и бросила трубку.
Это я сейчас понимаю, что для Люси слово «урою» означает то же самое, что для меня слово «грохну». Но в ту минуту я испугалась, как ребенок, который все понимает буквально. Люська меня уроет, если я встану рядом с ней!! За кого же она меня держит?!
А держит она меня за того, кем я и являюсь. Правильно сказал мой папа, не утерпев при последнем высылании денег:
- Смотрю я на все это, Ирка, и вижу, что ничего в жизни ты не сумела добиться. Тебе сорок лет, а ты до сих пор живешь от подачек из моих рук. Почитал я тут эту вашу газетку – кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку. Один стишки царапает, другой на дуде дудит, третий что-то там мажет. Никчемные, неприспособленные, не умеющие сами себя прокормить, бездельники. А при этом столько гонору, тьфу. Противно мне тебя слушать. Люди искусства!! Да люди-то искусства – не вам чета, им гонорары бешенные платят, у них у каждого лимузины, да охрана, да виллы, а ты сама платишь деньги за то, чтобы напечатали твою галиматью!
- Папочка, да ведь только в этом году так случилось, что я вот уже полтора месяца не имею работу!!
- Не смей мне утверждать, что продавать мазню – это работа!
И папа не понимает. Советская школа. Чтобы тебе платили за твой труд в сфере искусства - нужно сделать себе имя. А чтобы сделать себе имя – нужны деньги. Как это объяснить советскому человеку?! Я тоже – советский человек. Нас не учили выживать, нас учили за победу бороться. Папа всю жизнь заставлял меня быть лучшей в школе, лучшей в университете, лучшей в карьере!! Дозаставлялся.
А ведь чехи-овощники тоже считают наш труд «прохазкой ружевым садом», они думают, что за день, в который я достану «улочку», я накошу капусты больше, чем они за всю неделю на своих «тагах». Увидят, как люди мне дают пять тысяч крон за две несчастные картонки, и думают, что я буду кайфовать всю неделю. А того не понимают, что три тысячи из этих пяти я должна отдать автору, а если не отдам, то эти три тысячи прибавятся к тем восьми, которые, я и так ему уже должна.
- Саша, передай Люсе три тысячи за тридцать финтифлюшек по сто крон.
- Отдай Люсе деньги сама, Ира.
- Я пока не могу, Саша.
- А я могу?!
- Ты обязан.
Посмотрела, как он записал сумму в тетрадку, и ушла. В «Лире» меня ждали Маришка со Светкой, и Никольская с Сашей-белорусом, который за меня дежурил по весне. Хорошая компания, сказать нечего, только все равно меня беспрерывно тошнит.
Даже от солнца.
Даже от бассейна.
22
Вечером мы пошли на концерт Бориса и группы «Антариас». Ребята молодцы, особенно Франко и Борис. Когда Франко пел – я хотела розу вручить ему, но потом заиграл Борис – я вручила розу Борису. Франко обиделся до слез. Мы со Светкой полчаса его уговаривали, что в следующий раз ему три розы подарим.
- Нет, я три подарю! – заявила я.
- И я три, - подхватила Светка.
Только после этого Франко повеселел. Человек с Кубы. Разговаривает с нами, да и с чехами, сплошной мимикой. Безусловный талант, а, как говорит папа, сам себя прокормить не может. Не верю. Мы все несем красивое, доброе, вечное. Неужели человечеству уже не нужно ничего такого, а только деньги, деньги и деньги?! Денег было только на одну розочку и пару бокалов пива. Дожили. Франко без цветов остался.
Как бы кто не утешал, тяжелее времени, чем я переживаю сейчас, у меня в Праге за все восемь лет не было.
Если б случилось чудо, и утром позвонил справец, и сказал, что для меня есть место!! Не говоря уж о том, что засыпаю я, и просыпаюсь с чувством великой пустоты без Виталика. Я мысленно днем и ночью обращаюсь к нему. Я, то смертельно обижаюсь, то смертельно скорблю. Своими руками, все своими руками…
- Может быть, для Виталика тоже переживаемое время не проходит даром, - сказала дочь, - Может быть, он, наконец, повзрослеет.
И, просыпаясь ночью, я думаю, все, что угодно – лишь бы дотянуться до него руками. А, просыпаясь утром, я понимаю, что все, что угодно, лишь бы забыть его, забыть его, забыть. Танго Роксаны. Том Вэйтс.
22
Люся сама подошла ко мне через две недели. Я уже была не то, что ниже травы, я была, по выражению Светкиной мамы, уже «ниже плинтуса». Люся заставила меня закрыть станек и мы пошли с ней в американскую кофейню на Платизе.
- Ира, я тебе расскажу большой секрет. Хотя тебе секреты доверять – дело гиблое. Старомак тебе – это не ваш Гавелак. Если вы на Гавелаке семь лет назад придумали какое-то «вытварническое» кольцо, и Соукуп пошел вам навстречу после какого-то дурацкого коллективного письма, то на Старомаке все решают взятки, так называемые «отступные». Еще два года назад мои знакомые болгары не за станек, за какую-то стену от станка, заплатили четыреста тысяч «отступных». Даже за этот несчастный метр, который тебе Айказ сватал, ты должна была бы отдать по меньшей мере тысяч двести. Есть у тебя такие деньги, помимо того, чтобы в месяц переплачивать девять тысяч?! Кроме того, договор на аренду станков Старомака у Шмерды истекает через два года. Кто знает, что будет через два года?! Но я точно знаю, что эти двести тысяч «отступных» ты за два года не вернешь. Наговорила я тебе сгоряча всяких глупостей, ты же меня знаешь, но хочу тебе только добра – поищи себе нишу в каком-нибудь другом месте. Вот носитесь вы по отелям – флаг в руки, но никто вам в шикарном отеле места не даст. А в захудалом – вам и самим не надо. Ты должна подумать о помещении. Нормальном помещении под галерею. Пусть маленькую, но собственную, и на «кабаньей тропе». Вспомни, ты же так любишь продавать холсты!!
Ирина Беспалова.