В это утро я переживаю 27 год своей жизни. Я вышел в тоскливо-осеннее питерское простанство один, едва согреваемый кашемировым пальто цвета асфальта у меня под ногами. Мокрого, от моросящего дождя, асфальта. По лабиринтам улиц и переулков я интуитивно двигался к реке. Туман, серовато-жемчужный, плотный и немой преграждал мне путь.
Я оставил ее спящей на белых простынях. Во сне эта женщина, как и любая другая, была невыразимо прекрасна. Ее отличие от других есть только в том, что она их убила. Для меня она стала Евой или же Лилит, не суть важно, которая из них была первой и единственной.
Нева. Все такая же величественно-беззащитная. И ее город. Я убежден, он имеет сердце, и сердце это из камня. Иначе как объяснить то, что после всех передряг русской истории он ничуть не изменился. Подумать только, Достоевский ощущал тот же цвет, что и я сейчас. Неуместная параллель между великим и ничтожным. В этом весь Питер.
Она проснется и сразу все поймет, почувствует, что я сбежал от нее. Силюсь понять, тошнит ли меня от сигареты натощак, или от собственной жестокости к единственной? Я не знаю. Не мной впервые сказано, что люди более всего жестоки к тем, кого более всего любят. «Я тебя люблю». Нет на свете слов более бесчеловечных, чем эти три. Это самые крепкие оковы, высшее проявленья скотства рода людского. Я не готов их нести, не готов делить себя с женщиной, пусть и такой неземной, как та, которую я оставил в объятьях морфея на иссиня-белых простынях дорогой гостиницы. Бегу, отчаянно бегу прочь от самого себя.
Московский вокзал. Люди, бесконечные люди. У каждого свое. Поезд отходит через несколько минут. Я понимаю, что больше не вернусь к ним, к городу и к той самой. Дальше свобода, все такие же белые, но уже чужие простыни, дальше нет боли. Нет боли? Разве я хочу умереть? Нет, не хочу.
Она по-прежнему спит. Ее волосы, спутанные ночью моими руками, ее лицо. Я должен просить у нее прощенья. Но это когда она откроет свои по-кошачьи лукавые глаза и улыбнется мне, а сейчас я позволю себе ее ненавидеть. Она украла меня. Она дала мне жизнь.
А Питер, что Питер? Его драмы сильнее моих, его сердце крепче моей огненной воды. Я побежден. Я жив.