С.Н.
Ах, зачем я сказала ему, что летаю по ночам? Если б это было во сне, а не наяву… Если б это было во сне, я просто, смеясь, рассказала бы, как сбегаю по ступеням эскалатора; по ступеням, которые заглушают шаги, и лишь неясное подрагивание предупреждает о том, что кто-то спускается слева от тебя. И от того, что эти, в рубчик, ступени скрадывают шум шагов, можно незаметно оттолкнуться от них, перепрыгнуть сначала через две ступеньки, потом через пять, а потом взлететь к потолку, под самым гулким сводом которого словно струится туман человеческих слов, мыслей, дыханий. Но вот раздвигается плотный свод, и я уже лечу, отталкиваясь руками и ногами от пружинящего влажного холодного воздуха. Я лечу, понимая, что это сон, лечу и смеюсь, лечу и недоумеваю, как же можно летать, когда ясно, что больше уже не вырасти: всё позади, всё давно закончилось…
Но в том-то и состояла проблема, что летала я наяву. И когда я слышала рассуждения о булгаковской Маргарите, то старалась затаиться, чтоб не выдать себя. Ведь я тоже летала!
И вот я сказала ему об этом. Он даже флейту свою оставил, смотрел вдаль, не снимая тёмных очков. Он носил очки всегда: и летом, и зимой, и в метро, и на улице. Снимал их только дома. Но иногда, когда солнце заглядывало в ком-нату, он хватал очки и надевал их: ему казалось, что глаза не выдержат яркого света; что солнечные лучи просто ослепят его. Он и пуделю своему надевал чёрные очки. Ну, пуделям многие надевают то часики на лапу, то бантики на голову. Очень уж они похожи на игрушечных собак, только таких словно оживших, необычайно умных.
А он уверял себя, что у пуделя тоже могут заболеть глаза от яркого солнца, потому что, когда лучи наполняли комнату светом, пудель беспокоился и поскуливал. Хотя мне казалось, что это он потому беспокоился, что хозяин вол-новался. А может, я не права.
Он занимался астрологией. Я не знаю, насколько это профессионально. Когда-то я очень верила во все эти предсказания. Да и теперь иногда покупаю небольшие книжки, где все события расписаны на год вперёд по неделям и дням. Кое-что в них даже сходится с жизнью. А он убеждал, что астрология – это наука, и что современный человек не может обойтись без астрологии. Только я думаю, почему же тогда он так тосковал и, сидя в квартире в своих тёмных очках, печально и отрешённо играл на флейте «Падшего ангела». Он играл, а пудель лежал у его ног, подрагивая всем телом, и лапками подрагивая, словно и ему было грустно, хотя вовсю светило солнце и мир за окном был чудесен. И я летала…
И вот я, наконец, сказала ему, что летаю. Он отложил флейту и потом всё же снял очки. «Синие!» – воскликнула я про себя, впервые увидев его глаза. Он ничего не сказал. Он надел опять свои чёрные очки. А мне так хотелось, чтоб он удивился, чтоб он навсегда снял очки и смотрел на меня синими глазами. Но летать – это так просто. А я всё равно хочу, чтоб он удивился и смотрел на меня.
И мне показалось, что я зря сказала ему. Просто он уже давно понял это. Он давно знал это. Но ведь до сих пор ни один человек на Земле, никто, никогда не видел, не чувствовал, не подозревал моих трепещущих за спиной прозрачных крыльев. А я знала, что это единственное, что есть у меня, - моя уносящаяся к небесам Душа, мои бесшумные чистые крылья. И это придавало мне силы. И я встречала жизненные тяготы с ощущением внутренней тайны: я ведь летаю. И пока об этом никто не знал, - Душа моя была наполнена смыслом жизни, сердце трепетало от счастья ощущения полёта.
Наверное, в каждой жизни происходит миг, когда переполняющие тебя чувства вырываются наружу. И тут, словно у всех спадают тёмные очки. И все как будто впервые видят, что человек умеет летать. И теперь ему не надо доказывать, что он тоже чего-то стоит, что жизнь его наполнена смыслом.
А где же тайна? Теперь все знают всё.
И вот, когда я сказала ему, что летаю, а он снял тёмные очки, - я вдруг перестала слышать трепетание крыльев за спиной. И свежий ветер не обвевал моих щёк. И как будто стало больно глазам от солнечных лучей.
Я, не попрощавшись, открыла дверь, чтоб выйти из комнаты на улицу. «Возвращайтесь скорей!» – улыбнулся он.
И я подумала, что совсем забыла, зачем приходила к нему в этот день. И ещё что-то мешало мне, когда я открывала и закрывала дверь. Ах, да это же книжка рассказов. Я начала читать в метро повесть Вл. Крупина «Люби меня, как я тебя», но, не прочитав и двух страниц, задумалась. И я до сих пор не знаю, что же там написано дальше. (Конечно, я допишу свой рассказ и обязательно дочитаю Крупина, но пока я правда не знаю!).
Я всё ещё закрывала дверь его комнаты. Но думала теперь о том, как же удивительно неслучайно всё в этом мире. Ведь если бы белокурая девушка на переходе в метро, продававшая книги, не предложила бы мне этот сборник, значит, я бы не задумалась, значит, не приехала бы совсем нечаянно к своему знакомому. И я бы до сих пор думала, что он не знает, как я летаю.
Я шла по городу с обновлённым сердцем. Мне казалось, люди расступаются с почтением, уважительно и ласково глядя мне в глаза. Ведь они только что узнали, что я летаю. А это не просто.
Я уже не спрашивала себя, зачем же я рассказала ему о себе. Мне хотелось жить дальше. Мне очень-очень хотелось жить дальше, потому что позади меня осталась незапертая дверь, и вслед мне ещё неслись его слова «Возвращайтесь скорей!» А главное: мне хотелось научиться делать что-нибудь ещё, а не просто летать. И тогда я обязательно вернусь.