Моя Таня в небо лежит ногами

Михаил Сергеевич Емельянов
Это было тихое воскресное утро, папа пообещал Тане купить воздушный шарик.
Пятилетняя девочка ожидала этого события уже второй день и вот, наконец,
оно должно было осуществиться.
Они вышли из дома, когда во всех окнах погасли огни — наступил приятный
летний день, в который так хочется предаться безмятежным раздумьям и
мечтаньям, прогуливаясь по какому-нибудь скверу, поедая мороженное.
Около центрального городского парка в это время еще было безлюдно,
у входа Таня получила свое эскимо, покрытое тонкой шоколадной корочкой,
которую всегда так занятно надкусывать сверху, по бокам и снизу,
потом съедать, а уж затем приниматься за сливочную часть.
На ветках деревьев некрасиво чирикали какие-то птицы, впрочем,
относительно их истинного местоположения можно было строить разные догадки,
ведь пернатые вечно скрывались в листве. Подул легкий ветерок,
стайка голубей закружилась над проходящими мимо людьми и приземлилась рядом.
Таня достала из кармана заранее приготовленные крошки хлеба,
которые она собирала целую неделю, весело прищурилась,
заговорщически посмотрела на папу и красивым взмахом рук
рассыпала содержимое маленького целлофанового пакетика на асфальт.
Вечно голодные птицы очень быстро слетелись к ним, сначала
там были воробьи и скворцы, однако вскоре голуби вытеснили
их всех и принялись зачищать дорогу. Они совсем не боялись
стоящих рядом людей, и, казалось, не обращали на них никакого внимания.
Сначала, Таня не шевелилась, заворожено глядя на кружащихся
в странном вальсе птиц, однако потом она стала вытягивать руки вперед,
как будто стремясь дотронуться до них, но, не делая этого.
Девочка видела как её ладони закрывали перед глазами часть птиц —
это словно бы она их действительно гладила, но не по одной,
а сразу многих.
Но вот все крошки были съедены и маленькие гости, деловито переваливаясь
из стороны в сторону, удалились. Папа и Таня пошли дальше.
Спустя время они набрели на одиноко стоящего продавца воздушных шариков —
он стоял, облокотившись на большой болон с гелием, и грустно смотрел вдаль.
Таня подбежала к нему, будто надеясь тут же развеселить задумчивого человека
одним своим присутствием. Вскоре подошел и папа, он купил самый
красивый шарик и подал веревочку похожую на ту, которыми теперь
перевязывают торты или букеты цветов. Девочка с каким-то благоговением
приняла ленточку и, не отрывая глаз от шарика, помахала рукой —
тот послушно опустился и поднялся, покачиваясь во все стороны.
Волна неожиданной нежности вдруг нахлынула на Таню, она подтянула
шарик к рукам и обняла, обняла как самого дорого человека.
И эта спонтанная любовь видимо была столь сильна, что наделила шарик
каким - то подобием собственной воли. Тот внезапно вздрогнул и…
вырвался из рук девочки, он полетел в небо.
Шарик взлетел высоко, он все поднимался и поднимался, в конце
ему стало совсем холодно. Уже давно скрылась из виду та девочка,
да и парк весьма отдалился, а шарик был на небесах. И вдруг,
он начал ощущать весьма странную пустоту, и эта пустота съедала его -
шарик начал снижаться. Он все падал и падал, не сильно набирая скорость,
и в этом падении была совершенно невыразимая его трагедия…
В конце концов, шарик очутился в каком-то дворе, по нему
ползали разные насекомые, один раз его даже понюхала чья-то собака -
влажный след от её носа остался на поверхности. Через несколько часов,
когда шарик окончательно утратил всю былую красоту,
его обнаружили двое пятиклассников. Они затащили сморщившийся,
утративший больше двух третьих объема шарик на девятый этаж дома и… скинули.
Для медленно умиравшего шарика это было весьма странным ощущением:
то ли агонией, то ли последней эйфорией, ведь даже такое падение напомнило
ему о том полете, полете длиною в жизнь…
Не пролетев и половины, по неизвестным причинам он приземлился на шестом,
там его и забыли. Спустя время из дверей лифта вышел юноша,
он был занят какими-то своими мыслями, но, заметив шарик - остановил их ход.
«Здравствуйте»- произнес он, как ему показалось в слух,
хотя на самом деле лишь в мыслях, но шарик его услышал,
он приветливо помахал хвостиком: ему не ведома была печаль,
даже в последние часы своей жизни - в этом была другая его трагедия.
Юноша пнул шарик и тот, с глубоким удивлением, обнаружил
в себе силы падать не столь стремительно, и он падал.
Юноша подумал, что, наверное, чересчур жесток к незваному гостю,
но было уже слишком поздно…