Мы работали с Аленой в кафе, и каждая выполняла свои обязанности. Я, за стойкой бара, она на кухне. Не могу сказать, что мы дружили, но были в хороших дружеских отношениях. Давали друг другу советы, я отдавала вещи для ее дочери, которая была младше моей. Мне было ее, очень жаль. Жила она с ребенком на втором этаже этого же кафе, где бегали крысы, а после закрытия центрального входа, они были отрезаны от внешнего мира. В Израиле у нее никого не было, кроме одного дяди к которому она приехала. Наш хозяин относился к ней особенно бережно. Купил для ее дочери телевизор, отвозил в школу. Было в ней, нечто таинственное, шедшее от выражения глаз, которые пытались вызвать к себе жалость. Они были сине-голубые и искрились росинками, которые вот-вот выкатятся из ее глаз. Как- то, она познакомилась с молодым мужчиной, с которым стала жить в гражданском браке. Мы стали дружить семьями, выезжали на пикники, возили своих детей на карусели. Наши отношения были дружескими, и даже более того. Она увидела во мне друга, с которым можно поделиться своим настроением, который может выслушать то, что тяжелым камнем лежит на сердце. И вот, оставшись одни, она поведала мне историю, путь, через который она прошла.
Встречаясь с парнем, как и все глупышки, надеялась на скорую свадьбу, счастливую семью, а вместо этого, осталась с ребенком на руках. Стоит ли мне пересказывать то, как было ее трудно. Как хотелось просто сытно накормить ребенка, купить ему теплую одежду, и хоть какую то игрушку. Но она твердо решила вырваться из своей Молдавии. Денег нет, родители бедные, больная умирающая сестра. И, оказавшись перед «добрым дядей», она решилась на поступок, который мог стоить ей и ребенку жизни.
- Мы шли одна за другой, ступали след в след. С ребенком была только я одна. Ноги вязли в песке. Ты не представляешь, как страшно переходить границу ночью. Нужно собрать все свои силы, и двигаться точно за проводником. Я шла на последнем дыхании, крепко прижав к себе дочку, которой в этот день исполнилось два годика. А ведь они могли быть последними! Нет. Я не жалела. Тогда не жалела. Была уверенна, что перейдя египетскую границу, смогу выжить. В моем детстве было столько счастливых дней. Мама, заслуженная учительница, папа талантливый инженер, я с сестрой отличницы. Но вдруг в нашей жизни, как и у всех перевернулось вверх дном. Что мне было страшно потерять? Родину, которой не было? Честь, которую потеряла? И вот тогда я поняла. Любой ценой я должна дать будущее своей девочке. Я шла по пескам пустыни, зная, что меня ожидает. Страшно ли мне было? Страшно было не дойти. Я шла за проводником первая, и, оглянувшись, он понял, вот-вот свалюсь от усталости. Молча протянул ко мне руки и взял ребенка. Нас, «караван» девушек, привели на юг Израиля и поместили в домик для отдыхающих. Два дня мы отдыхали, отъедались, а потом начали работать. Я приглянулась нашему хозяину, и он оставил за собой право ублажать только его, быть тенью, бесплатным приложением. На мое счастье человек он пожилой, и многого не требовал, но я настолько привыкла к нему, что о свободе и не мечтала. Он выплачивал регулярно зарплату, я отсылала деньги родным, это давало мне стимул в жизни. Не смотря на наши близкие отношения, он относился ко мне как к дочери. Прошло два с половиной года, я привыкла к этой стране и поняла, что отсюда ни ногой. Молдавия осталась так далеко, что думала о ней редко. А родителям будет больше пользы, если я буду здесь. Потом мой хозяин передал меня своему другу, и я оказалась тут в Тель-Авиве. Условия у нас были те же самые, он должен быть у меня одним мужчиной, конечно, мне повезло, что не пустили меня как остальных по кругу.
- Я слушала и в мыслях шагала с ней по пустыне, ощущала этот страх, ребенка на руках. А в остальном, не могла себя представить, хотя кто знает? Материнская любовь способна на любые поступки.
- Вот Танюшка, ты теперь знаешь обо мне все. Мне тяжело было скрывать от тебя свое прошлое, и на душе у меня стало легче. Но как мне жить дальше? У меня ни паспорта, ни медицинской страховки. Живу даже ни как туристка, а нарушитель границы. Поймает на улице полиция, и даже депортировать не смогут. Молдавское гражданство давно утеряно, а Израильское не дадут, вот и будем в самолете летать. У меня завтра встреча с адвокатом, хочу проконсультироваться с ним. Потом тебе расскажу.
Я не знаю, могу ли осуждать ее? Каждый вправе распоряжаться своей судьбой сам, за которую потом расплачиваемся. Мучаемся и пытаемся найти себе оправдание, все это не выходило у меня из головы. Даже ночами снилось. Горячие пески, провода под током, толпы девушек медленно двигающихся над обрывом. Все это преследовало и не давало покоя. Я стала вспоминать разные мелочи, поступки Алены, характеризующие ее как натуру цельную, устремленную. Потом я поняла, что человек с такой волей и желанием выжить добьется всего, пройдет не только по ночной границе, а… и по трупам тоже.
Проходили недели, месяцы. Мы только перезванивались, у меня времени не было, так как была по уши занята открытием бизнеса.
Но один ее звонок меня насторожил. Она стала плохо жить со своим Лешей, ругаться, он стал ее выгонять из дома и т.д. Кроме меня никто не знал о ее прошлом, и даже его родители. Мне всегда жаль людей обреченных, таких как Алена. Но такие люди меня всегда пугают.
Шло время. Наши девочки подросли, виделись мы очень редко. Она так же находилась на не легальном положении. И вдруг звонок.
- Тань, ты знаешь, моего мужа посадили…
Я слушала ее молчание, мне казалось, что прошла вечность. Как посадили? За что? А где слезы? Где рыдания подруги жизни? Тишина продолжалась еще не которое время. Потом, не выдержав такой длинной паузы, спросила:
- Да говори, в конце концов.
- А он приставал к моей Наташе…
Я не знала, что ей ответить. Как приставал? Ах, приставал? Это ужасно. Мои мысли бежали одна быстрей другой. Как бы поступила я? Разорвала бы его на части. Я бы… я бы…, я бы…, стоп. Страсти в душе стали спадать. Я спросила, могу ли помочь, и что- то меня сдерживало. Отказавшись от помощи, она пообещала позвонить. Через некоторое время, нахожу в газете публикацию, в которой сфотографировано несколько детей, которые подлежат депортации из страны. И вот тут меня осенило. Желание остаться в стране, сильнее чувства чести! Ведь по закону этой страны, ребенок, понесший психологическую травму, должен быть под наблюдением психологов. Главное продлить срок, оттянуть время. К цели - по трупам. Цена поступка ужасная, но самое страшное, это научить ребенка не просто обманывать, а оговаривать.
Чем можно измерить подлость, какой мерой? И какой ценой купить душевный покой?
Она мне больше не звонит, ее телефон не отвечает. Да и зачем?
Цель достигнута, а новые знакомые о цене не знают.