вместо эпиграфа:
ничего кроме стука зубов - полистаешь жару
почитаешь зажившие шрамы по азбуке Брайля
эту букву царапал один что назвал себя true
это слово - другой вроде как оказавшийся liar
закроешь глаза против озера в противовес воде
прогнившим пирсам бешенству потных ляжек
что растекаются в масляно-стылом "нигде"
с шепотом размокшим как хлебный мякиш
в руках неосторожной девочки в замке на мысе
что дает тебе последнее предсмертное добро
а пресное все солоней и солоней от тысяч
ударов вёсел поматросивших и бро
Citizen Erased
http://www.liveinternet.ru/users/1151360/
Любые чувства – будь то любовь, дружба или ненависть – абсолютно любые – должны быть взаимными, иначе растраченные впустую эмоции будут оставлять ненужный и весьма неприятный душевный осадок. Об этом думал мужчина, полминуты назад вышедший вагона скорого поезда. Он стоял на платформе одного из столичных вокзалов, и было совершенно неважно, кто это был, откуда приехал и куда стремится; один из миллионов людей, прибывающих в Москву – без имени и фамилии, без места жительства и рода занятий – потому что столице, по большому счету, все равно, кто прибывает в нее и кто идет, влекомый обезличенной массой людей.
…что растекаются в масляно-стылом "нигде"
с шепотом размокшим как хлебный мякиш
Поэтому для большого города он был просто Человек, который стоял на платформе и размышлял о векторе направления чувств и эмоций. К счастью, у него с Москвой была полная взаимность – они были равнодушны друг к другу, но не абсолютно: это чувство оттенялось еле слышимыми нотками некоторого уважения. С одной стороны Человек восторгался тем, что город гордо нес тяжкое бремя столицы; Москва же уважала Человека за то, что тот здесь только проездом и оставаться в ней в поисках лучшей жизни, слава Богу, не собирается.
Он посмотрел на здание вокзала. Ничего удивительного, подумал он. Москва-такой-то-вокзал. Было бы интереснее, если вместо слова «Москва» сияло б, к примеру, «Амстердам» или «Тегеран». Мужчина улыбнулся про себя, представив яркие горящие буквы: «Сан-Хосе. Рижский вокзал». Кстати, вспомнил он, если на Белорусском, затемно, стать на первой платформе и посмотреть на здание вокзала, обратив взор в сторону арки, выходящей на Тверскую заставу, то над словом «Москва», что горит на крыше, будет сиять вся, по большому счету, сущность столицы России - буквы «Capital Group» на здании, что стоит за ним на площади. Так и будет – «Capital Group. Москва. Белорусский вокзал», подумал он, улыбнулся и влился в поток людей – кого встречали, кто искал такси, кто шел в метро.
Остановился на миг, прикурил, но тут к нему подошел низкий заросший мужик, в свалявшейся шубе из искусственного меха, в грязной шапке, затертых штанах и старых кедах.
- Сынок, - сказал он. – Подай на хлеб жертве Холодной войны.
- На хлеб?
- Ага, сколько не жалко, - улыбнулась жертва биполярного противостояния, обнажив коричневые прокуренные зубы.
- Пропьешь ведь, - сказал Человек. – Давай я лучше тебе хлеба куплю.
- А давай! – с некоторым пессимизмом отозвался тот.
Они подошли к ближайшему ларьку, Человек купил две буханки «Бородинского», завернул в пакет и отдал мужику.
- Спасибо, мил человек. Сам-то откуда будешь?
- Да какая разница? Из Сан-Хосе, – он усмехнулся.
- А где это, дальше Калуги?
- Да нет.
- Я там был, - сказал мужик.
- В Сан-Хосе?
- Нее!.. В Калуге. Я ж…
- Ну, давай, пошел я, – обрубил его Человек и направился в сторону станции метро.
Он вошел в вестибюль, приметив попутно подходящую очередь в кассу. В толпе людей, юрко сновала пожилая женщина, предлагая приезжим схему метрополитена, газеты по недвижимости и с предложениями работы. Его очередь подошла, он купил билет на одну поездку. Возле кассы нетерпеливо, переминаясь с ноги на ногу, стояла женщина. Неопределенного возраста, но вполне ясного стиля жизни – зеленоватое опухшее лицо, ельцинские глазки, разбитая губа и остатки перманентного макияжа под отекшими очами. Из угла вестибюля за ней ревностно наблюдал мужчина.
- Оставь мелочь, а? – сказала она Человеку.
Он посмотрел на нее своими пустыми серыми глазами.
- Дай мелочи, не будь постмодернистом!
Человек сгреб монеты из лотка в кулак, подошел к ней. Та протянула открытую ладонь, пытаясь придать себе самый жалостливый вид. Он протянул руку, разжал пальцы и быстро сжал ее ладонь.
- Дай тебе Бог здоровья! – сказала она и еще крепче сжала добычу в кулаке.
Человек вяло улыбнулся и направился к турникетам, отметив про себя, что вряд ли в ближайшие пару минут ему прибавится того самого здоровья. Женщина подошла к мужчине в углу, разжала кулак и быстро дернулась к турникетам.
- Сука! Что б ты сдох! – крикнула она на весь вестибюль, отчего большинство людей с интересом обернулись.
Но Человек уже ехал вниз и тихо улыбался, рассматривая рекламные щиты на стенах. Этот трюк он знал давно, однако ни разу им не пользовался. Кроме сегодняшнего дня. Он с неудовольствием подумал, что тот мужчина, наверное, будет ее сегодня бить. И, наверняка, по лицу.
- Тоже мне, Амаяк Акопян хренов! – хрипло рявкнула она вдогонку. - Россия устала от постмодернизма, козел!
Это была его любимая станция метро – сталинский ампир, соцреализм, эпохальная мозаика – что-то в этом было всеобъемлющее и грандиозное, и в тоже время трепетное, словно здесь жил призрак Отца народов. Подошел поезд, открылись двери, Человек вошел и сел на ближайшее свободное место. На «Проспекте Мира» в вагон залетел парень явно омарохаямовской наружности и стал спешно расклеивать на стеклах дверей объявления с предложениями откосить от армии, купить или ликвидировать фирму, дешево и быстро оформить московскую регистрацию. Человек улыбнулся – напротив него висел плакат, на котором были изображены разномастные люди – кто в ярких оранжевых жилетках, кто с «аэродромом» на голове и шашлыком руках. Все они улыбались, уютно устроившись под надписью «Не забудьте оформить регистрацию по месту пребывания». А рядом висела схема метрополитена с саврасовским зимним пейзажем и словами великого поэта о прелестях суровой русской зимы; на фоне деревьев и инее кто-то черным маркером написал «Вот сука!» - кратко и лаконично.
эту букву царапал один что назвал себя true
это слово – другой вроде как оказавшийся liar
Человек вышел из поезда, эскалатор его поднял наверх, прошел сквозь турникеты, двери без ручек, на свежий воздух. Тут же, сходу, ему попытались всучить уведомление о призе в беспроигрышной лотерее, но он отмахнулся и направился в сторону вокзала, однако сразу туда не попал. На его пути встала цыганка – в кожаной куртке, длиннополой аляповатой юбке, в цветастом платке на голове.
- Ай, грустный какой, вижу, порча на тебе, золотой, - затараторила она, – постой, милый, скажу тебе, что на душе, что было, что будет, чем сердце успокоится.
- Ну, скажи, - ответил Человек, пристально посмотрев своими пустыми серыми глазами на цыганку. – Мышка-мышка, выходи за меня замуж, - тихо сказал он. Та, ошатнувшись, резко изменила тон.
- Да, дорогой, вижу, что порчи нет. Но вот что тебе покажу. – С этими словами она пошарила в полях юбки, достала маленький полиэтиленовый пакетик с белым порошком и потрясла перед лицом Человека. – Фистинг восприятия, милый. Ты видишь мир в серых тонах, так вот эта штука окрасит его радугой, золотой мой.
Отлично, подумал он, только фистинга, а тем более восприятия, мне и не хватало для полного счастья. Человек еще раз пристально посмотрел на оракул кочевого народа, улыбнулся ей, и спешно пошел к вокзалу. Цыганка, опешив, долго еще оставалась на месте.
Из здания милиционеры безуспешно пытались депортировать двух хронически нетрезвых мужчин, одну синюю женщину и жалкую облезлую дворнягу. Человек подошел к кассе, взял билет, вышел из вокзала и направился к платформам.
Поезд стоял на парах, милая проводница взяла у Человека документы, что-то отметила на листочке. Он вошел в пока еще свежий вагон, отыскал свое место, сел, отодвинул шторку на окне и стал смотреть на привокзальную площадь.
Вот и все, подумал он, свидание со столицей завершено. За стеклом на платформе суетились люди, в вагоне стал прибывать народ. Спустя двадцать минут поезд отошел. Человек вздохнул, подумав, что в любых отношениях, в том числе с городами, самое главное, все-таки, - взаимность.
а пресное все солоней и солоней от тысяч
ударов вёсел поматросивших и бро