Он пришел тихо, ненарочито, как мать подходит к колыбели ребенка, боясь потревожить его сон.Пришел и тут же растворился в дыхании не то поздней осени, не то ранней весны. Он хотел принести людям холод и зиму, но принес только мечты о них, мечту о самом себе...
Прохожие шли, понурив головы, забитые вечерними заботами, как вдруг…. Пошел он, и люди на секунду приостановили свой калейдоскоп мыслей, чтобы насладиться им. Наверх, в небо, черно-синее вечернее декабрьское небо посмотрели все: и люди, читавшие в троллейбусе, и прохожие, и водители, и продавцы киосков… На мгновение мир остановился в своей динамичности, он стал тих… И слышалось лишь мокрое шуршание его, хлопьев иссиня-белого цвета, мерно опускавшихся на мостовую, на головы людей, собак, на витрины магазинов, на крыши спящих домов. Все долго ждали его, так долго, что хотелось насладиться его холодной дымкой подольше.
Но он скоро прошел. Прошел, как прохожий, торопящийся на работу, аршинными шагами меряя пространство между небом и землею. Никто даже не успел разглядеть его лица, его улыбки, усмешки над затянувшейся осенью.
Поекратился он тихо, по английски… Вдруг перестал падать, а , соединившись с холодным ветром, пошел как бы вверх, к небесам, а потом и вовсе исчез. Как будто приходил только для того, чтобы посмеяться над ними… или дать людям залог будущей зимы? Небо, напоминавшее краску индиго, разведенную в молоке, приняло его так же охотно, как и отпустило. А на причудливых ветках голых деревьев, ждущих, чем одеться, как человек после бани, опять воцарилась пустота, махровый халат растаял, не успев полностью одеть конечности-ветки. На душе стало легко: все приходит в мире, все уходит, поманив мечтою о вечном , неизменном… Как этот снег, приходят к нам и проблемы, и радости , и потери, и страх, и ликование, и так же как он этим зимнем вечером, уходят, не подождав нас, не посчитавшись с нами. «Время не знает промедления»-подумалось мне.
Мне подумалось, что все преходяще, весь этот блестящий в своей синеве мир, весь этот морозный воздух, эти бесчисленные предметы, слова и поступки, даже чувства мои - и те изменчивы. Но сразу за этой мыслью, вдогонку, как бы оседлав ее на полном скоку, пришла другая: есть во мне и неизменное. То, что не перемениться и через сто лет, и через двести, и через миллион. Это и есть вечность. И с этой вечностью мне стало так легко на сердце, что даже погода на улице потеряла значимость. Ибо наступило лето. Духовное лето.