ГЕОМЕТРИЯ ДЕВОЧЕК (АНАСТАСИЯ ВИШНЯ)
___________________________
нежность
время струится назад
так же небрежно,
как пополудню на сад
капает нежность
легких прозрачных лучей –
сахарный проблеск.
ты остаешься ничьей
слушаясь роли.
время струится вперед,
капает с крыши –
солнечный бархатный мед.
слушай, услышишь.
ты остаешься ничьей,
гладя на многих,
в проблеске свежих лучей.
дай же потрогать
тебя.
строение тела.
когда я изучаю
строение тела поэзии
по рентгеновским снимкам
написанных ранее книг
философия порвана
будто фонарик повесили
вместо солнца
и через неделю
он медленно сник
так по-детски волнительно
вырвать из наших пейзажиков
кровеносную функцию рифмы
и сломанный ритм
чтобы только остался
твой плащик
пугливо-оранжевый
и глаза
ах глаза
за которыми спрятана ты
мирно марина.
слышишь, марина, мирно грустит кино.
в окнах черно, не ждут поцелуи губ.
где-то москва-река, где бокал - вино.
может быть просто фильм невозможно скуп.
может стихи стекают с промозглых стен
каждого кадра. слышишь, марина, спишь?
тихо любить - прекрасно, прекрасно тем,
что не понятно все же не нужным лишь.
париж париж.
мне сложила на плечи ладони уютно листва.
плачет броско-оранжевый плащик все тише и тише.
ей хотелось бы выиграть мир, но остаться в париже
и звонить каждый день, говорить, что опять не трезва.
на десятый июнь в этом месяце ставим свечу,
чтобы смочь говорить с голубями на нужном наречье
или лучше ловить ультрашепот желтеющей речки.
ей хотелось остаться одной или сдаться врачу.
сигаретный октябрь, никотиновый жмется туман.
я жасминовый чай оставляю, как прежде, для милой,
так любила его, что практически даже им мылась,
почему не взяла, уезжая, ответь же мне, мам.
а ручей над землей точно сон - голубой-голубой
не случилось увидеть, а жаль, там, наверно, другое…
только в трубке молчал, надрываясь, влюбленный межгород
ей хотелось остаться… хотелось остаться со мной,
но париж, париж.
период магнолий.
это мои лепестки опадают неслышно.
спелые слезы на бежевый бархат ладони.
чувствуешь, море магнолий безудержно пышно -
нынче врезается в легкие, в них томно тонет.
только тебе снова тесно в скоплениях соли
новой любви, нежной – мягкой, но все-таки влажной,
впрочем, не страшно, прочти мой период магнолий:
я влюблена, остальное отныне не важно.
невзаимные стихи.
в дешевых томах заблудились аллюры
вчерашних прелюдий, рифмованных снов
и к связкам прилипли влюбленным понурым
привычными строчками спелых басов.
вяжи, поэтесса, слова, точно пряжу.
здесь, кажется, многих затерли до дыр,
но все-таки вяжут, и вяжут, и вяжут,
прикинув за сколько возьмет поводырь.
до выстрела времени хватит влюбиться,
раздеться, жениться и бросить, хотя
здесь оная рукопись словно девица
в огне пропадет, защищая дитя,
как собственный прожитый некогда гений.
здесь прописи пляшут: легки и тихи,
но строчка не стерпит опасных гонений,
когда чьи-то руки врастают в стихи.
красная в красном.
только черное в черном пергамент возьмет на потом…
может имя мое слишком яростно втиснули в цвет?
по замерзшей москве чарли чаплин гуляет с зонтом,
вспоминает в какие одежды он был не одет.
на желтеющий желтый ложится тихонько рука
подводя ниже букв незаметную глазу черту.
чарли что-то искал, он себя постоянно ругал,
за отсутствие цвета в глазах, и озвучку не ту.
в нас гуляет москва, что-то шепчет, а что-то нельзя,
красным маркером имя мое и не важны слова.
чарли чаплину где-то в экранах другая стезя
лучше, если бы кто-то меня просто расцеловал.
прозрачные.
соленый привкус на губах остался навсегда похоже,
но нам уже не ночевать у злых подруг – устали пальцы.
слагать частушки, править мир, писать тебе о снах и тоже
делить слова, как разведенные имущество и вальсы.
беречь помаду невзначай на самом нежном и интимном
не чуть опасней, чем скрываться по промокшим электричкам.
любовных писем не найдешь, как отголоска никотина
в прозрачных легких, ни к чему писать столь близкому о личном.
а лакмус вымоченных губ хранил не нужный и бумажный
привет в стихах, но вышел срок и до свиданья, до свиданья
не сохранятся для тебя в саду беспечные каштаны,
и эти несколько минут пустых, безропотных рыданий
в жилет строки. и пустяки, что жизнь по-новому не вышла,
при обретении такой же, но дешевой и фабричной.
всё растеряла, всё сожгла, всё было выедено мышью,
но я могу и на словах поведать близкому о личном.
зачем писать?
oranger limon.
забывай меня брошенным в полночи дерзким аккордом,
неудавшейся песней под настом увиденных снов.
на отплытии рыбки лимонной закончится кода,
ты проверишь рыбацкие сети - потерян улов.
если дрогнет рука, не поставив над крестиком нолик,
чтобы ночь проиграла оранжевой рыбке свой час,
значит, просто от рыбки лимонной ребро откололи,
это лучше, чем, если бы шарик лимонный погас.
забывай меня вспышкой на тысячи темных кварталов,
безымянной мелодией полной басов про запас
ведь оранжевых рыбок, увы, никогда не пускали
к лунным рыбкам лимонного цвета хотя бы на час.
бредит тибет.
пламенный платит особую цену за страх,
трогая любящих женщин за теплые плечи.
нежное небо, плавные платья в садах
диких фиалок. буддизм зажигающий свечи
жизни и боли, влюблен в лучезарный тибет,
ищет лицо невлюбленных для невдохновений.
понятый страх, поклоняясь приватно тебе,
просится вскрыть адамантом вишневые вены.
чтобы уже не страшится и мудрости гнезд,
можно уйти, оставляя сто истин в секрете…
легче молчать о любви, прячась в марево слез,
сложно на тех, кто вас предал, молиться в тибете.
раздвигая бедра.
когда на асфальте остались следы
подошв октября, слушать новости юга
приятней в машине под шепот езды.
твоя индустрия - твоя же подруга,
а мне оставаться слюною во рту
твоем ли - чужом, раздвигать страстно бёдра
страшнее, чем тучи по небу в бреду;
приехал, поздравил: «привет, хэппи бёздей»
и всё, и достаточно, вот ты и спет.
безумное время, безумные люди:
быстрее снять женщину, чем снять берет –
не ищем мы больше того, кто нас любит.
(с) Анастасия Вишня