…а потом кобЕль повёл меня на улицу какать. Какал он экономно, по чуть-чуть, растягивая процесс на всё гуляние. Хитрил, чтобы не сразу увели домой.
Какал, правда, он, а я ходила за ним на поводке и терпеливо ждала, когда он это сделает. Ещё он писал. Тоже экономно, чтобы хватило пометить всё немеченое. А немеченого было мно–о-ого! И нюхал. А нанюхав что-то своё, собачье, заветное, не хотел уходить.
Все эти «фу» и «рядом» он просто не понимал! Кобель не знал ни одной собачьей команды. Но его можно было взять под брюхо и поставить мордой в направлении желаемого движения. А тяжёлый, чёрт! Тащишь его, кряхтя, туда, куда он идти не хочет, а этот гад висит на руках, растопырив лапы, и только улыбается во всю пасть!
Его собачья необразованность искупалась удивительной доброжелательностью и покладистостью.
У него были свои привычки и свои странности. Он не любил, чтобы пристально смотрели, как он ест. А сам ещё как смотрел! Прямо каждый кусок провожал внимательным взглядом, шумно сдабривая нашу еду несвежим дыханием старого пса. Он любил спать на голом паркете, игнорируя всякие подстилки. Он любил смеяться. Когда мы смеялись, он смеялся всместе с нами. Много по-стариковски спал. Умел сам «гладиться», пролезая у сидящего под коленкой впритирочку и оставляя на одежде клоки бело-молочной шерсти.
Линял страшно! Вычёсываться любил до обморока, до томного закатывания глаз, до попытки соития с ногой чешущего, с его тапком, с… с чем подвернётся! Чуть не сказала, - с чем под руку…гм… подвернётся.
КобЕль. Так его хозяйка называет, хотя у него есть имя Тарзан. Хозяйка – пожилая дальняя родственница. Она приболела и кобЕль Тарзан жил у нас целую неделю.
Породы он был дворовой, цвета белого батона с молоком. Фантастически шерстяной, с густым, вечно лезущим подшёрстком. Ростом с небольшую плотную овчарку. С ушами торчком, с хвостом колесом, с весёлой пастью и розовым носом. Летом на даче нос загорал почти дочерна.
Несмотря на преклонные годы – пятнадцать собачьих лет, был бодр и весел. Приставал к собачьим дамам на улице. Сурово, сквозь нос рычал на джентльменов. Аристократично презирал мелких, истерично лающих шавочек. В упор их не видел, проходил мимо, не моргнув глазом.
Приехав к нам, с удовольствием помылся. Устанавливая его в ванну (сам он туда не взошёл, делал вид, что вообще не понимает, что мы от него хотим!), боялись, что будет сопротивляться, выскакивать, но не угадали! С удовольствием позволил себя вымыть, разве что не покрякивал от удовольствия.
Вытереть его досуха не удалось. Долго и по всей квартире отряхивался. А шерсть густа-а-а-я!
Собачью еду не любил. Вежливо схрумкивал несколько цветных вонючих фигурок и, стыдливо поглядывая, отворачивался. Любил кашу с мясом и капустой. Громко чавкал-чмакал-хлямкал, повернувшись ко всем своей собачьей спиной.
Через неделю мы его отвезли домой. Своему двору, своей улице обрадовался страшно! Спешно пометив с дороги несколько особо важных объектов, ломанул к родному подъезду, долго, по-щенячьи скулил на этаже, пока отпирали дверь. Чуть не сбил с ног хозяйку, ласкаясь и радуясь, что наконец-то дома!
Даже попрощаться с нами не вышел, как обычно. Наверное, чтобы снова не увезли. Он остался, а мы уехали.
Почему я пишу обо всем этом в прошедшем времени? С кОбелем Тарзаном всё в порядке – жив-здоров. Это в нашей жизни он - «был». Недолго, всего неделю. Но временами мне всё кажется, что он тут, и опять в семь утра поведёт меня на улицу какать…