Она родилась этой ночью. Из слов, которые я пробормотал во сне так громко, что проснулся.
«Хороших фраз гораздо меньше, чем хороших людей» - записал я на какой-то обрывок бумаги. «Поэтому литература имеет куда большую ценность, чем снулое человечество», - дописал я и пошел перекурить это дело.
Я назову ее Ася.
Ася.
**
Я встретил ее на следующий день, в тихом кафе, куда обычно заходил завтракать.
Она сидела за столиком в ожидании заказа и жадно смотрела в окно.
- Вы в первый раз в этом городе, Ася? – я бесцеремонно подсел к ней, надеясь на ошеломительный эффект тайного знания.
Я немного стеснялся – мои контакты со снулым человечеством основательно проржавели.
- Откуда вы знаете мое имя? – она пыталась быть строгой.
- Я придумал вас накануне. Это моя профессия. Я писатель.
- Забавно. Может, вы знаете, и откуда я приехала?
- Рио-де-Жанейро.
- У вас еще две попытки.
Я ошибся дважды. Она захлопала в ладоши. Уставилась черными глазищами. Как Рио-де-Жанейро.
- Эх вы, писатель… Брянск. Я там преподаю.
- Училка?
- Преподаватель литературы в университете, - отчеканила и обиделась.
- Скажите, преподаватель…вы уже видели Башню?
- Иванов? Таврическая-тридцать пять? Вы мне покажете?
Ася понимала меня с первого слова. Как никогда этого не было!
- Тогда скорее! Немедленно допивайте кофе! – вскричал я, хотел степенно подняться с места, но вдруг подпрыгнул и взлетел, ударившись головой о потолок.
**
- Ахматова! Блок! Гумилев!- на Таврической.
- Соло на ундервуде! – на Рубинштейна.
- Сукин сын! – Мойка.
- Родя, мы с тобой! – на Средней Подьяческой.
Мы гуляли, я держал ее под руку, удивляясь, сколько в этом особенного. Просто идти и поддерживать ее под руку. И главное – никто хмуро не замечал.
Я чуть не возлюбил людей.
- Видите ли, автор как действующее лицо постмо¬дернистского романа выступает в специфической роли своеобраз¬ного «трикстера», высмеивающего условности классической, а гораздо чаще массовой литературы с ее шаблонами: он прежде всего издевается над ожиданиями читателя, над его «наивностью», над стереотипами его литературного и практически-жизненного мышления, ибо главная цель его насмешек — рациональность бы¬тия, - подмигивал я.
- Авторская маска как важный структурообразующий принцип повествовательной манеры постмодернизма в условиях постоянной угрозы коммуникативного провала, вызванной фрагментарностью дискурса и нарочитой хаотичностью композиции постмодернист¬ского романа, оказалась практически главным средством поддер¬жания коммуникации и смогла стать смысловым центром постмо¬дернистского дискурса, - щебетала она.
И мы хохотали-переглядывались.
Иногда наш волшебный разговор переполнял меня экзистенциальным гелием. Мои ноги отрывались от асфальта, и Ася была вынуждена крепко держать меня за руку, потому что дул сильный ветер.
А потом настал чертовский закат, и я сказал:
- Ася!
Посмотрела вопросительно.
- Я хочу показать тебе секретный лаз в небо! – сказал я и повлек девушку в свое коммунальное логово на Петроградке.
Через дверь на общей кухне мы выбрались на черную лестницу. А там и чердак был. И мы грохотали кровлей под ногами и становились у самого края, и смотрели на город, как птицы.
- Охуительно, правда? – нежно спрашивал я, а она лишь кивала головой.
- Знаешь, - сказал я, набрав в грудь вечернего воздуху.
- И ты молчал?!
- Что происходит?
- Дырка! – она с ласковою укоризной показывала мне отверстие в черном чулке. – Господи, какой стыд! А я-то, ДУРА, и не заметила!
- Я куплю тебе новые! – удало рассмеялся я. – Сейчас у меня дома мы угостимся чаем, а после я скоро уйду за новинкой и вернусь метеорически быстро!
**
В шикарном магазине дамского белья очереди не было. Но крупный мужчина все же толкнул меня у кассы и грубо прервал диалог с продавщицей.
- Вы мне отложили, - бросил он девушке, на меня и не глядя.
- Я бы попросил, - сказал я.
Мужчина оглянулся.
- Остынь, животное.
- Что ж, - отметил я, взял мужчину за грудки и бросил его в строй манекенов у витрины. Очевидно, он сильно ударился головой, потому подниматься не спешил.
Я подошел к нему, засыпанному элегантным дамским бельем, и крикнул, что он мне ненавистен. Словно в забытьи, я выломал руку случайного манекена и принялся наносить мужчине удар за ударом. Подоспела охрана, меня скрутили.
Кроме чулок пришлось выкупить и испорченный манекен, но это было неважно.
**
В моей комнате темно от горящей свечи. Она держит в руке мой подарок.
- Можно? – сказал я. – Можно? Я? ПОМОГУ ТЕБЕ? НАДЕТЬ???
И похолодел от смелости просьбы.
- Я остановилась у подруги. Если я задержусь, она будет волноваться…
- А я сойду с ума, - брякнул я честную пошлость.
Она молча стянула футболку. Стащила юбку. Избавилась от лифчика и трусиков.
- Ты сам этого захотел, - сказала она и шагнула к выключателю.
Когда прошла резь в глазах от яркого света, я увидел ее.
Настоящую.
- Я люблю тебя! – сказал я и коснулся холодных шарниров ее колена.
- Ты сам этого захотел, - сказали пластиковые губы.
- Я люблю тебя! – я поднял легкое пластмассовое тело и осторожно положил на постель. Ее глаза закрылись.
- В моих волосах еще не высох клей, - сказала она, - так не хотелось в это верить…Но ты действительно меня выдумал. Я мертвая. Вернее – неживая.
Я прыгнул на нее. Я целовал ее ледяной рот и сжимал твердую грудь. Я раздвинул ее ноги и шарил по гладкому пластику дрожащими пальцами.
Но это было все равно что пытаться трахнуть ангела.
**
Она уезжала в Брянск на следующий день. Мы договорились встретиться на перроне.
- Вот этот букет. Сколько? – спросил я продавщицу цветов.
- Четыреста.
- А долго стоит?
- Искусственный стоит всегда, молодой человек, - сказала женщина и усмехнулась.
Ася обманула меня – назвала не тот номер вагона. Я метался по перрону до самого отправления экспресса, но так и не нашел ее.
С отъезда Аси, когда удавалось уснуть, я видел ее во сне.
И каждое утро, просыпаясь, я находил на своей шее петлю из тонкой серебряной проволоки. Ее конец уходил в форточку, дрожа от напряжения. Я рвал нить и садился к компьютеру.
И однажды я сдался.
- До Брянска на 14, пожалуйста, - сказал в окошко вокзальной кассы.
Сунув билет в паспорт, отправился купить дорожное пиво.
**
Я без труда отыскал ее университет. Узнал в деканате расписание ее лекций. Купил цветы и поджидал в коридоре, вдали от аудитории, из которой должна была появиться Ася.
Она вышла неторопливо, солидным шагом преподавателя. И тут же к ней бросился какой-то парень. Какой-то ненавистный парень ненавистного худощавого телосложения в больших ненавистных очках. Он поцеловал ее в губы.
Я медленно пошел к выходу, а букет выбросил в мусорку во дворе.
Но я знал! Знал, куда она ходит каждый день – одна. Ее сокровенная тайна – значит, об этом знали лишь мы вдвоем. Французское платье, на которое Ася уже месяц откладывает из преподавательской получки. Каждый день она заходит в этот салон, чтобы посмотреть на тряпку своей мечты. Копить осталось недолго.
**
- Ты? – сказала она, когда я шагнул из-за пестрых рядов женского тряпья.
Я молчал. Я смотрел. Я не мог оторваться.
- Уезжай. Ты не в моем вкусе. Я выхожу замуж, - печатала она мне в лицо.
И тогда я схватил ее за руку. Дернул изо всех сил, и пластмасса осталась в моих ладонях. Я повалил Асю на пол, вцепился ей в шею. По полу покатился пластиковый глаз. Она не сопротивлялась.
- Отпусти меня! Отпусти меня, слышишь?! – орал я сквозь слезы и рвал ее голову, пока та не осталась у меня в руке. Я держал ее лицо в своих ладонях. И смотрел и смотрел и смотрел.
- Ты все сломал, - сказали ее губы и умерли.
Я схватил легкое изуродованное тело. Прижал к себе. Вокруг что-то кричали женщины.
- Кукла заболела, - сказал я.
- Кукла заболела.
- Кукла заболела.
И засмеялся.
**
Теперь я много сплю. Просыпаюсь поздно, и ничего не давит на шею. Комп изрядно запылился. Зато в углу растет зеленый бутылочный лес, в котором я вот-вот потеряюсь.
По ночам я включаю везде свет. Так надо.
Но не сегодня. Я открываю последний баттл в темноте.
Когда готов последний глоток, в плывущей комнате раздается тихий скрип. Это дверь старого шкафа. Кто-то открывает ее изнутри.
В тусклом свете фонаря с улицы я вижу, как на пол опускается нога в драном черном чулке.
- Здравствуй, Ася, - говорю я, - я так соскучился.
- Здравствуй, дорогой, - отвечает надтреснутый голос, и однорукая фигура с нелепо свернутой головой все ближе и ближе.
Я улыбаюсь ей навстречу, ложусь на постель и закрываю глаза.