Гриша

Поздней осенью, ближе к зиме, Витек получил письмо от Гриши, в котором Гриша сообщал, что его тоже уже забрили в ряды доблестной и непобедимой, и в ближайшие дни он покатит к месту службы – говорят, якобы в город Брест. Витек ответил, что возможно они встретятся здесь в Бресте, и описал, как попасть в Брестскую крепость. Через некоторое время Витек получил от Гриши письмо, в котором Гриша сообщал, что он уже в Бресте в школе сержантов. Еще Гриша писал, что муштруют их хуже, чем в дореволюционные времена – Витек не знал, откуда Грише известно, как было во времена дореволюционные, но он верил Грише, что в школах сержантов «спускают по семь шкур», гоняют «до седьмого пота», но «семь раз отмерить» не дают – устав, приказ, реакция мгновенная. И, если у Гриши со строевой и физкультурой (мастер спорта по гимнастике) не было проблем, то что-либо исполнять, не долго думая, Гриша не умел – очень он любил прогнозировать и рассуждать, «что будет, если …», такой сверхосторожный стиль жизни был у него. По всей вероятности, проблемы с застопоренностью у Гриши были большие, так как он жаловался, что от внеочередных нарядов натер мозоли на руках, и еще обещают его отчислить со школы. Но, как это часто бывает, помог случай (некоторые могут думать, так распорядилась судьба) – начальник школы однажды увидел, как Гриша нарисовал карикатуру на одного из солдат. Карикатура ему понравилась, он выяснил, что Гриша хорошо рисует и пишет, и дальнейшая судьба Гриши была решена – в штабе был нужен такой художник на должность писаря. Видимо, специальность художника в дивизии была большим дефицитом, потому что отношение к Грише резко изменилось – его часто отвлекали на художественные работы: выпуск стенгазеты, написание плакатов, лозунгов, учебных пособий, изменился его армейский режим, а во время присвоения звания сержанта и выпуска из школы о его существовании узнал майор Маркин, который сразу же организовал приказ по дивизии о посещении Гришей тренировок по гимнастике в спортзале Дома Офицеров. Так Гриша практически одновременно с вступлением в должность писаря оказался в спортзале. Случилось это намного позже, чем Витек со старшиной и двумя солдатами, теперь уже стариками, ленинградцами Бойцовым и Соколовым отметили октябрьские праздники, день рождения Витька и Новый год. Октябрьские праздники и Новый год отмечали в складчину, а день рождения Витька встречали в более широкой компании – присутствовали еще одесситы и два симпатичных молдаванина из Кишинева, за столом организованным самим Витьком. Витек к Соколову и Бойцову относился с большим уважением, искренне тепло и дружественно, потому что они оба пережили Ленинградскую блокаду, и оба были награждены медалями «За доблестный труд» и «За защиту Ленинграда», они в годы блокады работали на заводе, и, когда это было необходимо, ходили на передовую, которая иногда придвигалась совсем близко к стенам завода. Витек их уважал за то, что они побороли желание умереть, когда это сделать было намного легче, чем бороться за жизнь, чем жить, чем выживать, они для Витька были героями, героями, победившими смерть. Победа эта не была легкой, и через семь лет преследовала Бойцова психологическая травма, с которой он боролся не менее отважно, чем в блокадном Ленинграде со смертью. Его преследовал ужас голода, ужас смерти от голода, и, хотя сознанием он понимал, что блокадный Ленинград никогда больше не повторится, но вопреки разуму, вопреки интеллекту, вопреки убеждениям его друзей и сослуживцев, вопреки здравому смыслу, наконец, он собирал свой и товарищей недоеденный хлеб, он экономил свой сахар и консервы, когда выдавали сухие пайки, и все это прятал под матрас, откуда старшина раз в неделю выгребал все и заставлял его съесть то, что еще можно было есть, а остальное выбрасывал, против чего Бойцов, будучи в здравом уме, обычно, протестовал. Было жалко смотреть на эту борьбу между здравым смыслом, интеллектом и инстинктивным страхом, между разумом и инстинктом – Бойцов весь сжимался, на глаза наворачивались слезы, он покусывал пальцы рук, он тянулся за каждым куском, отбираемым старшиной для выбрасывания, он отворачивался, чтобы не видеть этого уничтожения неприкосновенных запасов, как он сам называл эти недоедки. Витек, видя эти страдания Бойцова, посоветовал старшине проводить ревизию его постели в отсутствие самого Бойцова, потому что ликвидация припасов все равно не дает «лечебного эффекта», на что надеялся старшина. И старшина согласился с Витьком, и впредь старшина не доводил Бойцова до стресса досмотрами в присутствие людей и самого Бойцова, а Витек, предложив Бойцову дружбу, часто и много выслушивал его рассказы о блокадном Питере (так сами ленинградцы часто называли Ленинград), и Бойцов вскоре прекратил создавать неприкосновенные запасы – видимо, у него была потребность выговориться, рассказать о пережитом, а в питерском детдоме, где очутился Бойцов, потерявший родителей (отец погиб на фронте, мать умерла с голода), никому это не было интересно, так как что-то аналогичное пережили все, вот и жег его этот пожар души, который никто не пытался погасить добрым словом и лаской, или хотя бы вниманием. В лице же Витька Бойцов нашел терпеливого сопереживающего слушателя, который внимательно слушал, поддакивал, сочувствовал – чаще всего такие диалоги, нет, скорее, монологи, происходили во время чистки картошки, занятия, которое Витьку нравилась намного больше, чем в сотый раз повторяемый состав элементов автомата Калашникова: ствол, приклад, затвор, баек, рожок и штык, или в котельной, где Витек сачковал от строевой и других неразумных занятий, а Бойцов использовал законный отдых, как старослужащий. Витек чувствовал, что Бойцов его уважает и любит по-мужски, после демобилизации Витек и Бойцов долго переписывались – рассказывали о своей жизни, о событиях, происходящих в их жизни, обо всем, что, как им казалось, может интересовать друга. Вообще, Витек со многими сослуживцами переписывался до тех пор, пока не встретил свою первую по-настоящему любимую женщину, которой посвящал все свободное и несвободное время, отчего на другие дела просто не хватало времени, хотя Витек удлинил свой день более чем до двадцати пяти часов в сутках. Но об этом в Приложении.
Вот с этими действительно настоящими питерцами Витек и старшина отметили октябрьские праздники в уже обжитом помещении губы, и так как за деньги друзей Витька можно было купить только вино «бормотуху», или водку, если поднатужиться сильнее, то Витек добавил из своих запасов, а у него были не только выигранные на сборах, но присланные мамой ко дню его рождения, а несколько позже и посылочка пришла со всем необходимым, чтобы отметить день рождения. Поэтому октябрьские праздники отмечали настоящим французским коньячком, хотя, возможно, и не самым хорошим, а день рождения Витька – коньяком армянским, который считался лучшим советским коньяком, и настоящими крымскими винами трехлетней выдержки. На свой день рождения Витек пригласил еще трех одесситов и двух молдаван, на столе, кроме шикарной выпивки, были представлены всевозможные бакалейные и кондитерские деликатесы. Витек немного перебрал за свое двадцатилетие (круглая дата, юбилей) и расхвастался, чего не позволял себе никогда, так как считал, что хвастовство унижает самого хвастуна и оскорбляет слушателей. Он рассказал о своих амурных похождениях в женском общежитии, где живут красавицы брюнетки и блондинки, и самые красивые среди всех – бандерша (комендант общежития) и врач медпункта общежития. Ребята, а двое из них служили уже третий год, ничего не знали об этом рассаднике любви и ласки, и Витек уже на следующий день повел их в это общежитие, где они еще раз отметили его день рождения. Девочки ждали Витька и приготовили ему в подарок мужской набор – бритву, помазок, мыльный порошок и сосуд, в котором его следовало разводить, а ребята вчера ему подарили портсигар и зажигалку, от которой сегодня он давал всем прикурить, а девочек угощал папиросами «Казбек», которых запас три пачки, на всякий случай. В общежитии Витек и ребята замечательно провели время до пяти часов утра (старшина знал, где они находятся) – пили, ели, пели, не забывая в танцах кружиться, а также в постелях любиться, Витек помнил, что перерывы на танцы по предложению девушек делались после каждого тоста, и столько раз он попадал в постель с другой девчонкой, он помнил, что первой была комендантша, а кто испортил ему трусы своей менструацией он не помнил, так как не почувствовал ее в процессе телесного сближения, а обнаружил уже в казарме, когда укладывался спать. Но, несмотря на такую неприятность, Витьку, как и ребятам, очень понравился юбилей – все девочки были прихорошенные, любезные и любвеобильные, веселые и нежные. Договорились встретиться через недельку, когда у ребят появятся возможности (деньги), ребята не были альфонсами.
Ребята вернулись утомленные, но счастливые и дрыхли без задних ног – старшина велел их не беспокоить, так как он их «использовал в ночной погоне за неизвестным нарушителем границ территории части». Эта формулировка, нафантазированная старшиной, так ему понравилась, что он, пользуясь ею, начал немного злоупотреблять – комбат даже поинтересовался, не завелось ли приведение поблизости? Но, тем не менее, она срабатывала и прикрывала друзей старшины. И сейчас под прочной защитой старшины ребята выспались и отдохнули, сколько смогли, за что были ему благодарны.
Новый год Витек встретил в помещении губы со старшиной и питерцами до полуночи, а ближе к полуночи он пошел в «рассадник любви», так окрестили одесситы женское общежитие, где уже собрался почти весь личный состав батареи. Народа было многовато, но все же всем нашлось место, и в полночь вместе с боем курантов все дружно подняли бокалы с шампанским. В связи с обилием мужчин Витек был несколько ущемлен в количественном составе поклонниц – некоторые девушки после октябрьских праздников остановили свой выбор на определенных ребятах, которые и были их ухажерами на этом празднике. Витек остановил свой выбор на «всезнайке» в делах секса молодой врачихе, которая не имела постоянного ухажера, и пару раз поменялся партнершами в процесса любовных утех. Все ребята имели увольнения на сутки, поэтому они утром пришли в казарму на утреннее построение, позавтракали, затем пошли гулять со своими девушками. Витек тоже пошел с ними, а врачиха согласилась с ним пойти в качестве подружки. Они побывали в городском парке, где поиграли в снежки и повалялись в снегу, затем посмотрели какой-то фильм – Витек сидел на последнем ряду и целовался, поэтому не помнит, какой был фильм, прошлись по главной улице Бреста, замерзли, поэтому пошли в общежитие, прикупив согревающее и утоляющее голод. Выпив, закусив, позанимавшись любовью, Витек с Ниной – так звали врачиху, пошел на праздничный бал в Дом Офицеров, куда у Витька был пригласительный билет. Они вошли в зал, когда генерал Свиридов поздравлял с Новым Годом и произносил здравицу за вождя народов товарища Сталина. Огромный зал Дома Офицеров был украшен гирляндами из еловых веток, бумажными фонариками и разноцветными шариками, в центре зала возвышалась четырехметровая елка, сверкающая игрушками и цветными лампочками, обвивающими елку по спирали, оркестр сидел на балконе, откуда произносил поздравления генерал Свиридов, пол, натертый до зеркального блеска, отражал убранство зала и участников бала. Солдат в зале было немного, участниками бала, в основном, были офицеры в нарядных праздничных мундирах – а кому другому быть в Доме Офицеров, были еще курсанты пехотного училища и сержанты сверхсрочной службы, но их было совсем мало. Нина с короткой девичьей прической в белом бальном платье и белых туфлях производила впечатление молодой девушки школьницы – никак нельзя было подумать, что ей далеко за двадцать. Она вся светилась от радости и счастья, она кружилась, как шальная, под неудержимые ритмы вальса, томно плыла в «Брызгах шампанского», склонив головку на плечо Витька, страстно, извиваясь всем телом, танцевала фокстрот. Витек не отставал от Нины – танцевал он отлично, когда-то в школе его этому научили. Во время перерыва в танцах Витек с Ниной пошли в буфет, где съели по бутерброду, выпили по стакану ситро и купили по порции мороженого. Витек видел, какими жадными и завистливыми взглядами пожирают офицеры Нину – у большинства офицером жены почему-то не красавицы, да и к тому же «чужая жена всегда лучше своей». Витек и Нина получили огромное удовольствие и такой мощнейший заряд бодрости, оптимизма и эмоций, что им потребовалось уединение, которое они обнаружили на столе в одном из кабинетов на втором этаже, где они смогли несколько снизить энергетическое перенапряжение, разрывавшее гульфик галифе Витька. Время перевалило за полночь, а увольнительная у Витька была до часу ночи, поэтому Витек и Нина были вынуждены покинуть уже завершающийся бал и отправиться по своим «домам» – Витек провел Нину до общежития, а сам поторопился в казарму и правильно сделал, так как комбат сам пришел проверить личный состав батареи.
После новогодних праздников градус жизни Витька опустился до обыденного уровня – подъем, занятия, тренировки, отбой, походы в общежитие, чтобы не было переполнения мужской биоэнергией, а у Витька такое случалось достаточно часто, так как новый повар («земляк» Витька) кормил его, как в лучших ресторанах Парижа, если не по разнообразию блюд и фешенебельности, то по калорийности и вкусовым качествам даже лучше. Он для себя, работников кухни, старшины и Витька готовил отдельно жареную или вареную картошку и чистейшее мясо (без костей, хрящей и пленок) с подливой «заоблачный вкус». Чтобы не возникало каких-либо недоразумений по поводу отдельного питания Витька, он вместе со старшиной ходил обедать в отдельную комнату, где офицер дежурный по части должен был снимать пробу еды, чего обычно он не делал, полагаясь на старшину.
И вот, однажды «в студеную зимнюю пору», хотя дело было ближе к весеннему порогу, это я просто для лирической тональности, насыщенный вкусными калориями Витек пришел на тренировку, и «О, азохен вей!», кого он видит – вы, возможно, догадались – да! он видит Гришу Карпеля, харьковского друга своего, соученика и коллегу по гимнастике, на гражданке немного опережавшего Витька по чистоте исполнения упражнений. Витек уважал и любил Гришу, но временами Гриша его раздражал, в такие периоды времени чувство Витька раздваивалось, его можно было охарактеризовать, как неуважительное уважение, или уважительное неуважение. Но, несмотря на такое смешанное чувство, Витек, в общем и целом, относился к Грише очень хорошо и тщательно скрывал свою раздражительность, когда она им овладевала. Но об этом будет сказано по ходу повествования, а сейчас Витек испытал истинную радость от встречи – обнял Гришу, прижал к груди, похлопал по спине, отстранился, рассмотрел его внимательнее, опять прижал и похлопал, не зная, как выразить свою радость и восторг, Витек завопил на весь зал: «Гриша приехал! Гриша, как я рад тебя видеть! Люди, смотрите – это Гриша, мой лучший друг!», и еще много слов радости прокричал Витек в ту встречу. Он восторгался тем, что судьба свела их в армии, чего он никак не ожидал, что они опять тренируются вместе, что теперь им вместе будет веселей. Не меньше эмоций и Гриша излил на Витька, и, возможно, они еще бы долго радовались, ахали и охали, но тренер напомнил, зачем они пришли в зал, и начал разминку, после чего попросил Гришу, показать, что он может, а затем он дал всем (всех было четыре человека, работающих по мастерам) индивидуальные задания и начал отрабатывать элементы с каждым. Хорошо поработав пару часов, ребята обмылись в душе, затем оделись и пошли по казармам. Витек и Гриша находились в разных казармах, поэтому Витек пошел провожать Гришу до штаба дивизии, жадно выслушивая новости с Харькова, переспрашивая и уточняя факты, происшествия, имена – Гриша был живым известием с гражданки. Когда они распрощались, то Гриша уже опаздывал из увольнения на пару минут. Ему дали увольнительную почему-то на очень ограниченное время – некогда потрепаться, не говоря уж о том, чтобы куда-либо заскочить, что-либо совершить. Витек радостный и довольный побрел в крепость – немалый пеший переход. Бредя в крепость, Витек вспоминал о Грише. Гриша был младше Витька примерно на полгода, но родились они в разные годы. Гриша родился и жил в Харькове на улице Данилевского в добротном доме на втором этаже, в трехкомнатной квартире. Отец его работал главным бухгалтером на заводе маркшейдерских инструментов, а мать работала медсестрой на заводском медпункте. Гриша был третьим ребенком в семье – отцу было за сорок, когда он родился, а когда началась война, отец Гриши добился, что его взяли на фронт, несмотря на возраст и здоровье. Старший брат Гриши в первые же дни войны попал на Ленинградский фронт, где и погиб в 1942 году. Когда завод эвакуировали, Гриша с мамой и старшей сестрой тоже поехали. В пути поезд, в котором они ехали, попал под бомбежку, и Гришину маму убило осколком, попавшим в голову. Гриша и Люба в Ташкенте нашли своих близких родственников, которые и помогли им дожить до победы. В Харьков они вернулись уже с отцом, поселились в своей квартире, Гриша поступил учиться в 131 школу, где Витек с ним и познакомился. Учился Гриша, как ни странно, не очень хорошо, хотя был «отличником» по анкете, что четко и ясно читалось на его лице и ниже. Витек немного его подтягивал по математике и физике, которые ему почему-то трудно давались, а еще иногда помогал по химии. Гриша был немного долго соображающим (чтобы Гришу не обидеть, не сказать «тугодумом») – он обычно долго и напряженно обдумывал даже самые элементарные вещи. Немного «хромало» его абстрактное мышление – он все хотел пощупать, покрутить в руках, осмотреть со всех сторон, поэтому мнимые числа он воспринимал, как беззвучное блеяние козла, во время дойки. Впрочем, возможно относительно математики Гриша был прав – как знать, наука эта заехала в такие дебри, что и нынешние Лобачевские ломают ноги, то бишь извилины. О некоторых других слабостях Гриши, которые Витек, как ни старался, но понять не мог, будет рассказано в процессе дальнейшего повествования. А сейчас, если Вы, уважаемый читатель, не против, вернемся в армейские казармы и выясним, чем там занимается наш главный герой.
Витек в течение нескольких дней пребывал в приподнятом радостном настроении от встречи с Гришей – все было розовым и голубым, он даже сержанта Копылова ни разу не приколол. И каждая следующая встреча с Гришей ободряла его, облегчала службу. Гриша, как и прежде, все элементы выполнял чище Витька, но ассортимент элементов у Витька был богаче и круче, разнообразнее и сложнее – он уже в те годы вертел большие обороты хватом одной рукой, чего в те времена никто нигде не демонстрировал, и тренер смотрел на это, как на интересный трюк, также он воспринимал и соскок с перекладины после больших оборотов двойным сальто назад в группировке. В те времена исполнение новых элементов на соревнованиях каралось снижением оценки за выполнение упражнения. Странные были времена в этом отношении, не так ли? Поэтому и наблюдался некоторый застой в гимнастике – повышение оценок было возможно только за счет качества исполнения отдельных элементов и упражнения в целом, никаких коэффициентов за сложность элементов и их связок. Поэтому Гриша в глазах тренера, но не майора Маркина, выглядел лучше подготовленным, Витьку же тренер рекомендовал больше уделять внимания четкости подхода и отхода от снаряда. Но когда на тренировки приходил майор Маркин, они с Витьком придумывали новые элементы, тут же майор Маркин рассказывал, как их исполнять, а Витек исполнял их. Конечно, не всегда сходу они получались, иногда Витек срывался и падал, но Маркин всегда был на подхвате, и. если не мог удержать, то, во всяком случае, смягчал удар – Витек в присутствии Маркина не боялся делать все, что могло придти в голову. Когда был Маркин, тренировки для Витька превращались в сплошное удовольствие, он выкладывался до полного изнеможения.
Витек уже начал привыкать к армейским будням, как сказал бы маститый, ему даже начала нравиться эта жизнь – ни о чем не надо думать, все у тебя готовое: еда, питье, одежда, расписание занятий, женское общежитие, появилось время почитать литературу, запасы которой в помещении губы были неисчерпаемы. Что еще нужно! Но Витьку нужно было другое – свобода ему была нужна. И хотя Витек не был столь жестко, как другие, ограничен в свободах, ему ее не доставало, он это чувствовал и сознавал. Больше всего его угнетали несвобода в передвижении – он не мог поехать домой, когда этого хотел, и несвобода слова – самоконтроль в высказываниях просто его угнетал. Но эти несвободы, кстати, были присущи и гражданской жизни, они относились ко всем гражданам страны Советов, поэтому армейская несвобода добавляла к общесоветской совсем немного, буквально незаметную часть – бесконечно малую величину, как сказал бы ученый. Как бы там ни было, Витек был доволен жизнью – все познается в сравнении, а сравнения были в его пользу. Других солдат муштровали на плацу, другие солдаты преодолевали полосы препятствий, другие солдаты сдавали нормы по марш-броскам с полной выкладкой в противогазах (этот вид «досуга» – марш-броски обычно проводили в свободное время, чаще всего по выходным дням, Витек считал действительным издевательством над человеком), другие солдаты питались овсянкой, «хоронили» бычки по прихоти сержанта Копылова, получали внеочередные наряды, полусонные промокшие мерзли на постах, и самое неприятное выполняли приказы командиров, часто совершенно дурацкие, а Витек в это время тренировался в светлом, теплом спортзале, наслаждался девичьим обществом в рассаднике любви, или чистил картошку на кухне. Естественно, ему это нравилось, и он был доволен жизнью. Но, как говориться, чтобы радость ощущать, нужно немного и неприятностей похлебать. И никогда не знаешь, откуда может явиться очередная неприятность – знал бы, сена подстелил, как говориться. Особенно Витек не любил неприятности, которые приходилось испытывать из-за друзей. Очередную неприятность Витек схлопотал по Гришиной милости. Из длинного перечня отрицательных проявлений Гришиного характера было абсолютное погружение в собственные мысли, отключение от внешнего мира, присущее всем великим при решении каких-либо сложных задач и проблем. Но Гриша умел «войти в себя» для решения вопроса, вытереть ли нос, или пусть сопля сама капнет – другое отрицательное проявление характера, выражающееся в том, что он умел всякую мелочь, не стоящую выеденного яйца, возвести в глобальную проблему, решению которой мог посвятить многие часы, а иногда и годы. И вот, однажды, Витек и Гриша после тренировки вышли с Дома Офицеров и, желая купить печенье, подошли к киоску, где Гриша, сосредоточенный в себе, толкнул локтем стоящего рядом солдата, чего он сам и не заметил, оставаясь сосредоточенным, наступил еще ему на ногу. Солдат, не дождавшись от Гриши извинений и освобождения собственной ноги, высказал претензии, не забыв назвать Гришу «жидовской мордой», что не вывело Гришу из сосредоточения. Витек же среагировал быстро – как всегда носком сапога между ног, затем согнувшегося солдата по челюсти ногой, отчего солдат в нокауте, стоящий рядом солдат, видимо, друг первого солдата, бросился к Витьку, но, получив носком сапога по берцовой кости, на мгновение остановился, этого было достаточно, чтобы он с окровавленной физиономией оперся в стену киоска. Все произошло настолько быстро, что Гриша не успел толком включиться в происходящее. Но происшедшее сопровождалось большим шумовым эффектом, который, видимо, произвели солдаты, да и Витек что-то говорил, когда их бил. На этот шум откуда-то появился патруль, который и забрал Витька и избитых солдат в комендатуру. Гриша тоже хотел пойти в комендатуру, но Витек отсоветовал ему это делать. В комендатуре Витек сказал, что один из солдат его оскорбил, за что Витек его ударил и случайно разбил ему нос. Из комендатуры позвонили в часть, и вскоре за Витьком приехал майор Маркин, который дал Витьку пять суток ареста и отвез его на дивизионную губу, предварительно завезя Витька домой на пирожки его жены.
На губе к удивлению и большой радости Витька его встретил соученик и сосед по двору старший сержант Тетельман Лев Борисович, заместитель начальника по гауптвахты. Витек и Лев Борисович не могли сдержать своих чувств, они не виделись со дня прибытия в Брест. Они довольно долго обнимались, хлопали друг друга по спинам, что-то лопотали, что-то рассказывали, делились какими-то новостями, майору Маркину даже надоело ждать. Он предложил Льву Борисовичу записать Витька в книгу, чтобы он мог уйти, что Лев Борисович и сделал, а затем до полночи трепался с Витьком. Так как Витек получил строгача (майор Маркин спросил, что Витьку лучше: ходить на работу, или сидеть в помещении голодным – Витек выбрал второе), то ему полагалось принятие пищи через день, но Лев Борисович так обильно кормил Витька картошкой с мясом и подливой, что после губы Витек поправился не меньше, чем килограмм на пять. Маркин позже рассказал Витьку, что губа спасла его от трибунала, который неизвестно еще чем мог окончиться.
С губы Витек вышел с круглой, как луна, лоснящейся мордой, не отягченный заботами – он не знал, какие баталии пришлось вести майору Маркину, чтобы его не отдали под трибунал. Основным аргументом майора Маркина было то, что Витек понес уже наказание – пять суток гауптвахты строгого режима, а за один и тот же проступок дважды не наказывают. Командование дивизии, оказывается оно тоже было участником дискуссии, также сопротивлялось дополнительному наказанию Витька – имеет целую кучу благодарностей комдива, командующего армией, командующего округом, грамоту за успехи в армейских учениях, отличник боевой и физической подготовки и т.п. Закончилось тем, что генерал Свиридов, как начальник брестского гарнизона, дал Витьку пять суток строгого ареста, который Витек уже отбыл, и ликвидировал приказ об отпуске Витька на неделю домой за образцовую службу, одновременно написав маме Витька благодарственное письмо за хорошее патриотическое воспитание сына. Так Витек остался без отпуска, даже не зная, что ему его дали, – значительно позже, когда Витек попросил, дать ему отпуск домой, об этом ему сообщил майор Маркин.
А служба продолжалась. День Красной Армии и Международный женский день Витек, как обычно, отметил со старшиной и друзьями в помещении губы, затем в общежитии девушек, где уже не было любимой врачихи – вышла замуж за лейтенанта вскоре после бала в Доме Офицеров (видимо, какой-то успел познакомиться во время танцев), а новая врач жила не в общежитии и была, к тому же, немолодая и замужняя. Но в рассаднике любви красоток хватало, праздники Витек провел весело, с полным удовлетворением всех потребностей. Весна в этом году была ранняя, на летние квартиры переехали в конце апреля, но так как природа любит равновесие, то раннее потепление компенсировалось снежными бурями и морозными днями на празднования семилетия победы над гитлеровской Германией. Витьку удалось сачкануть от торжественного марша на плацу, благодаря чему праздник оказался веселым и теплым в каптерке старшины, затем Витек в спортивном костюме самовольно сбежал в город к девушкам в общежитие, где продолжил празднование победы. Уже в середине мая Витька вызвали на дивизионные сборы спортсменов.
Все было, как и в прошлом году: тот же старшина, те же ребята, из новых только Гриша, отсутствовали два белоруса, поступившие в ВУЗ. Гимнастов было три, кроме Витька, Гриша и Шадрин, расписание занятий тоже не изменилось. Теперь майор Маркин на тренировки в город возил троих, когда сам туда ехал, а в другое время Витек с друзьями добирался до города на попутках. Витек, Гриша и Шадрин в этом году решили загореть, поэтому все свободное время они находились на пляже реки Моховец, где можно было остудить перегретое тело сильным в этом году летним жаром в прохладных водах реки. Витьку очень хотелось загореть как можно в больших частях тела, но присутствие купающихся на песчаном берегу реки не позволяло сделать это. Но как-то под вечер Витек прошел вверх по течению реки и увидел небольшой, заросший высокой травой и кустарником, остров, он поплыл на этот остров и убедился, что остров необитаемый, есть на нем небольшая чистая песчаная поляна, в кустах поют птички – настоящий райский уголок. Причем поляна со всех сторон защищена высокой травой и кустами, Витек вернулся и привел сюда ребят. Ребятам остров очень понравился, и тут же было принято решение, что в будущее они будут загорать здесь на острове, чтобы увеличить площадь загара до ста процентов. Сказано – сделано. На следующий день Витек с ребятами уже «зажаривали» на солнце все части тела, оставаясь в адамовых костюмах – Гриша одну часть тела тщательно скрывал, видимо, опасаясь солнечного удара. Но такая скрытность была совершено излишней, так как и Витек, и Шадрин были знакомы с Гришиной нижней частью тела – Гриша забыл, что они мылись в одной душевой. Чтобы не скучать, Ребята брали с собой книги, но ни Гриша, ни Шадрин читать не любили, поэтому они больше трепались о чем-нибудь, чаще всего треп касался армейских тем. Витек читая, невольно слышал их треп, и однажды подключился к теме, которая ему показалась интересной. Разговор шел о том, что хлеба выдают недостаточно. Витек предложил хлеб, как это уже было в ресторанах и некоторых гражданских столовых, ставить на стол, чтобы каждый мог есть, сколько он хочет. В таких обстоятельствах должен срабатывать психологический фактор – не обязательно брать все, если его много, бери столько, сколько нужно. Обсудив эту тему, Витек предложил «запустить утку» о том, что со следующего месяца хлеб в столовых будет выдаваться без нормы. И полетела эта утка по знакомым и друзьям Витька, Гриши и Шадрина. Кстати, эту троицу среди спортсменов называли «три мушкетера». Наблюдать, как утка разлеталась, было не столь интересно, как то, как она возвращалась к первоисточнику. Обычно человек, принесший ее, начинал клясться и божиться, что, если не сам, то ближайший его друг видел приказ по Советской Армии, подписанный товарищем Сталиным, или на худой конец рассказывал, что он слышал, как этот приказ обсуждали старшие офицеры штаба, или еще какие-либо железные аргументы, подтверждающие сказанное. Трем мушкетерам так понравилось запускать уток, что они чуть ли ни каждый день придумывали что-нибудь новое. То введут парадную форму. Кстати, три мушкетера запустили утку относительно парадной формы для сержантов, вернулась к ним утка с дополнительным оперением – новая парадная форма для всех. Утка о том, что теперь всем служащим будут давать недельный отпуск, вернулась – всем ежегодно будут предоставлять месячный отпуск. Утка о том, что арест на губе уменьшат до трех суток, вернулась – наказание губой будет запрещено. И совершено невероятная утка о том, что служба в армии будет сокращена на полгода, вернулась – с сокращением на год. И т.д., и т.п. Три мушкетера веселились, а дивизия и гарнизон гудел новостями, как возбужденный рой пчел.
Однажды, загорая на острове, как обычно, ребята услышали женские голоса и смех – кто-то за кустами разговаривал и смеялся. Надев плавки, ребята тихо подобрались к зарослям и выглянули на песчаный берег острова. И, о диво, на песке лежали три речные русалки без хвостов и купальников, три прекрасные феи, в которых Гриша узнал телеграфисток из штаба. Они были прекрасны в своей наготе, их так красили костюмы Евы, что плавки Витьку оказались очень кстати, так как бантик тот, что сбоку на тени, мог превратиться в колышек, что наяву. Налюбовавшись феями вдоволь, три мушкетера вернулись на свою поляну, где устроили совет по привлечению юных дев в свой мушкетерский лагерь. Но диспут получился, видимо, жаркий, так как через некоторое время мушкетеры, лежащие кверху голыми попами, услышали в кустарнике девичий смех, который поднял их на ноги, отчего смех усилился, а мушкетеры, сообразив, что их внешний вид не очень соответствует этикету, облачились в плавки и направились к кустам, откуда появились девицы красные в прямом и переносном смысле – немного обгорели на солнце и представились как Вера, Надежда и Любовь (Витек решил, что имена, по-видимому, вымышленные), но он в отличии Гриши и Шадрина, решившими скрываться под псевдонимами, своего имени скрывать не стал, добавив, что их тройку друзья называют мушкетерами. Витек тут же пригласил девочек присоединиться к их компании, тем более что это место скрыто от взоров любопытных, и рассказал кратко об их игре в запускание уток, которое очень их заинтересовало, но сейчас они торопились на смену, а завтра примерно в это же время обещали придти. Когда девочки ушли, Гриша устроил Витьку истерику по поводу того, что Витек рассказал девочкам о запускании уток, как будто это был большой секрет. Витек к этому относился как к любой другой игре, не требующей материальных затрат – поиграли и забыли, а в Гришином воображении она занимала какое-то значимое место, он ее связывал с чем-то очень важным и серьезным. Он почему-то не хотел, а может быть, даже боялся, чтобы кто-то узнал, что он принимает участие в запуске уток. Витек не понимал, почему из этого следовало делать секрет, почему следует бояться, что кто-то узнает об этом, но спорить, а тем более, ссориться из-за этого Витек не хотел, поэтому он извинился перед Гришей за необдуманность своего длинного языка, но напомнил Грише, что именно упоминание об «утиной игре» привлекло девочек в их компанию. После того, как Гришина истерика закончилась, начали обсуждать, что завтра взять с собой на остров. Решили, что крепкое спиртное брать не следует, так как очень жарко, взять только пару бутылок хорошего крымского вина (миссию возложили на Витька, так как у него в буфете при столовой была хорошая знакомая), бутылок пять ситро, копченой колбасы, сыра голландского, окорока, печенья, конфет и по шоколадке. Все остальное, кроме крымского вина, можно было купить в магазине, проблематичной оставалась только транспортировка пищепродуктов на остров. Витек предложил возложить решение этой проблемы на Шадрина, который должен был взять чехол для какого-либо инструмента, сложить в него продукты и в таком виде доставить их на остров. На том и порешили – на продукты скинулись, вино Витек взял за свои, так как Гриша и Шадрин решили, что вино им не нужно и даже вредно, хотя потом пили, как гуси, забыв о его вредности скорее, чем Витек успел им предложить его. На следующий день мушкетеры, как обычно, прибыли на остров сразу после обеда, Витек переплыл реку с одеждой своей и Шадрина, а Шадрин перевез чехол с тромбоном и продуктами. Бутылки с вином и ситро, охлажденные в холодильнике, закопали в песок у края реки, чтобы не нагрелись на солнце, сделали из простыни, которую прихватил Гриша, навес от солнца, разделись до плавок и, важно надувшись, принялись ждать девочек, которые не заставили себя ждать долго. Они явились не более чем через десять минут, как будто откуда-то поблизости наблюдали за островом. Витек сразу же предложил им взять хозяйствование в свои руки, что им, видимо, понравилось, так как, раздевшись до купальников, они сразу же вооружились ножами, предварительно расстелив на песке огромную простынь, сшитую, по-видимому, с двух, и начали резать хлеб и все другое, что нужно было резать, расставили на простыне тарелки и стаканы, разложили вилки, еду аккуратно сложили в центре простыни на оберточную бумагу (вместо блюда). Витек еще поставил в центр «стола» бутылку вина и две бутылки ситро. Когда все уселись вокруг «стола», Гриша зафиксировал на автоспуске фотоаппаратом Витька этот красивейший пейзаж с людскими фигурами, или групповой снимок в кущах на фоне синего неба – правда пленка в аппарате была черно-белая. Первый тост Витек произнес за приятное для мушкетеров знакомство, второй тост – за красивых, добрых, веселых Веру, Надежду, Любовь, третий тост – за прекрасную половину человечества, затем тостование Витек передал девочкам, которые предложили выпить за замечательных ребят мушкетеров, каких им еще не приходилось встречать. На этом бутылки закончились, и Витек принес оставшиеся четыре. На ужин решили не ходить – продолжали пить и закусывать на острове, а когда прикончили вторую бутылку вина, уже на небе взошла четвертинка месяца, в свете которой можно было видеть только бледные очертания предметов, и одна из девочек сказала, что согласно обычаям их города Минска опустевшая бутылка из-под спиртного должна обязательно участвовать в игре «бутылочка», которая заключается в том, что кто-то вертит бутылку, и на ком останавливается ее горлышко, с тем целуется тот, кто вертел бутылку. Все с удовольствием поддержали игру в бутылочку – Витек заметил, что Люба и Надежда старались закрутить бутылку на него, и он отвечал им тем же. Поцелуи вначале легкие поверхностные, затем переросли в глубокие сексуальные, отчего плавки Витька уже начали потрескивать по швам. По-видимому, многие из играющих чувствовали то же, что и Витек, поэтому предложение девочек, что купание сейчас будет весьма кстати, чтобы немного отрезветь, было встречено с большим энтузиазмом. Мнения по поводу формы для купания разошлись – Вера и Гриша хотели купаться в купальных костюмах, а остальные считали, что костюмы Адама и Евы являются наиболее подходящими в этих обстоятельствах. Витек, чтобы прекратить дискуссию по этой весьма существенной проблеме, предложил, чтобы каждый купался, как хочет, первым снял плавки, повернувшись ко всем задом, и пошел в воду, за ним последовала Люба, тоже без купальника. Витек плыл медленно, чтобы Люба могла его догнать, если захочет, но Люба повернула за остров, чтобы ее не было видно с того места, где остались стоять остальные участники банкета, и подплыла ближе к берегу, где можно было стать на дно. Она остановилась там, где вода закрывала ее чуть выше грудей, и обернулась на Витька, который был уже рядом с ней. Еще взмах и Витек в ее объятиях, горячие губы слились в единый организм, руки Витька сжали груди Любы, рука Любы крепко обхватила член Витька и наехала на него своей розой. Витек перехватил руки на Любину попочку, приподнял Любу, раскинувшую ноги пошире, и помог Любе вставить окаменевший член
туда, куда она сама хотела. Он попытался продвинуть его дальше, но Люба сдержала Витька на удобной ей глубине, и, сжимая и разжимая ноги, обеспечила колебательные движения нужной амплитуды, Витек только поддерживал ее навису. Для Витька это была новая поза, которая ему понравилась, от возбуждения он заторопился, но Люба его немного сдержала, на вопрос Витька ответила, что сегодня можно не бояться, и сама вознеслась за облака – ее оргазм осветил округу голубым заревом и сжал вселенную неслышным криком до размеров ее розы. «Теперь ты, милый, можешь делать все, что хочешь, я буду готова повторить лишь часа через два, или три». Витек ускоренным темпом задвигал нижним бюстом, Люба помогла ему движениями ног, и они вместе добились оргазма Витька, не столь бурного, как у Любы, но достаточно интенсивного и для Витька приятного, так как процесс не нужно было прерывать. Гриша и Шадрин в этот день не добрались до заветной цели и на следующий день ходили в раскорячку с гримасой боли на лице, хотя болело совсем другом месте. Совместный отдых мушкетеров и девочек с ночными купаниями продолжался в течение всех сборов, Гриша и Шадрин и после сборов встречались с Верой и Надеждой, имена которых в действительности были Аня и Женя, Витек же виделся с Любой (это ее настоящее имя) очень редко, так как были они далеко друг от друга, и только после того, как Витька перевели в моторизованный полк, расквартированный там же, где и штаб дивизии, они встречались очень часто, даже в те дни, когда Люба была на смене – она на часок убегала, передав связь своим подругам. Тогда Витек узнал, что у нее есть муж, которого она не очень сильно любит, но дорожит им, как сильным мужским плечом. Во время описываемых событий он учился в одной из академий Москвы.
Отдыхая и загорая в костюмах от Адама и Евы, веселая компания продолжала успешно запускать утки относительно повышения окладов сержантов и солдат, перехода всех военнослужащих на кожаные сапоги, совместной службы девушек и парней – в каждом отделении одинаковое их количество и сон в одной казарме, причем парни на вторых этажах, и огромное количество подобной ерунды. Затем все делились тем, в каком виде утки вернулись к ним обратно. Это было весело и смешно, но самое смешное было то, что некоторые утки претворялись в жизнь, как, например, относительно хлеба – хлеб действительно отпускали без нормы, или относительно парадной формы. Витек, правда, уже демобилизовался, когда ее ввели, но Гриша ее получил. Вот это действительно было весело! Отдых компании нередко сопровождался небольшими банкетами, в которые делали вклад и девушки, имевшие более высокие оклады, чем мушкетеры.
Так ясные безоблачные веселые дни сменялись теплыми ночами с небесами, усеянными крупными яркими звездами, время текло и плыло в сторону зрелости, мушкетеры тренировались, развлекались, веселились. Витек однажды совершенно случайно познакомился с очень интересным человеком, страстным рыбаком, служившим в хозяйственной роте при штабе дивизии, старшиной с фамилией не менее интересной, чем он сам, Лысоед, по прозвищу, вполне заслужено ему присвоенному, Рыбак. Все свое свободное и не очень свободное время Рыбак посвящал любимому занятию – рыбной ловле и всему, что с этим связано (прикормка рыбы, заготовка червей, изготовление всевозможных снастей, удилищ, и прочих рыбацких изделий). И, судя по результатам, рыбная ловля ему удавалась – он часто обеспечивал рыбой офицерскую столовую. Витек с ним познакомился через рыбную уху и жареного окуня. Как-то Витек немного опоздал на обед и пришел в столовую без друзей. Симпатизирующая ему официантка Леночка в дополнение к обеду принесла ему рыбную уху и жареного окуня. На вопрос Витька, откуда такие вкусности, она рассказала, что рыбой столовую снабжает старшина Рыбак по собственной инициативе, и указала на старшину, сидящего за соседним столиком. Витек, захватив с собой своего окуня, спросил разрешения сесть за стол Рыбака и, получив согласие, уселся рядом, представившись, как спортсмен, находящийся на сборах. Витек сказал, что когда-то в детстве он очень любил рыбалку и был бы не прочь порыбачить и сейчас, но не имеет снаряжения, не знает мест, местных традиций и условий. И попросил старшину Рыбака взять его с собой на рыбную ловлю в качестве помощника. Рыбак согласился взять Витька с собой и начал бесконечный рыбачий рассказ о том, какую рыбищу он поймал в Моховце, еще большую рыбу Рыбак поймал в Буге, а когда был на Черном море, наловил столько бычков, что еле довез всех до Бреста, но самое интересное занятие – рыбная ловля угрей руками на фонарик, такая ловля больше похожа на охоту, которую, кстати, Рыбак тоже очень любит, а прикормленное место для ловли окуней на Моховце находится против столовой – там есть две сижы, сооруженные Рыбаком, ловить нужно на зорьке, длина лески от поплавка примерно метр тридцать, есть там и деревянный помост, уходящий до четверти ширины реки (ширина реки в этом месте достигает почти ста метров), с которого тоже можно ловить рыбу. И, если бы Витек не извинился, сказав, что ему пора на тренировку, то окончания рассказа он, по-видимому, мог дождаться только к утру следующего дня, когда Рыбак уснет от изнеможения, такой вывод следовал из опыта. Прежде чем распрощаться Витек договорился встретиться с Рыбаком завтра на зорьке около помоста, Рыбак пообещал взять для Витька удочку. На зорьке следующего дня Витек с небольшим опозданием прибыл в назначенное место, Рыбак дал ему удочку, и он аккуратно забросил ее почти на средину реки – ловил Витек с помоста, но Рыбак посоветовал забрасывать удочку рядом с помостом, где рыба прикармливалась. Витек перезабросил удочку и сразу же начался клев. Первая довольно большая рыба сорвалась, когда Витек ее уже вытащил из воды и пытался донести до помоста, что сильно разволновало Рыбака – он сказал, что Витек не умеет подсекать рыбу, и стал с ним рядом, чтобы показать, как это делается на следующей рыбе. Но, как это бывает согласно основному закону природы, рыба не клевала, когда же Рыбак повернулся, чтобы вернуться на свое место, поплавок завибрировал и ушел под воду, старшина быстро вернулся, схватил удочку, присел, потом встал, закачался взад-вперед и в нужный момент дернул удилище влево, затем медленно начал подводить рыбу к помосту и у самого помоста вынул ее трепещущую на помост. Рыба оказалась сорокасантиметровым лещом, и Рыбак поздравил Витька с первым удачным уловом, отчего Витек возгордился немного, хотя его участие в этом улове свелось к внимательному наблюдению, изучению и запоминанию – рыбу подсекал, вынимал из воды и снимал с крючка Рыбак. После этого Витек натянул червяка на крючок и забросил удочку в то же место, что и ранее, и поплавок почти мгновенно скрылся под водой, но Витек еще не дернул удилище, он подождал, когда поплавок вынырнет, поколеблется на поверхности и только потом, когда он опять пошел под воду, Витек подсек рыбу, медленно подвел ее к помосту и вытащил из воды. Рыба опять оказалась довольно большая, Витек вынужден был крепко схватить ее за жабры, чтобы удержать и вынуть изо рта крючок. Рыбак остался недоволен неумелыми действиями Витька и предложил в следующий раз для поднятия рыбы на сушу пользоваться «подсаком» – приспособление, напоминающее большой сачок для ловли бабочек. Следующий клев тоже не заставил себя долго ждать – Витек правильно подсек рыбу, она оказалась очень большая, но пользоваться подсаком Витек не умел, поэтому он чуть было не упал в воду, но удержал его Рыбак, подоспевший к этой неравной борьбе, он же и вытащил огромную рыбину, занявшую весь объем подсака. Ближе к завтраку клев фактически прекратился, и рыбаки с богатым уловом пошли в столовую, предварительно выкупавшись и помыв руки мылом, чтобы они не пахли свежей рыбой. Если подсечку и удержание рыбы на крючке до прихода Рыбака, можно считать процессом лова рыбы, то улов Витька, заметно превышал улов Рыбака, хотя в действительности всю рыбу поймал Рыбак. Но главное заключалось в том, что пойманной рыбы было достаточно, чтобы на всех офицеров сварить уху и поджарить по хорошему куску рыбы. Именно эта часть рыбалки больше всего удовлетворяла чувство гордости за выполненную работу, и только поэтому Витек в течение многих дней ходил с Рыбаком рыбачить на зорьке. В целом и общем процесс ловли рыбы Витьку с некоторых пор перестал нравиться, так как он сопровождался умерщвлением живого существа – Витек со щемящим сердцем смотрел, как рыба трепещет, извивается, старается вырваться и вернуться в воду, как она не хочет прощаться с жизнью, и то, что он, Витек, отбирал у нее самое для нее дорогое, очень его печалило и угнетало. Поэтому он никогда больше не пытался снимать рыбу с крючка – предоставлял выполнять это Рыбаку, который утверждал, что снимать рыбу с крючка и есть самое большое удовольствие для настоящего рыбака. Но как бы та ни было, Рыбак с Витьком постоянно снабжали столовую свежей рыбой. Иногда они ходили порыбачить днем после обеда, когда на помосте и сижах полно любителей рыбной ловли. На расстоянии примерно двух третей помоста от берега Рыбак часто на удилище подвешивал марлевый мешок с гречневой кашей для прикорма рыбы – кашу он готовил сам и никому, кроме Витька, не рассказывал, как ее нужно готовить, чтобы она нравилась рыбе. Как-то Рыбак и Витек рыбачили днем при большом стечении рыбацкого народа, клева практически не было, Витек рыбачил на помосте около приманки, Рыбак забросил удочки на сиже. Всех, в том числе и старшину, разморила жара, в отсутствие клева Витек начал дремать, сквозь дрему потянул удочку и почувствовал на ней тяжесть, которую он вначале принял за очень большую рыбу, но, присмотревшись, понял, что это был мешок с подкормкой, тогда он, чтобы немного взбодриться, решил пошутить над Рыбаком – он стал в позу рыбака, тянущего из реки очень большую рыбу, и начал кричать, что ему нужен подсак. Рыбак, услышав эти крики и увидев Витька в соответствующей позе, по привычке схватил подсак и побежал к Витьку – он старался завести подсак под «рыбу», а Витек старался увести ее подальше от подсака, делая вид, что «рыба» пытается уйти на глубину, тогда Рыбак, чтобы не упустить «рыбу» прыгнул в воду, причем сделал это с таким шумом и брызгами, с криком «держи ее, я уже здесь», что Витек больше не смог сдерживаться и залился ядреным гомерическим смехом, содрогающим не только воздух, но и весь помост, не менее бурно его поддержали все присутствующие на этом представлении. Только теперь старшина догадался, что его дурачат, но он не обиделся, а продолжил представление, выйдя из воды и сняв с себя галифе и трусы, чтобы их выкрутить, не заметив, что на берегу присутствуют женщины, а когда их увидел, то залился звонким здоровым бодрым смехом. Затем под общий смех он рассказал, как перед его глазами явилась двухметровая щука, которая, чуть было, не утянула Витька в реку, как его сердце чуть не вырвалось с груди, когда он бежал вытаскивать эту щуку. На Витька Рыбак не обиделся, и Витек решил, что Рыбак хороший парень, который уважает Витька.
Вскоре после описанного случая Рыбак пригласил Витька на ночной лов угрей с фонарем. Место, где водились угри и сомы, находилось в нескольких километрах от лагеря, поэтому все, кто пожелал идти на ночную рыбалку, приготовили все, что нужно взять с собой, еще днем, и вечером, сразу после ужина, двинули в дорогу, но, несмотря на то, что вышли засветло, темная безлунная ночь застала их в пути. Рыбак с несколькими рыболовами шел впереди, Витек и еще два рыбака шли в арьергарде, немного отстав от головного отряда, но, не выпуская его из виду. Вдруг Витек почувствовал, что земля под ногами прогибается, нога как будто тонет по щиколотку в песке. Это ему не понравилось, и он сказал об этом Рыбаку, который ответил, что они немного отклонились от прямой дороги и попали на болото, которое должно скоро закончиться. Но болото не заканчивалось, а прогибание земли становилось все глубже – Витек понял, что это прогибается дерновый слой, который может легко прорваться, и тогда человек очутится в «грязевой жиже», откуда выбраться часто бывает невозможно. Такая перспектива не на шутку взволновала Витька, и он заметил, что другие рыбаки были уже близки к паническому бегству, что могло значительно ухудшить ситуацию, поэтому Витек предложил проводнику (Рыбаку) уложить всех на землю, немного рассредоточиться, двигаться дальше ползком, поддерживать голосовую связь, так как видимость в создавшейся кромешной темноте была равна нулю. Рыбак согласился с Витьком и повторил его предложение в виде команды. Дальнейший путь по-пластунски по мокрой прогибающейся травяной поверхности, готовой прорваться в любую секунду и поглотить ползуна в своей жиже, продолжался около трех часов. Завершение этой «ползунеады» ознаменовалось почти диким ликованием – танец, исполненный рыбаками, был схож на танец дикарей при убиении мамонта, сопровождался он такими же дикими криками радости. И действительно было чему радоваться – все знали из рассказов местных жителей, что в этом болоте погибло много людей и еще больше животных (коров, лошадей, коз и баранов). Совсем недавно утонул в болоте мужик, который искал своего коня. Все видели, как он тонул, но не могли ему помочь, так как вокруг образовавшегося разрыва дерн прогибался ниже пояса, и никто не хотел рисковать провалиться вслед за тонущим мужиком, который к тому же исчез в грязевой жиже очень быстро – через несколько минут. У всех этот ужасный случай был на памяти, и все очень живо представляли себе, что могло произойти с ними на этом болоте. Всеобщее ликование достигло апогея, когда все бросились качать Рыбака, который «лавры победителя» честно отпасовал Витьку, стойко перенесшему «тройное качание», когда три раза подбрасывают и два раза ловят.
После этого случая к прозвищу Рыбак добавилось прозвище Сусанин, и старшина Лысоед стал теперь Рыбаком-Сусаниным. Приглядевшись к местности в несколько просветлевшей темноте, Рыбак объявил, что компания уже на месте, и можно приступать к рыбной ловле. Витек, как и договаривались, помогал Рыбаку, таская за ним ведро и вещмешок. Рыбак предложил всем рассосредоточиться, но оставаться в визуальном и звуковом контакте, разделся, связал ремнем вещи, примостил их себе на голову и влез в теплую воду по самые интересные мужские причиндалы. Но он уже ничего не замечал, потому что у него в руках извивался метровый угорь, а Витек еще только снимал спортивный костюм и кеды. Рыбак поторопил Витька, и уже через минуту угорь ворочался в вещмешке, а Витек с фонариком и вещами на голове ходил по пятам за Рыбаком, только успевая подставлять вещмешок, в который так и сыпались угри и сомы, но вскоре Витек был вынужден подставлять еще и ведро, куда, кряхтя и охая, спешили зеленые (подчеркиваю для тех, кто думает, что раки имеют красный окрас) раки. Еще не успели лучи солнца окрасить округу красным полымем, как вещмешок и ведро были наполнены угрями, сомами, раками, которые извивались, крутились, лезли к краю ведра, пытаясь выскочить наружу. С рассветом живность, на которую охотился Рыбак, ушла на глубину, спряталась от охотников, поэтому охотиться стало бессмысленно, к тому же, вся тара была полна, и Рыбак объявил о сборах в лагерь. Все немного уставшие, но довольные рыбалкой – у всех был кое-какой улов, а у Рыбака немного больше, чем у всех остальных вместе взятых, но остальные не сдавались, считая, что улов Рыбака следует разделить на двоих, учитывая участие Витька. Так, продолжая немного дискутировать на эту тему, хотя все уже давно согласились, что у Рыбака самый богатый улов, компания двинула в лагерь, двигаясь по протоптанной тропинке вокруг болота. Тропинка, как оказалось, была совсем рядом, но во вчерашней ночной темноте ее никто не увидел. По этой тропинке рыбаки, переполненные адреналином, сравнительно быстро добрались до офицерской столовой, где сдали на кухню свой улов, – этот день для всех стал действительно рыбным днем с ухой, сомами и угрями, а закусывали раками под жигулевское пиво. И хватило рыбы и раков и на завтрак рыбакам, и на обед, и на ужин всем, кто питался в офицерской столовой, и еще немного забрали с собой вольнонаемные официантки и повара. Такая вот рыбалка получилась у Витька, который так и не набрался жестокости, чтобы снимать с крючка трепещущую, жаждущую жизни рыбу.
Быстро сборы проскочили, три мушкетера выступили на соревнованиях в предпоследний день сборов, Шадрин и Витек стали мастерами спорта, все получили благодарности, грамоты и награды, Гриша и Шадрин отправились в свои подразделения, а Витек продолжил сборы с игровиками (спортсменами, занимающимися игровыми видами спорта). Все повторилось примерно так, как и в прошлом году, за исключением того, что появилось несколько новых лиц, в частности, футболист из Прибалтики Сергей Воронов, говорящий на русском языке со специфическим акцентом. Витек, как и в прошлом году, навестил родную батарею, где за время его отсутствия «никаких происшествий не произошло». Как и в прошлом году, Витек, старшина, два питерца и одесситы хорошо посидели в каптерке, но в этот раз Витек не остался ночевать в палатке с Копыловым, чтобы не провоцировать его на новые «подвиги» (подлости), а пошел спать в палатку к себе на сборы. Витек так же ходил загорать на остров любви, так он его окрестил, куда по прежнему являлись девушки во главе с Любой, с которой Витек продолжал заниматься любовью, и это тренировкам не мешало. Продолжал Витек рыбачить с Рыбаком – много раз ходили на угрей, но выходили теперь из лагеря совсем засветло, чтобы не пересытить свои организмы адреналином, Рыбак, кроме того, что снабжал столовую рыбой, начал ее коптить и сушить, Витек и в этом ему помогал. Рыба у него получалась очень вкусной – пальчики не только оближешь, но и проглотить можешь, Витьку особенно нравились копченые сомы и угри, при этом он никак не мог решить каким отдать предпочтение. Высоко оценили способности Рыбака и девочки, отдавшие предпочтение копченым угрям. Рыбное изобилие, устроенное Рыбаком, позволило Витьку практически отказаться от питания в столовой. Во многом жизнь Витька продолжалась в «том же стиле», но без Гриши и Шадрина, когда неожиданно появился новый «штрих» – Воронов оказался неплохим художником, очень точно копирующим картины корифеев и великих, и отлично пишущим портреты и пейзажи. Витек вовлекся к нему в помощники, потому что Сергей попросил его позировать для портрета – Витек был изображен в замысловатой позе, полулежа на траве, в которой были разбросаны красные розы, маки и тюльпаны. Писал Сергей быстро, замысловатый портрет Витька он написал за два дня, после чего покрыл его бесцветным лаком и сказал, что лаку необходимо сохнуть в тени пару дней. После того, как Сергей написал портрет Витька, Витек предложил ему свою помощь, чтобы быть ближе к Сергею и иметь возможность наблюдать за творческим процессом. Сергей согласился и дал Витьку растирать краски – в те времена хорошие краски можно было только самому изготовить, да и сейчас некоторые художники, чтобы гарантировано иметь долговечные высококачественные краски, изготавливают их самостоятельно. Витек старательно выполнял эту достаточно трудоемкую работу и, судя по одобрительным отзывам Сергея, выполнял неплохо. Наблюдая за творческим процессом, Витек с удовольствием слушал рассказы, напоминавшие настоящие лекции, Сергея о живописи, рисунке, о выдающихся художниках, об абстракционистах, создающих «мазню и халтуру», выдаваемых некоторыми «ценителями искусств» за шедевры, и многом другом. Сергей окончил Репинское училище, но по каким-то причинам попал в сверхсрочники и сейчас томился армейской службой здесь в Бресте. Как-то, между прочим, Сергей сказал, что можно неплохо заработать, если его картины продать на базаре. Можно, конечно, и в коммерческом магазине, но там они будут продаваться долго и за это еще нужно платить. Витька этот вопрос заинтересовал, так как он был на мели – еле хватало на папиросы, даже временами Витек курил махорку. Немного поразмыслив, решили, что можно попробовать продать очень аккуратно написанную копию охотников на привале, на которой только высох бесцветный лак. Правда, когда она сохла, то упала, и лак немного потрескался, но Сергей решил ее не подновлять – можно сказать, что это оригинал, ведь подпись Перова тоже очень точно скопирована. Сказано – сделано! Уже на следующий день, одевшись в гражданскую форму (Витек – в спортивный костюм), Сергей и Витек отправились на вещевой рынок. Только Сергей освободил картину от упаковки, как вокруг собралась толпа, среди которой один мужчина, очень интеллигентного вида, тихо сказал «Так это же оригинал!», чему некоторые потенциальные покупатели, очевидно, поверили, так как тут же задали вопрос «Сколько?», на что Сергей, сориентировавшийся в ситуации, не задумываясь, ответил такое, что Витек усомнился, в своем ли он уме – сумма превышала стоимость норковой шубы, но она потенциальных покупателей не смутила, особенно одного из них, который предложил пойти к нему домой, где он сможет расплатиться. Когда Сергей и Витек пришли к нему домой, он попытался выяснить, действительно ли это оригинал, но Сергей ответил, что доподлинно ему это не известно, но он практически уверен, что это так. Тогда покупатель начал торговаться и в результате жаркого торга, когда Сергей и Витек раза три уже уходили, все же выторговал картину за половину суммы, первоначально названной Сергеем. Витьку показалось, что продавец и покупатель остались довольны товарно-денежным обменом, так как первый получил гораздо больше того, что он затратил на картину, а покупатель получил картину, которая, если и не оригинал, то очень точно и аккуратно выполненная копия, которая тоже может стоить гораздо больше того, что он заплатил. Витек тоже был доволен тем, что процесс продажи не занял много времени и окончился положительным результатом, кроме того, Витек надеялся получить какие-то деньги, чтобы пополнить свой опустевший кошелек. И действительно Сергей отдал Витьку половину прибыли, которая осталась после того, как Сергей из полной суммы вычел сравнительно небольшие расходы на материалы – краски, полотно, раму, клей для грунтовки. Полученная Витьком сумма довольно плотно наполнила его кошелек – так что на ближайших полгода при экономном расходовании Витьку должно было хватить.
Вещевой рынок работал только по воскресеньям, поэтому Сергей всю неделю писал, Витек ему помогал тереть краски, а в выходной они ходили на рынок. Следующей была картина «Геракл на отдыхе» (портрет Витька), которую Сергей подписал своим именем. С этой картиной тоже не пришлось стоять долго – Сергей оценил ее примерно в половину суммы, полученной за охотников, и нашелся покупатель, который, не торгуясь, забрал картину. За эту картину Сергей деньги разделил пополам, так как Витек принимал в ее создании непосредственное участие – позировал. Но по возращении в лагерь Сергея и Витька ждал неприятный сюрприз – им сообщили, что замполит полка, в котором служил Сергей, видел их на рынке, и он предупредил, что, если они не хотят иметь большие неприятности, вплоть до трибунала, то лучше им больше на рынке не появляться. Сергей выяснил у своих знакомых офицеров, насколько это серьезное предупреждение, и оказалось, что действительно существуют веские основания к такому предупреждению в соответствие с Уставом внутренней службы, где прямо указано, что офицерам и солдатам Советской Армии запрещено торговать на рынке. Поэтому после неудачной попытки продать копию картины «Рыбак» Сергей и Витек закончили это прибыльное мероприятие, хотя писать Сергей продолжал, а Витек продолжал ему помогать в свободное время, которого сейчас оставалось совсем немного, так как начался футбольный турнир – игры проходили вечером, через день и через два.
Как известно, все, что имеет начало, имеет и конец. Но согласно всемирному закону подлости все хорошее заканчивается намного быстрее, чем плохое. Так и спортивные мероприятия очень скоро закончились, и Витек отправился в свою родную батарею. Но не прошло и недели, как пришел приказ – Витька направляли на армейские сборы по гимнастике в Гродно, где находился штаб Армии. Очень недовольные комбат и ванька взводный пожелали Витьку победы на армейских соревнованиях, но предупредили, что скоро начнутся зачеты по строевой, стрельбе, физподготовке и специальности (теоретические и практические на учениях) и если Витек их не сдаст, то получит плохие оценки. Витек к этому отнесся весьма легкомысленно, считая, что защита чести дивизии на спортивной арене не менее важна, чем личные зачеты в батарее, с тем и поехал на армейские сборы. В Гродно ехали три мушкетера, два боксера, один борец и два пловца и с ними майор Марков – дядька Черномор. Вся команда питалась в ресторане, жила в гостинице, три мушкетера в одном номере, тренировались каждый день, иногда по два раза в день, в прекрасном спортивном зале Дома Офицеров. В свободное время ходили на речку загорать. Но незадолго до окончания сборов (примерно за неделю) майор Маркин сказал, что соревнования по гимнастике отменяются, что в Минск мы не поедем, но есть возможность, даже скорее необходимость, выступить здесь по прыжкам с вышки и трамплина. Для освоения прыжков и подготовки к соревнованиям трем мушкетерам оставалась одна неделя. Гриша и Шадрин поднялись на пятиметровую вышку, посмотрели вниз и задом быстро-быстро спустились на землю, после чего, как ни уговаривал их майор Маркин попытаться прыгнуть с вышки, они больше туда ни ногой. У Витька после исследования водной глади, удаленной от глаз на колоссальное расстояние, тоже первым желанием было спуститься оттуда, чтобы больше никогда не видеть под ногами этого пугающего провала, но майор Маркин, стоящий сзади Витька, удивился: «неужели и ты испугался воды – она же мягкая! Смотри, как это просто!». С этими словами майор Маркин подошел к краю площадки на вышке, повернулся спиной к воде, подпрыгнул, сделал сальто и через мгновенье уже махал Витьку рукой, приглашая его повторить упражнение. Витек так же повернулся к воде задом, чтобы не видеть этой бездны, и, крутанув полтора оборота назад, чисто и аккуратно вошел головой в воду – Маркин и ребята зааплодировали. Самым трудным и самым приятным бывает то, что в первый раз – после этого прыжка у Витька все пошло «как по маслу». Маркин принес программу первого разряда по прыжкам с пятиметровой вышки и полутораметрового трамплина, и Витек ее освоил за неделю, оставшуюся до соревнований. Конечно же, исполнение элементов желало быть лучше, но лучше так, чем никак, констатировал майор Маркин, который всю эту неделю безрезультатно пытался Гришу и Шадрина затащить на вышку, или хотя бы на трамплин. Даже то, что он выказал им свое презрение, не помогло. А ведь сам майор Маркин, когда прыгнул с вышки, тоже впервые поднялся на такую высоту. У Витька перед всеми было преимущество – он когда-то прыгнул с вышки с парашютом, притом вышка была намного выше, и внизу была твердая земля. Но, как бы там ни было, на соревнованиях, которые судили майор Маркин, Гриша и Шадрин, Витек выполнил первый разряд по прыжкам с вышки и трамплина и среди пяти участников занял второе место, за которое получил грамоту и благодарность приказом по Армии.
После соревнований спортсмены под командованием майора Маркина поездом вернулись в Брест и разъехались по своим подразделениям. Витек, как положено, доложил старшине о своем прибытии и пошел в казарму. Здесь его все, кроме сержанта Копылова, встретили радостно и доброжелательно. Был выходной день, ребята слонялись по казарме без дела, и, увидев Витька с небольшим чемоданом в руках, все дружно загалдели, Витек же поприветствовал всех высоко поднятыми руками и высыпал из чемодана на стол, стоящий посредине казармы, четыре килограмма конфет (подушечки, леденцы, ириски, тянучки), которые он купил в Гродно. Кроме конфет, Витек положил на стол толстую пачку (около сотни) фотографий, которые он уже успел сделать. Все ели конфеты, смотрели фото и расспрашивали Витька, кто и где изображен, а на фотографиях были спортсмены, рыбаки на рыбной ловле, Рыбак-Сусанин – такое прозвище получил Рыбак после случая на болоте – с удочкой и подсаком, вытаскивающий большую рыбину, девочки с Гришей, Шадриным и Витьком на острове (таких фото было много), были также зафиксированы прыжки с вышки и трамплина, Витек, Гриша и Шадрин на снарядах, картина «Геракл на отдыхе», Витек с огромным сомом в руках и много всяких других – по всем Витек давал исчерпывающие ответы. Так Витек занял личный состав до обеда, на который пошел и Витек, хотя сегодня он еще не был поставлен на довольствие. Но повар – лучший друг Витька (земляк с Богодухова), знал, что Витек прибыл, и пригласил его на обед персонально. Витек перед обедом заглянул к старшине и передал ему бутылку водки, которую они втроем (Витек, старшина и повар) осушили под очень вкусный обед. За обедом старшина рассказал новости батареи, главными из которых для Витька были те, что ему поставили неудовлетворительные оценки по всем зачетным дисциплинам, так как он отсутствовал во время сдачи зачетов – так настоял ванька взводный. Еще старшина сказал, что такая ситуация грозит отчислением Витька в пехоту, или, что еще хуже, в стройбат. Такой оборот дела огорчил Витька, но он решил не переживать раньше времени – он может в любой момент доказать, что он был и остается отличником боевой и физической подготовки. На следующий день ванька взводный перед строем сказал Витьку, что на основании рапорта комбата готовится приказ по дивизии о его переводе в пехоту. Сообщил он это с явно выраженным злорадством, со змеиным антисемитским шипением – о черной антисемитской душе взводного Витек знал из рассказов старшины, который, если и не был ярым поклонником евреев, то, во всяком случае, не испытывал к ним вражды. Но долго злорадствовать взводному не пришлось, так как на следующий день пришел таки приказ, но совершенно противоположного содержания – Витьку предписывалось три раза в неделю являться на тренировки по уже известному адресу. Взводный был психологически до такой степени травмирован, что сам не смог огласить этот приказ перед строем, и поручил это сделать своему помощнику, сам же он стоял рядом, и его мерзкую физиономию перекосило чувство злобы и ненависти – этого жида Витька не только не наказали, но еще и поощрили дополнительными увольнениями в город. Обозлился он на жидов давно, когда его, исполняющего обязанности начбата, не утвердили на эту должность, так как он бухал беспросветно, а на эту должность назначили еврея – майора Гофмана Валентина Яковлевича, который не так уж чтоб очень сильно переживал за успехи батареи, полагаясь на взводных, замполита и старшину, но не пил вообще ничего алкогольсодержащего.
Но это был не единственный и не последний удар по самолюбию ваньки взводного, бросившего пить, но не ставшего от этого добрее и умнее – видимо, поздно бросил, в мозгах уже произошли необратимые процессы отупения. Второй почти нокаутирующий удар он получил вместе с телефонограммой относительно организации сдачи зачетов Витьком в присутствии Миронова, теперь уже полковника. Комбат договорился с полковником Мироновым о сдаче зачетов через два дня – ванька взводный тоже должен был на этом мероприятии. Естественно, что Витек сдал все зачеты на отлично, хотя ванька взводный старался засыпать его по спецкурсу, задавая вопросы, которые солдаты обычно не изучали. Задал он много вопросов и по политзанятиям – но Витек хорошо знал биографии Ленина и Сталина, а также вопросы текущей политики. Полковник Миронов от имени комдива вынес благодарность Витьку перед строем и выдал грамоту, как отличнику боевой и политической подготовки, комбату же задал коварный вопрос, как такой солдат попал у него в число непригодных к службе в АИР, чем сильно его смутил. После этого случая ванька взводный решил, что у Витька в штабе дивизии есть высокие покровители, что он неоднократно пытался выведать у Гриши, который очень дипломатично отвечал, что нет, но интонация была «да». Ванька так и не решил да, или нет, но на всякий случай к Витьку больше не придирался, и даже более того, начал относиться дружески, часто по-отцовски похлопывая его по плечу. Жизнь вошла в свое обычное обыденное русло и потекла настолько спокойно, что местами начали образовываться тихие заводи. Витек посещал некоторые занятия – в основном те, которые сам хотел, ходил в наряды чистить картошку на кухне, много читал, написал предложение, как осуществить беспроводную связь между детекторами звука на периферии и звуковым анализатором в центре обработки данных, которое отослал в генштаб вооруженных сил, откуда получил ответ с выражением благодарности и с намеком на то, что такой проект уже выполняется. Избыток свободного времени Витек очень эффективно использовал для переписки со многими друзьями и подругами – два-три раза в неделю писал Марии, столько же раз писал Любе на главпочтамт, один-два раза отправлял письма маме и Толе, примерно раз в неделю – дяде Семену и многим другим. С Гришей виделся три раза в неделю. А служба, как она тому ни сопротивлялась, двигалась вперед к финишной ленточке, за которой, как надеялся Витек, его ждали радости свободы и бурной веселой жизни.
Этой зимой в Минске состоялись окружные отборочные соревнования на всеармейский чемпионат союза, на которые были приглашены Витек, Гриша и Шадрин, как молодые перспективные гимнасты. И, хотя сами соревнования продолжались неделю, трех мушкетеров вызвали на неделю раньше (всего на две недели), чтобы они немного «оклиматизировались». Ванька взводный был, как всегда, недовольный, Витек же, сложив в чемоданчик свои гимнастический и спортивный костюмы, прибыл на вокзал за десять минут до отправления скорого поезда, в котором три мушкетера под руководством майора Маркина удобно расположились в купе, где все моментально переоделись в спортивные костюмы, представив на время, что они штатские и что им ничего не запрещено никакими уставами. Витек вынул заранее купленные деликатесы – хотя Мария в том магазине уже не работала, но Витька помнили и по его просьбе привозили, или приносили, в магазин всякое вкусненькое. Из консерв у него были шпроты, крабы и икра черная, из копченостей – окорок и грудинка, колбаса московская копченая, сыр твердый настоящий голландский, масло сливочное в упаковке, шоколад в плитках, шоколадные конфеты трюфели. В те далекие времена все это можно было купить в любом магазине, но такие деликатесы не завозили в солдатский магазин на территории Брестской крепости, так как их никто не покупал, потому что они были страшно дорогими. Витек увидел, как у Гриши и Шадрина «побежали слюнки» только от одного взгляда на эту еду, а майор Маркин к этому добавил свою простую домашнюю еду – соленые помидорчики и огурчики, курицу варенную, бутерброды с ветчиной. Витек на все это посмотрел и решил, что закуске майора больше подходит водка, а под деликатесы – коньяк, но прежде, чем предпринимать что-либо, Витек спросил майора Маркина, не нужно ли принести стаканчики, и, услышав утвердительный ответ, пошел к проводнику и взял четыре стакана чая. Но, коль скоро, майор Маркин не возразил против присутствия стаканов на столе, то Витек понял, что он, тем самым, не возразил и против того, чтобы было в этих стаканчиках и содержимое, ибо всякая форма должна быть наполнена содержанием – такова диалектика природы. Поэтому Витек извлек из своего небольшого чемоданчика еще и бутылку армянского коньяка. Витек знал, что майор Маркин не пьет, так же как и три мушкетера, но все они могут себе позволить немного выпить в честь каких-либо событий – в данном случае событием было то, что они все ехали в Минск, столицу Белоруссии, где надеялись увидеть что-либо новое, познакомиться с новыми людьми, как оно в действительности и случилось. Так за питьем, едой и разговорами пролетел день, а вечером поезд уже пыхтел у перрона столицы Белоруссии. Маркин и сам остался в спортивном костюме и ребят не заставил переодеться, так что на такси к гостинице Москва подкатили просто спортсмены, для которых были забронированы номера – один трехместный для трех мушкетеров и двухкомнатный люкс для майора Маркина. Так как время приближалось к полночи, то все разбрелись по номерам и улеглись на мягкие пушистые перины и подушки, укрылись теплыми одеялами, пахнущими полевыми цветами, и уснули крепким здоровым юношеским сном. Витек спал сном праведника, и снились ему цветные сны о других мирах и обитающих там красивых людях – такие сны ему снились всегда, когда душа его блаженствовала. Три мушкетера проснулись ближе к полудню, когда их разбудил стуком в дверь майор Маркин, пригласивший их в ресторан на полдник. Три мушкетера быстро умылись, побрились, оделись в спортивные костюмы и пошли в ресторан, где им выдали талоны на четырехразовое питание, по которым они получили завтраки и полдники, плотно заполнившие объемы их желудков. Идти куда-либо Витек не захотел, так как ему было тяжело носить с собой все съеденное, поэтому он пошел полежать немного, а Гриша и Шадрин двинули по городу гулять, причем Шадрин надел гражданское пальто и шапку-пирожок, Гриша же был вынужден надеть шинель и армейскую шапку ушанку за неимением другого. Шадрин, хорошо знавший Минск, до позднего часу водил Гришу по городу, знакомя его с разными достопримечательностями, и только к ужину Гриша и Шадрин уставшие и замерзшие вернулись в гостиницу, где их встретил веселый отлично отдохнувший Витек. Они вместе поужинали, после чего Витек повел их к девочкам, которые тоже приехали на соревнования по гимнастике. Все они были юные, крепкие, гибкие, красивые телом и душой – Витек с ними познакомился во время обеда, на который он немного опоздал, как и девушки, которых официантки отказывались кормить, как опоздавших, и Витек в этом усмотрел характерный синдром соперничества и ревности, не по отношению к нему, но к мужчинам вообще. Было им по 18-20 лет – в те далекие времена на соревнования взрослых допускались мужчины и женщины с 18-летнего возраста, а для тех, кто младше устраивались соревнования для детей, или для юношей и девушек. Девушек было три, все они были из Гомеля, все незамужние, очень симпатичные и говорили по-русски, так что Витек и Гриша их понимали, по-белорусски понимал и разговаривал только Шадрин, так как он в Белоруссии учился какое-то время в школе. Постучав в дверь, Витек, еще не услышав приглашения, открыл ее и увидел своих знакомых полуодетыми и совсем раздетыми – то ли они готовились ложиться спать, то ли примеряли какие-то одежды, было не совсем понятно, но Витек их успокоил, сказав, что не стоит сильно переживать, так как их внешние данные доказывают, что они специально созданы для демонстрации прелестей и красот женских форм, от которых мужчины могут сойти с ума, что уже случилось с ним и его друзьями. Девушки, конечно же, прикрылись простынями, одеялами, платьями и всем, что попало им под руки, когда Витек открыл дверь, и он не столько увидел, сколько представил их наготу, и, хотя девушки не были слишком уж стеснительными, они попросили мушкетером отвернуться к стене, пока они оденутся. Через непродолжительное время мушкетерам было позволено повернуться, и Витек представил девушкам своих друзей, девушки же вынуждены были представиться сами, так как Витек не запомнил их имена – у него на имена была очень плохая память, сейчас, со второго раза он почти запомнил, как их зовут, но временами все же вынужден был обращаться к Грише, чтобы он ему напомнил. Когда ребята повернулись, девушки уже были в спортивных костюмах. Они немного разрумянились от пережитого небольшого стресса, но повели в данной ситуации они себя вполне интеллигентно – они не подняли крик и писк, не потребовали, чтобы ребята немедленно удалились, спокойно приняли их извинения и, одевшись, продолжили общение. Познакомившись и немного поболтав на отвлеченные темы, Витек предложил им пойти в ресторан, где играет музыка, можно съесть пирожное, или мороженое, послушать неплохую певицу и потанцевать. Девушки, немного пошептавшись, приняли предложение, сказали, что им нужно переодеться, а так как мушкетеры тоже не могли идти в ресторан в спортивных костюмах – в те времена с этим было строго, в некоторые рестораны пропускали только в костюмах с галстуками или бабочками, то и мушкетеры пошли одеваться в свои галифе и гимнастерки. Девушки были немного шокированы нарядами Витька и Гриши, Шадрин же надел свой темно-синий костюм и галстук и заметно выделялся на фоне хаки его друзей, но, как говорится, встречают по одежке, а провожают – по уму, а в этом Шадрин, увы, уступал друзьям, облаченным в хаки. Метрдотель нашел столик на шестерых недалеко от оркестра, где хорошо были слышны песни, но гром оркестра не требовал напряжения голосовых связок, чтобы общаться за столом, и указал на меню, лежащее в центре стола. Витек передал его девушке, сидящей рядом с ним, она его немного полистала, затем сказала, что она сыта после ужина, поэтому ничего сытного не хочет, только чего-нибудь легкого, типа кофе-глиссе, или просто мороженого, две другие девушки тоже согласились на такой десерт (без первых блюд), Витек спросил, что будем пить, и девушки ответили, что можно взять ликер, после которого, по их мнению, не болит голова – они не знали, что головная боль вызывается, в основном, количеством выпитого, что хорошо знал Витек, предложивший поэтому взять не более одной бутылки «Какао-шоа», которого в ресторане не оказалось и пришлось заменить на 0,75 литровую бутылку «Лимонного». В качестве закуски, кроме заказанных девочками кофе-глиссе и мороженого, Витек еще заказал пару килограмм винограда и шоколадных конфет. Ликер Витек попросил принести в бутылке, которую откупорить у стола. Официант разлил по полрюмочки ликера, Витек предложил выпить за знакомство и за прекрасный пол, Гриша добавил за сидящих за столом девушек, и все дружно опустошили рюмки, за чем внимательно проследил Шадрин. Завязался легкий непринужденный разговор на тему приближающихся соревнований – оказалось, что девушки выступают по мастерам, что они члены сборной команды Белорусского Военного Округа, Гриша рассказывал о мушкетерах – почему-то много врал, начиная от своего имени (он назвался Игорем) и, заканчивая тем, что мы из Ленинграда, при этом так выговаривал звук «г», что только очень мало знакомый с украинским произношением, не смог бы его разоблачить. Это Витька сильно раздражало (его раздражало все то, чего он не мог понять), но он Грише ничего не сказал, а пригласил на танго Регину, сидящую напротив него. Танцуя, Витек умудрился так ставить свою ногу между ног Регины, что их органы приходили в соприкосновение, отчего Витек почувствовал напряжение под плавками (он их обычно надевал, когда предполагалась какая-либо близость с противоположным полом) и, чтобы не испытывать впоследствии боли в придатках, он немного отодвинулся от Регины, но Регина, придвинувшись как можно плотнее к Витьку, достаточно напористо дала ему понять, что предшествовавшее положение ей больше нравится, и Витек принял прежнюю позу. В это время Гриша и Шадрин тоже решили, что пора танцевать, но не успели они выйти в центр зала, как музыка закончилась. Все опять сели за стол, Витек попросил Сашу – так звали соседку по столу, сидящую рядом с Региной, поменяться местами и, оказавшись рядом с Региной, сам не заметил, как его рука очутилась под юбкой Регины, расставившей ноги, освободив, таким образом, плацдарм для рук Витька. Тем временем Гриша и Шадрин разлили по рюмкам ликер, и Шадрин взял слово для провозглашения тоста. Начал он издалека, сказав о том, что мужчины, лучшая часть человечества, не может обходиться без другой, не менее лучшей части, женщин, что мужчина и женщина, как две половинки одного целого и что-то еще, и еще, пока не запутался в дебрях собственного красноречия так, что каждое новое что-то еще заводило его все дальше от заветной цели – окончания тоста, и, в конце концов, не закончив тост, он сел, и все засмеялись. Да, от великого до смешного, действительно, один шаг! Спас положение Витек, провозгласивший тост «За дам, за мам и за сестер, за женщин всей Земли»! Звон бокалов забила музыка оркестра, игравшего фокстрот, и все пошли танцевать – Витек опять пошел с Региной. В этот раз фокстрот быстро закончился, видимо кто-то заказал песню, так как певица подошла к микрофону и запела «Шагай вперед, мой караван …» песню, которая не исполнялась на официальной эстраде и очень нравилась Витьку. Видимо она нравилась не только Витьку, так как, несмотря на то, что веселье в ресторане добралось до своего апогея, никто не танцевал, все внимательно слушали песню. Бурные аплодисменты подняли крышу ресторана, когда песня закончилась. За столом Витька ликер закончился, все, немного загрустившие от песни, машинально продолжали жевать закуску, Витек спросил, не следует ли заказать еще чего-нибудь спиртного, но все дружно закрутили головами – завтра генеральная тренировка. Но вот певица запела более веселую песню о смуглянке молдаванке, и все начали дружно подпевать. Компания опять ободрилась, по предложению Витька договорились завтра вечером пойти в оперный театр, а после тренировки – в кинотеатр. Относительно оперного театра мнения разделились – Шадрин, Гриша и одна из девушек предложили пойти в музкомедию, но Регина, которая среди девочек пользовалась авторитетом, сказала, что постановка «Хованщина» с ее мощными хорами намного интереснее и чувственнее, чем «Шельменко денщик», идущий в музкомедии. Этот аргумент был решающим, после чего окончательно решили идти в театр оперы и балета. Еще немного посидели, потанцевали, доели, что было на столе, а конфеты девочки забрали с собой. Мушкетеры провели девочек в их номер, по дороге Витек с Региной немного отстали, очень крепко смачно поцеловались, Витек даже попытался забраться под юбку, но Регина запротестовала, так как ее ждали девочки. Спать ребята легли поздновато – некоторое время обсуждали встречу с девочками, и Витек высказал возмущение тем, что Гриша без всякой на то нужды врал девочкам, что его по украинскому акценту можно узнать с закрытыми ушами. Относительно того, что Витьку не понравился Гришин, плохо скрываемый, подхалимаж, он не сказал – было как-то неудобно изобличать Гришу в таком никчемном поведении. Сказать об этом – значит оскорбить, а Витек не мог оскорблять тех, кого он считал своими друзьями. Тем не менее, Витек не однажды намекал Грише на его такое, скажем мягко, не столь благородное качество, но с Гриши, как с гуся вода. Или он действительно не понимал намеков Витька, или делал вид, что не понимает, или не считал подхалимаж таким уж низменным человеческим качеством. Витек этого не знал, но временами, когда наблюдался ярко выраженный подхалимаж, он просто-таки ненавидел Гришу за это качество, которое Витек распространял на всех евреев, и начинал ненавидеть всех евреев вообще, несмотря на то, что и сам был наполовину евреем. Он сам себе думал, как же эти жиды себя унижают, лижучи зад всяким тупым кугутам (он сам был наполовину таким), они тем и меня унижают и оскорбляют – он не мог понять, что тысячелетиями у евреев, угнетаемых морально и материально всеми народами мира, включая славян, выработалось генетическое раболепие, для стирания которого из генетического кода, нужно евреев поводить по пустыне еще несколько сот лет, или вернуть им первородину – Израиль.
Прошу прощения за это краткое отступление от темы и предлагаю «вернуться к нашим баранам», и к главному барану, то бишь Витьку. Следующий день прошел по разработанному плану: утром генеральная тренировка в зале, где состоятся соревнования, затем кино и вечером театр оперы и балета – билеты в почти правительственные ложи взяли на руках, так как в кассах их не было, девушки красовались в своих вечерних платьях и с ними в шикарном костюме Шадрин, Витек же с Гришей сверкали начищенными пуговицами и значками на форменной солдатской одежде. Витек успевал наслаждаться музыкой и пением на сцене и краем глаза наблюдать за своими спутниками. Шадрин явно скучал, позевывал, прикрыв рот ладонью, Гриша шнырял взглядом по ближним и дальним ложам, балконам и пытался разглядеть, что было спрятано за неглубоким декольте девочек, затем положил руку на коленку Саше, но Саша сняла его руку – испачкаешь платье, Саша тоже не очень интересовалась сценой и происходящим на ней, и только Регина очень внимательно слушала отдельные арии и хоры, чувствовалось, что она переживает в душе все, происходящее там, в далекой злой и дремучей Москве. Витек же имел возможность сравнения местной и харьковской постановок оперы, голосов главных героев. И остался доволен и постановкой, и голосами, так как не усмотрел больших различий – разве что хор здесь был меньше и оркестр звучал как-то приглушено. Внутренние переживания Регины вскоре отразились на ее внешности: она прижимала руки к груди, по ее щекам катились чистые слезы без следов туши – в те времена девушки и молодые женщины не пользовались различными косметическими средствами, в те времена естественная красота ценилась выше, чем умение пользоваться косметикой и гримом, было видно, что она сопереживает с героями. Чувственная была девушка Регина. По дороге домой Шадрин, Гриша, Саша и Вика живо делились впечатлениями о самом театре, о публике, о буфете. Витек и Регина в этом обсуждении участия не принимали, так как в их впечатлительных душах продолжалась трагедия, разыгравшаяся некоторое время тому назад на сцене оперного театра. Они не говорили даже между собой – после увиденного и услышанного нужно некоторое время для того, чтобы самостоятельно все осмыслить и переосмыслить, и только спустя много часов уже можно поделиться с другими своим видением и мыслями на взволновавшую вас тему. Так они добрались в морозной вечерней тиши до гостиницы и своих номеров.
На следующий день, в субботу вечером, начались соревнования. Витек с майором Маркиным решили вставить в программу Витька соскок с перекладины двойным сальто вперед в группировке, что не только не предусматривалось перечнем элементов, включаемых в программу выступлений, но, даже более того, запрещалось, но Витек и Маркин не любили повторений – им подавай новенькое. В группе, где выступал Витек, перекладина была первым снарядом, и Витек отлично выполнил упражнение, но при соскоке он попал ногой между небрежно положенными матами и так вывихнул ногу, что от боли не смог на нее стать и попрыгал на место на одной ноге. Вначале даже подумали, что он сломал ногу в ступне, но оказалось просто растяжение нескольких сухожилий в колене и ступне одновременно, что сопровождалось ужасной болью при ходьбе. Не помогали и очень тугие повязки – Витек выбыл из борьбы, ему был предписан постельный режим на несколько дней, практически на все дни, оставшиеся до отъезда. Маркину вынесли выговор «за самодеятельность», но он сказал, что со временем при расчете баллов, полученных за исполнение упражнения, появится «коэффициент сложности больший, чем единица», учитывающий сложность исполняемого элемента, и он был прав – сегодня такие коэффициенты существуют. Кстати, в соревнованиях по прыжкам в воду такие коэффициенты уже существовали в те времена. Соревнования для Витька закончились, только начавшись, он даже не мог посмотреть на выступления других гимнастов и поболеть за своих мушкетеров и девушек – его, идущего на костылях, поймал патруль, и спасло от губы только то, что он шел из госпиталя в гостиницу, о чем у него была справка. Так что Витек, запасшись книгами, сидел и лежал в номере гостиницы, что-то читая, что-то перечитывая (Швейка), переживая за своих ребят и девушек, желая им победы и мысленно оберегая их от травм. Ребята пришли поздно вечером – забежали в номер, обрадовались тому, что Витек был в номере, а это означало, что нога не сломана, наперебой рассказали, что они на всех снарядах оказались в призовых тройках и завтра опять будут выступать на всех снарядах. Сегодня в общем зачете Гриша занял второе место, а Шадрин – третье, девочки выступили еще лучше: Регина заняла первое место в общем зачете, второе место заняла Вика и третье место – Саша, завтра они тоже будут выступать на всех снарядах. Затем ребята пошли в ресторан ужинать, где увидели девушек, сидящих за столом на шесть персон – ждали ребят. Так как было уже поздно, то решили никуда не идти, а после ужина, растянувшегося более чем на полтора часа, ибо он сопровождался обсуждением сегодняшних событий – все были возмущены тем, что кто-то так небрежно положил маты, и, кроме того, все ругали Витька за то, что он сам не проверил, как лежат маты, затем пошли по комнатам спать. Витек заметил, как влюблено переглянулись Шадрин и Вика, которые через год после демобилизации Витька письмом пригласили его на свадьбу. Витек, прощаясь с Региной, придержал ее руку в своей, пока все разошлись, затем поцеловал ее долгим глубоким жарким поцелуем так, что дыхание забило и электричеством пронзило тело, но Регина сказала, что пора спать, хотя Витек чувствовал, что электрические разряды пробегают и по ее телу от головы до ног, задерживаясь точно в центре. Его попытка попасть в очень интересное место не увенчалась успехом – Регина устояла, отправив Витька спать, тихо прошептав «здесь не место». Витек овладел своими чувствами, еще раз поцеловал Регину и пошел немного в раскорячку, сильно прихрамывая от боли, которую ранее притупила любовная анестезия, в свой номер. Гриша и Шадрин уже лежали в постелях, Витек тоже разделся и лег в постель. Гриша поинтересовался, «чем кончилось прощание», Витек ответил, что ничем, не стал слушать Гришины фантазии на сексуальные темы, закрыл глаза, сжал ногами придатки, чтобы меньше чувствовать боль, и, несмотря на целую кучу неудобств, связанных с болями, заснул глубоким детским сном. На следующий день Витек встал рано, чтобы позавтракать с Гришей, Шадриным и девочками и пожелать им удачи на соревнованиях. После завтрака он пошел в номер, где валялся в постели, читал книги, затем написал несколько писем друзьям и маме. На полдник ему идти не хотелось, а на обед он опоздал, и когда уже заканчивал есть, в ресторан явились веселые и радостные друзья и подруги, которые подробно рассказали Витьку о соревнованиях, показали медали и грамоты, которых было по несколько у девушек, Гриши и Шадрина, высказали соболезнование и сожаление по поводу того, что Витек не принимал участия в соревнованиях, решили отдохнуть немного и пойти погулять по городу и возможно пойти в кино, или в цирк. Сегодня был предпоследний день их пребывания в Минске, а на следующий день готовилась большая экскурсия по городу, музеям и картинным галереям. Мушкетеры отдохнули полчаса, выразили сочувствие Витьку, что он не может с ними пойти, оделись и в назначенный час пошли к девочкам. Витек остался скучать в одиночестве. Но долго скучать ему не пришлось, так как через какое-то время к нему пришла Регина, которая сказала, что она в Минске уже не первый раз, и в цирк ей идти совсем неинтересно. Войдя в номер, Регина незаметно заперла дверь, но Витек это увидел и понял истинные намерения Регины. Поэтому он не стал долго ходить вокруг и около, а пригласил Регину сесть рядом с ним на кровать, обнял ее и начал целовать, одновременно расстегивая молнию на ее импортной спортивной курточке. Молния была длинная – от горла до пояса – Витек расстегнул ее до пояса, затем попытался снимать курточку через голову, так как не знал, как ее разъединить, потому что в те времена в нашей стране еще не было молний, разъединяющихся на две части. Тогда Регина со смешком показала Витьку, как это делается – под курточкой никаких одежд больше не было. Чтобы снять штаны, Регина немного приподняла нижний бюст, и Витек, сняв с нее штаны, обрадовался, так как под штанами тоже не было никаких одежд. Свой костюм Витек снял за доли секунды и, задыхающийся от перевозбуждения, нырнул в объятия страстной и жаркой любви. До прихода друзей он еще дважды нырял в это теплое нежное море любви и неги, от удовольствия, переполнившего организм Витька, он обцеловал все тело Регины, стремящейся перехватить инициативу целования. Витек чувствовал и видел, что Регина тоже очень довольна происшедшим, что она и подтвердила во время небольшого перерыва во взаимных ласках. Затем Регина встрепенулась, вспомнила, что скоро должны прийти ребята и девочки, и уже начала одеваться, когда в дверь постучали. Пока Регина и Витек оделись, ребята были вынуждены ждать под дверью, поэтому, войдя в номер, они хитро улыбались – знаем мол, чем вы тут занимались, но Витек, хотя и считал такие недвусмысленные улыбки нехорошим тоном, ничего им не сказал, а пошел проводить Регину до ее номера. На следующий день Регина опять осталась в гостинице, так как в подобных экскурсиях участвовала неоднократно, и решила, что побыть с Витьком, который не может никуда выйти и целыми сутками сидит в номере, более необходимо и благородно, чем развлекаться самим. Такую мысль она высказала девочкам, и те уже были готовы остаться, чтобы поиграть в карты, поточить лясы, как-то сгладить Витьку его одиночество, тогда Регина вынуждена была «попятиться назад», сказав, что экскурсия очень интересная и познавательная, и девочкам нужно обязательно в ней поучаствовать, а заботу о больном она берет на себя. Девочки еще немного сопротивлялись, затем догадались, что Регина хочет остаться с Витьком одна. Обо всем этом Регина рассказала Витьку, когда пришла в его номер после того, как девочки и мальчики уехали на экскурсию. У Витька и Регины был впереди целый день с перерывом на обед, и они его очень рационально использовали – их губы стали фиолетовыми, на шеях появились засосы, у Витька на груди – след зубов от укуса. До обеда они трижды принимали ванну вместе и отдельно, а незадолго до обеда изнеможенные уснули, и разбудил их довольно громкий стук в дверь – ребята вернулись с экскурсии на обед и торопились поесть, так как после обеда экскурсия на автобусе должна продолжиться. Ребятам дверь открыла Регина, которая оделась первой, и, чтобы «замести следы преступления», примяла постель на кровати, стоящей рядом, и положила на нее раскрытую книгу. Ребятам же сказала, что уснула, читая Витьку книгу, чем их немного развеселила. Ребята сняли верхние вещи, помыли руки и пошли в ресторан, Витек тоже оделся и с Региной пошел обедать. Когда они пришли в ресторан, им уже подали обед. Поблагодарив ребят и девочек, Витек и Регина расправились с ним, не спеша, заказали по плитке шоколада и полкило конфет, которые взяли с собой в номер. Немного отдохнув после сытного обеда, они опять занялись любовью до ужина, когда ребята, уставшие после экскурсии, вернулись в номер. Во время ужина в ресторане к ребятам подошел майор Маркин и сообщил, что на завтра куплены билеты «домой» на девять тридцать утра – с гостиницы нужно выехать сразу после завтраки, который начинается с семи утра.
В части Витька ждала пренеприятнейшая новость – комбата отправили в отставку, а вместо него временно исполнял обязанности ванька взводный, который не любил Витька за его национальное начало, как предполагал Витек. Но, несмотря на такие неприятные новости, Витек со старшиной и питерскими ребятами раздавили бутылочку коньяка, купленную Витьком в ресторане, закусили лимончиками, попели песни и уже в одиннадцать часов спали под храпы, сопения и другие звуковые эффекты, доносящиеся со всех сторон казармы. Исполняющий обязанности комбата из большой любви эксплуатировал Витька и одесситов по полной программе – посещение всех занятий, отработка всех очередных и внеочередных нарядов, стояние в карауле и прочие армейские прелести. Кроме того, он запретил Витьку посещать спортзал, несмотря на то, что еще в начале весны был получен приказ. Правда через неделю, когда майор Маркин узнал, что старлей не отпускает Витька на занятия, он добился повторного приказа о том, что Витек должен посещать спортзал, и что комбату выносится выговор за то, что он не обеспечил выполнение предыдущего приказа. Тем не менее, и. о. комбата старался так спланировать день Витька, чтобы он не мог попасть на тренировку – то в наряд отправит после обеда, то устроит политзанятия или политинформацию для всей батареи, или отделения Витьку, то наряд вне очереди даст. В общем, всеми правдами и неправдами мешал Витьку тренироваться, пользуясь тем, что в приказе было указано «отпускать на тренировки в свободное время», а этот ярый антисемит использовал свободное время Витька, чем нарушал устав. Но, даже схлопотав второй выговор, он продолжал мешать Витьку тренироваться. Тогда майор Маркин позаботился о том, чтобы Витька перевели в минометный взвод в составе механизированного полка на должность дозиметриста. Здесь Витька вообще никто не нагружал – считали, что в штабе дивизии у него большие связи. На занятия он не ходил, только за пару дней выучил дозиметрический прибор, сдал экзамен в подразделении химического контроля при штабе дивизии и спокойно занимался, чем хотел – тем более, что был он уже заслуженным стариком. Новые ребята вначале отнеслись к Витьку настороженно, но когда он показал им некоторые упражнения на перекладине, одев свой гимнастический белый костюм и чешки, и вольные упражнения, они прониклись к нему уважением и все торопились высказать ему свою преданность, все, в том числе и Ванька взводный, гордились тем, что в их взводе служит мастер спорта по гимнастике и прыгун в воду – Витек показал им все фотографии на эту и другие темы (голые девочки на острове любви). Теперь на тренировки Витек ходил каждый день, иногда забегал к девочкам в общежитие, где его всегда ждала «хозяйка» сего дома, иногда наведывался в гости к друзьям из батареи АИР – у Витька была увольнительная с 10 утра до 12 ночи, но, если он являлся на территорию части после 12, то приходилось ставить пол-литра постовому на воротах части. Теперь он чаще видел Гришу, Шадрина, Льва Борисовича, Жору, служившего телеграфистом при штабе дивизии, и других харьковских друзей на территории части, в столовой, в клубе, где вечерами «пускали кино», выступали какие-либо музыкальные или драматические коллективы. Многих из своих друзей Витек познакомил с девочками из общежития, за что они были очень ему благодарны – многие до того не были близки с противоположными полами, так что Витек в каком-то смысле был их крестным отцом в их сексуальном воспитании. Жизнь Витька опять почти не отличалась от гражданской. Он мог гулять по городу, сколько хотел, но много он не хотел, так как было холодно, к тому же его кошелек опять «пел романсы», но выручила мама – на день рождения прислала посылку и денег кучу, так что Витек трижды отметил свой день рождения. Один раз он собрал почти всех (кто смог придти) харьковских друзей у Льва Борисовича на губе, где у него была отдельная комната – пили, но не перепивались, хорошо закусывали, Лев Борисович еще от себя добавил горячей картошки и жареного мяса, немного пели (на гитаре Льва Борисовича играл Жора, красавчик и покоритель женских сердец, которого Витек вместе с «хозяйкой» обучили любви). Так как громкость пения превысила звуковой барьер окружающих стен, то внезапно в комнату Льва Борисовича явился начальник губы майор Серых и уж начал было выговаривать Льву Борисовичу за такое сборище, но Лев Борисович объяснил ему, что «сборище» представляет собой самодеятельный ансамбль, именуемый «Харьковские ребята», что сейчас проходит репетиция, что сегодня день рождения одного из участников и что майор не только может, но и должен выпить за его здоровье. Майор взял предложенный бокал с коньяком и сказал, что он, конечно же, пьет за здоровье Витька, но Льву Борисовичу дает трое суток строгача, и чтобы Лев Борисович со следующего дня посадил себя в камеру. Все дружно посмеялись такой шутке майора, а он вместе с лимоном, который ему дали на закуску, ушел и предупредил, чтобы не очень громко пели, так как караул может услышать и могут быть неприятности. Второй банкет Витек устроил на губе батареи, куда пригласил всех своих друзей – старшину, питерцев и одесситов. Витек хотел еще пригласить своего Богодуховского друга (повара), но старшина отсоветовал, так как повар был несдержанным на язык. Начали банкет после отбоя, когда уже все офицеры, в том числе, дежурный, пошли по дом. Кстати, старшина рассказал Витьку, что Ваньку взводного не назначили комбатом, а прислали на эту должность майора, который недавно закончил академию. Эта новость не обрадовала Витька – он не был мстительным и злорадным, ему было жаль старлея, бросившего пить, возможно, ради карьеры. Но эту тему он не стал обсуждать в компании, так как сегодня был праздник, был его день рождения – круглая дата 20 лет! Отметили это событие весело, дружно песнями и анекдотами. Витьку подарили настоящую трубку из вишни с костяным мундштуком и углублением для сменяемого фильтра. Все были в хорошем настроении – обменивались шутками, стараясь друг друга переюморить. Витек немного рассказал, в каких благоприятных условиях ему доводится служить, и в доказательство пришлось показать увольнительную, так как некоторые типы высказали сомнение в правдивости его рассказа. Так как банкет закончился поздно, Витек решил переспать на губе, где ребята хорошо натопили, и постель из сена оставалась мягкой и пушистой. На следующий день рано утром Витек поел немного из остатков вчерашнего банкета, на часах уже было около десяти, поэтому он потихоньку вышел и пошел к себе в часть. Третий банкет Витек отложил до воскресенья, когда у девочек будет выходной, и, прихватив с собой Гришу, Жору, выпивку и закуску, отправился к девочкам в общежитие, где его уже давно ждали и обрадовались ему, как родному. Банкет у девушек получился шикарным – девочки приготовили различные вкусности, Витек принес с собой коньяк, ликер и выдержанное крымское вино, из закусок он принес красную рыбу, крабов, икру красную. К сожалению, ребят на всех девушек не хватило – но Жора выступил за троих, что мог бы сделать и Витек, но комендантша, захватившая его в свои сети, на этот раз крепко его удерживала в течение всего банкета. Гриша тоже не смог увернуться от своей опекунши. К тому же Жора и Гриша должны были попасть на вечернюю поверку, так что им пришлось уйти сравнительно рано, а Витек остался ночевать у «хозяйки дома любви».
На следующий день, когда Витек пришел в расположение своего взвода, его встретил брат Ося, который вот уже третий раз приходит сюда, но не застает Витька на месте. И вот, наконец, им удалось обняться, Витек был очень доволен, что Ося смог приехать к нему, он служил в Гродно и приехал в Брест за автомобилями для своей части, удостоверение водителя он получил в армии после окончания курсов водителей, которые он закончил с отличием – получил соответствующий знак отличия, грамоту и благодарность в приказе. В распоряжении Оси было всего полчаса, так как через час колона автомашин должна была выехать в Гродно. Витек и Ося рассказали друг другу самые последние новости, так как предыдущие новости они знали из переписки, Витек дал Осе на дорогу конфет и сигарет и Ося побежал к месту сбора водителей. В беседе Витек не удержался, чтобы не похвастаться Осе своим привилегированным положением спортсмена и «старика», показал фотографии, которых у Витька уже собралось больше пятисот – с различных сборов, соревнований, рыбной ловли, солдатского быта, парадов, с поста номер один (у флага дивизии), из «дома любви», новогоднего бала, любимых девушек, пейзажей и др. Ося взял пару десятков фото, которые ему особенно понравились. Витек пожалел, что не пришел раньше – могли бы посидеть подольше, Витек мог бы повести Осю к их друзьям – к Грише, Льву Борисовичу, к девочкам в «дом любви», познакомить с Жорой. Но и эта скоротечная встреча порадовала Витька так, словно он побывал дома. И такой переполненный радостью он пребывал в течение нескольких дней.
Этой зимой полк часто участвовал в полевых учениях, на которых проводили имитацию взрыва атомной бомбы – бочку с керосином мощным взрывом толовой шашки подбрасывали вверх, где она взрывалась, при этом образовывался «ядерный гриб», т.е. визуально картина была аналогична атомному взрыву, но, естественно, намного слабее по мощности выделяемой энергии. Такие учения проводились различными соединениями войск – от батальона до дивизии. Когда были полковые и дивизионные учения, Витек принимал в них участие, так как велись переговоры по рации, и проводилось измерение радиационной дозы – Витек каждые полчаса докладывал по рации показания дозиметра.
Иногда из штаба полка или дивизии показания дозиметра передавали Витьку – обычно это были высокие показания – и весь личный состав должен был облачиться в защитный костюм и надеть противогазы, продолжая выполнять приказы командира, которые он передавал определенными жестами. Однажды в этом облачении и противогазах нужно было бежать несколько километров, а Витек не только очень не любил бегать на длинные дистанции, но вообще не мог – у него не открывалось второе дыхание, а тем более, в противогазе, поэтому он положил коробок спичек между подбородком и противогазом, обеспечив тем самым нормальный доступ воздуха к своим легким. Чтобы легче было бежать, он положил дозиметр и свой вещмешок в бронетранспортер, который ехал вслед за бегущими вояками. После этой пробежки он сказал ваньке взводному, что впредь бегать на такие дистанции он отказывается, потому что такой кросс – это издевательство над человеком, над его организмом, такие нагрузки превышают его духовные, физические и психологические возможности, и только люди интеллектуально недоразвитые могут бегать такие кроссы, словно лошади, специально для этого обученные, и поэтому называемые скакунами. Удовольствия от учений Витек получал немного, поэтому на следующих учениях он хорошо натопил кабину одного из студабекеров и проспал в ней все учения, проводившиеся ночью. Витек старался всеми правдами и неправдами увильнуть от учений, но тогда ему приходилось ходить в наряды, в караул, дежурить по части. В караул Витек за время службы попал пять раз: один раз он стоял на посту номер один – возле знамени дивизии, два раза охранял стоянку автомашин, один раз охранял склад с оружием – только на этом посту ему дали автомат с патронами, а однажды охранял объект особой секретности, о чем он любил рассказывать друзьям, и даже написал маме письмо об этом приключении. Это письмо попало ко мне в руки, и я ту часть письма, которая касается охраняемого объекта, публикую дословно.
«Вчера я имел честь стоять на посту у объекта особой секретности, и, хотя я немного нарушаю режим секретности, рассказывая тебе об этом объекте, тем не менее, я не могу скрывать от тебя, какие опасные задания мне доверяют выполнять. Как ты знаешь, вчера мороз зашкаливал за двадцать, а ночью и того более, поэтому нам, кроме специальных бараньих полушубков, выдали козьи шубы огромного размера и двупалые рукавицы из козлиной шкуры. Воротники козьих шуб в поднятом положении полностью закрывает голову и лицо постового, чтобы враг не мог его разглядеть. Так как объект был особо секретный, то, чтобы не обнаружить его чрезмерно вооруженной охраной, нас вооружили ножами, которые одновременно являются штыками к автоматам Калашникова. Это очень эффективное оружие имеет ножны, которые крепятся на поясе постового под шубой. Для защиты ног от мороза мне выдали валенки такого размера, что обул я их на сапоги, и это было не только тепло, но и очень удобно, так как в караулке (помещение для отдыха караульных) не нужно было переодевать носки или перематывать портянки – спал в сапогах, не раздеваясь, чтобы быстро изготовиться к отражению врагов, в случае нападения. Караул, как ты знаешь, несут в двухчасовом ритме: два часа в карауле, два часа спят, два часа бодрствуют. Этот особо секретный караул, чтобы враги не обнаружили, был ночной – заступили мы в караул в 20 часов и должны были закончить в 8 часов утра. Так как я был в третьей смене, то и заступил я на пост в 24-00. Сказать, что был лютый мороз, это ничего не сказать, так как мороз был такой лютый, что колючая проволока, окружающая плотным кольцом объект, натянулась как струна, и порывистый северный ветер играл на ней страшные морозные мелодии от «Ой мороз, мороз …» и вплоть до похоронного марша, а замерзший воздух был такой плотный и густой, что с трудом просачивался в дыхательное горло, в нем, как искринки, сверкали льдинки в туманном света ущербного месяца, весящего, как серп, в самом зените и окруженного морозным ореолом, созданным вечным холодом космических далей. Так как козья шуба была одна на всех, то разводящий снял ее с караульного, и они вдвоем с караульным напялили ее на меня, ушанку я завязал под подбородком еще в караульном помещении, а поднятый воротник шубы закрыл меня с головой, так что козлиный запах разлился теплом по всему телу, и только узенькая морозная струйка воздуха где-то просачивалась через эту теплоизоляцию, взбадривая и разгоняя сразу же налетевшие гурьбой сновидения. Но струйка была слабая, судя по тому, что мне все же удалось познакомиться с некоторыми из сновидений, поведавших мне о тайных секретных караульных, храбро сражающихся с коварными, находчивыми, смелыми тайными агентами с иных планет, которые проникли на советскую территорию по тайным, одним им известным подземным ходам из Польши. Я дремал и одновременно активно действовал против вражеских лазутчиков совместно с другими героями снов, и еще я бдел в реальности, в действительности – я все слышал и ощущал, и каждый вдох мой обонял весь спектр запахов морозной ночи, а колючая проволока продолжала петь, а висящая рельса, предназначенная для объявления тревоги и передачи другой ценной закодированной информации, подпевала ей в диапазоне высоких нот, что вместе со звенящим морозным воздухом создавало невероятно торжественно-тревожную обстановку. Я пребывал, как на лезвии бритвы, между тревожным сонным царством и морозными искрами света в ночи. Вдруг бдящий слух мой уловил в многозвучии ночи новые странные звуки, словно скрипела отворяющаяся калитка. Этот звук напомнил мне русскую народную песню «Отвори, отвори потихоньку калитку ...», мелодию которой моментально воспроизвел мой примороженный мозг, но слух продолжал улавливать скрип, но уже не калитки, а целых амбарных ворот, причем к этому скрипу примешивался какой-то еще более странный звук, напоминающий что-то среднее между кабаньим рычанием и свиным хрюканьем. И хотя мой слуховой аппарат не смог точно идентифицировать эти звуковые эффекты с каким-либо живым существом, я очень ясно услышал в них ноты угрозы нападения, а, возможно, и покушения на жизнь. И я не ошибся – через несколько мгновений я почувствовал удар ссади под коленки, отчего у любого человека могут подкоситься ноги, как это случилось у меня, я сел на снег, затем упал на спину, сквозь щель, образовавшуюся в воротнике шубы, я увидел абсолютно темное небо. Месяц, еще недавно висящий над головой, как серп, спрятался под полу шубы деда Мороза, черная краска окрасила весь небосвод, мои глаза узреть не могли ничего – коварный враг хитро спланировал нападение, я уж было подумал, что на меня набросили черное покрывало, но со временем глаза начали привыкать к темноте и немного различать какие-то тени, быстро ползком по-пластунски передвигающиеся по территории охраняемого объекта. Я с большими трудностями перекантовал свое плотно упакованное тело со спины на живот и с не меньшими трудностями начал передвижение в сторону спасительного набата – рельса, кличущего на помощь, кричащего SOS (save our souls), что в переводе означает «Спасите наши души». Полз я быстро, как только мог, потому что положение мое с каждой минутой усложнялось – удары в мои бока усиливались, на мне уже не было «живого места» от ударов, наносимых врагами. Били они чем-то тупым, возможно, прикладами карабинов, но убивать меня совсем они, видимо по всему, не намеривались, я им был нужен, в качестве «языка». Ведь надобно было с кем-нибудь поговорить после выполнения задания. В общем, меня засыпали ударами, но я упорно продолжал ползти, и вскоре мое упорство было вознаграждено – я уперся головой в стену, на которой, по моим предположениям, должен висеть рельс. Но, чтобы его найти, мне необходимо было подняться на ноги, а это, как ты понимаешь, совсем нелегкое дело в том упакованном положении, в котором я был. Поэтому, прежде чем подняться на ноги, я снял шубу – одним коленом я стал на полу шубы, затем повернулся на спину, и в результате такого переворота я освободился от половины шубы, далее я вынул руку из рукава, и полшубы осталось лежать на снегу, вторую руку вынуть из шубы было уже легче, и вот, шуба на снегу, я, карабкаясь по стене, подымаюсь с корячек и обвожу стену и территорию замерзшим взглядом. По территории ползают тени напавших врагов, невдалеке от меня позванивает от холода рельс, который висит на вбитом в стену штыре, и здесь же висит кусок металлической арматуры, предназначенной для возбуждения звуковых колебаний в рельсе. Не долго думая, я взял арматуру и начал так возбуждать акустические колебания в рельсе, что сам себя, чуть было, не оглушил, а ползающие враги от этого звона с перезвонами все быстро поползли в охраняемое помещение, чем на время меня сильно огорчили – проникновение на объект. Но какова же была моя радость, когда мои глаза, уже привыкшие к темноте, узнали в этих ползучих врагах обыкновенных домашних свиней и кабанов, которые, хрюкая и толкаясь, заходили на охраняемый объект, оказавшийся обычным хлевом для свиней. Когда уже некоторые свиньи зашли в хлев, прибежали начальник караула и разводящий с бодрствующими караульными, вооруженные фонарями «летучая мышь», они помогли мне загнать всех свиней в свинарник, включая и тех, которые не хотели, затем опять облачили меня в тулуп, а сами пошли звонить начальнику хозяйственной части, в распоряжении которого находился данный объект. Начальник позвонил еще кому-то, а тот кому-то еще, и через полчаса к охраняемому объекту явилась делегация из пяти человек. После недолгого разбирательства они выяснили, что свиней в течение всего дня никто не кормил, отчего им и не спалось – свинья не человек спать голодной не желает! Затем, после непродолжительных выяснений отношений, все ушли, и через полчаса все вместе привезли свиньям еду». Витьку не везло с караулом. Еще на заре своей служебной военной карьеры его поставили караульным в автопарке – открытая стоянка автомашин батареи. Старослужащие тогда очень много рассказывали, как с территории Польши по подземным туннелям пробираются «патриоты» типа бандеровцев, которые убивают советских солдат, особенно они охотятся за караульными, чтобы овладеть их оружием – в те далекие и серьезные времена оружие достать было невозможно, оружие, потерянное во время войны, давно изъяли, а приобрести другое можно было лишь в мечтах (есть такое место на Земле). Караульный на этом объекте должен был обходить стоянку по периметру, а когда сильно замерзал, то мог «погреться» в «конуре», представлявшей собой будку, открытую с одной стороны, имеющую внутри прибитую доску, используемую, как стул. Благодаря тому, что будка не была прикреплена к земле, ее можно было ориентировать так, чтобы ветер не дул в открытую «дверь». Дело было морозной зимой, а Витек ох как не любит холода, поэтому он был одет в козлиный тулуп и огромные валенки, куда помещались его сапоги. Шапку он с разрешения медицинской службы мог завязывать под подбородком, так что звуки с трудом достигали его слуха. В таком наряде разводящий в сопровождении еще двух караульных привел Витька на пост, сказал «Не спи, враг коварен и хитер» и пошел в караулку. Витек раз-другой обошел территорию по периметру, однажды ему показалось, что кто-то пытается открыть одну из машин и он быстро, как мог, побежал туда, но никого не застал на месте преступления – оружие на всякий случай он вынул из ножен. Успокоившись и замерзнув достаточно чувствительно, Витек подошел к будке, развернул ее так, чтобы ветер не дул в лицо, и удобно, насколько это было возможно, расположился внутри, плотно закрывшись тулупом с отвернутым воротом и упершись ногами в стенки. Теплые воздушные массы, образующиеся внутри Витька, вскоре согрели все его тело и душу, и по вполне понятным причинам – была ночь – Витек отправился в страну грез и сновидений. И видел он прекрасные цветные сны, и слышал он призывные напевы то ли нимф, то ли амазонок, то ли других прекрасных дев, и только начал к ним он приближаться, как на море поднялся шторм, его корабль раскачало, он видел, чувствовал и понимал, что корабль сейчас перевернется и его накроет. И, открыв глаза, увидел он, что не ошибся – будка лежала вниз той стороной, где находится дверь. Выход из будки был плотно закрыт – как ни старался, как ни напрягался Витек, поднять будку он не мог, так как ее прижали к земле чем-то очень тяжелым. Кричать, звать на помощь тоже было как-то неудобно, хотя холодок страха пробежал по хребту от головы до пят. Витек постарался, достал из ножен ножик-штык и приготовился к схватке с польскими бандитами, а пока будка прижата к земле, то буду ждать, что далее случится, решил Витек. Через некоторое время будка сама поднялась, и Витек увидел разводящего и двух караульных. Это были старики, его друзья, они немного подшутили над Витьком, хотя такая шутка была чревата, как минимум, возможностью разлуки содержания Витька с его формой, но для Витька все кончилось благополучно – разводящий тоже был хорошим сержантом, тоже стариком, и он никому не доложил о случившемся, как это положено. Сон в карауле у Витька уже вошел в привычку. Как-то зимой Витек стоял в карауле около складов с оружием. На этом посту караульным выдали не только автоматы, но и патроны к ним. Пост был действительно ответственным, но Витек умудрился и тут уснуть, прижавшись спиной к стене. Начальником караула был офицер из другого подразделения, который и застукал Витька, спящим у стены. Он снял его с поста, заменив другим караульным, и сообщил комбату о «высоких боевых качествах» его подчиненных, за что комбат дал Витьку пять суток губы в расположении батареи. А губа в батарее Вы, уважаемый читатель, знаете сами. Лучшее время проведения на территории батареи – губа. Так что Витек на губе только отдыхал и читал книги. Правда, голод немного донимал, но друзья ему покупали кое-что съедобное.
Этот год был очень напряженным для всей дивизии и немного для Витька – частые учения с имитацией ядерного взрыва. Несколько раз в учениях участвовала вся дивизия, по несколько раз учения проводились полками, два-три раза в учениях участвовал Витек. Кроме того, на полигоне часто проводились стрельбы из гаубиц, пушек, САУ, минометов, в том числе и Катюш. Витьку скучать не было когда, так как, кроме служебных дел, у него было немало своих – ежедневные тренировки, пару раз в неделю свидания в общежитии, хотя бы раз в неделю он проведывал друзей в штабе, в клубе, на гауптвахте. В заботах и хлопотах, как известно, временные параметры событий сильно сокращаются – Витек не заметил, как миновала морозная зима, и вот он уже сидит в курилке без бушлата, греючись под солнышком, как кот на завалинке, и только иногда ветерок, еще по-весеннему прохладный, забирается за расстегнутый ворот гимнастерки и пробегает вдоль хребта, приятно массажируя спину. Вальяжно развалившись, блаженствуя под теплыми лучами солнца, Витек вспомнил позднюю холодную прошлогоднюю весну, как в марте месяце такой же, но менее приятный по погодным условиям перекур был нарушен тревожным сигналом – по радио объявили о смерти товарища Сталина. Это страшное известие моментально распространилось по всем мирам, проникнув в самые затаенные закоулки, повергнув в горе и страх – как будем жить мы без него – весь советский народ. В море слез утопала страна, горе, печаль, страх и рыдания окутали страну черным трауром. Вскоре на плацу был построен полк, к которому была приписана батарея АИР, где служил Витек, и заместитель командира дивизии подполковник Марков прочел приказ по Вооруженным силам о мероприятиях, связанных со смертью товарища Сталина. Витек еще никогда не видел такое количество людей, которые все одновременно рыдали или плакали – никто не мог оставаться равнодушным по отношению к этому событию, никто не мог сдержать слез. В течение нескольких дней был объявлен траур – все занятия проводились только в классах, проводилось много политинформаций и политзанятий, и вскоре многие офицеры поехали на похороны товарища Сталина в Москву. Витек еще долго находился под впечатление этого страшного удара судьбы, но, не смотря ни на что, жизнь продолжалась. И Витек продолжал служить честно и благородно, оставаясь отличником боевой подготовки.
В этом же году весна выдалась ранней и теплой в противовес холодной зиме – природа стремиться к равновесию, на летние квартиры дивизия отправилась в начале апреля, и вскоре начались весенние сборы спортсменов. Витек с большой откровенной радостью поздравил подполковника Маркина с присвоением очередного звания – охота на жидовских ведьм официально закончилась, но на местах еще слышны были ее отголоски. Почему-то сборы были очень короткими, всего две недели, соревнования проходили в Бресте в спортивном зале Дома Офицеров, Витек на четырех снарядах занял первые места и первое место в общем зачете, за что получил соответствующие грамоты и награды.
По возращению в подразделение ему еще «улыбнулось счастье» поучаствовать в дивизионных учениях, продолжавшихся двое суток, с использованием всей огневой мощи дивизии, целого полка штурмовой авиации и полевых кухонь. Обязанности Витька ограничивались передачей в штаб дивизии данных о радиационной обстановке, а так как эти данные он получил в том же штабе, то, договорившись с Жорой, Витек передал ему все данные на сутки вперед и мог заниматься, чем хотел – собирал шишки, или просто сидел под сосной и мечтал, навещал сослуживцев в окопе и блиндаже, дрых в кабине машины, а чаще всего трепался с поваром, помогая ему чистить картошку. На этих учениях Витек впервые узнал, что его «по лесу водит леший» – он в вечерних сумерках заблудился, отойдя недалеко от командного поста, где согласно штатному расписания было его место. Обратно в палатку он добирался более двух часов. От своего места Витек отошел не более чем на сто метров, и, исполнив задуманное, смело направился в обратную сторону, будучи уверенным, что, если точно следовать в направлении противоположном первоначальному, то обязательно попадешь в то место, откуда вышел. Но не тут-то было. Витек шел в противоположном направлении уже минут десять, а «первоначального места» все не было. Тогда он понял, что это место уже далеко осталось позади, так как отходил он в сторону не более пяти минут, а так как он идет уже десять минут, то легко подсчитать, что прошел он расстояние вдвое большее первоначальному. Тогда он повернулся точно на сто восемьдесят градусов и опять пошел в направлении противоположном предыдущему, рассчитав, что придти на место он должен через пять минут, но пять минут прошло, а палатки нет. Тогда во взволновавшуюся голову Витька явилась замечательная по своей простоте и ясности мысль – нужно покружить вокруг того места, на котором он находился, тогда на раскручивающейся спирали обязательно должна очутиться его палатка. Витек «раскручивал спираль» еще два часа, но нигде не было не только командного пункта его подразделения, но и других подразделений, которых, судя по палаткам и полевым кухням, находилось в лесу не меньше десяти. Словно злой дух переместил Витька в другой лес, который чем-то напоминал тот, где был командный пункт его подразделения – тоже сосновый лес, сосны тоже высокие, земля плотно покрыта сосновыми иглами, и только на открытых полянках растет трава и кустарники. Все есть, нет только воинских подразделений, которые днем располагались друг от друга на расстоянии визуального контакта. Что за чертовщина – думал Витек, теряясь в догадках по поводу столь странного изменения дислокации подразделений. Не видно огней, не слышно речей – быть может, объявили тревогу, связанную с выброской десанта противника. О таком варианте действий противника предупреждали – в этой ситуации все огни должны быть погашены, все шумы, включая разговоры, должны быть прекращены. Найти бы хоть какую-либо машину, лег бы в кабину и спал – думал Витек, но и машин тоже нигде не было. Витек уже начал уставать не столько от долгого бесплодного хождения, сколько от неопределенности и безысходности. И когда Витек совсем уж было пал духом, и его организм переполнился отчаянием, он услышал человеческую речь, в направлении которой и пошел быстро-быстро. Но речь вдруг прервалась, а так как Витек еще не увидел источника речи, то решил остановиться и подождать до ее возобновления, боясь опять пройти мимо спасительного гласа Божьего, а, может быть, заманиваний Вельзевула или Ивана Сусанина. Витек не знал точно, чьи он слышал голоса. До того ему не раз казалось, что он слышит человеческую речь, но попытки найти источники этих речей ни разу не увенчались успехом – вероятно, то были слуховые галлюцинации. Ждал Витек недолго – через какое-то время он уже достаточно ясно услышал разговор нескольких человек, и пошел на голоса. Вскоре он приблизился настолько, что его увидел караульный, который строго спросил, кто идет, на что Витек честно признался, что идет рядовой Батьков. Последовало молчание – очевидно, караульный не знал, что он должен делать при таком ответе. Затем он громко позвал кого-то из своих – скорее всего, разводящего. Пришел сержант с фонариком, осветил лицо Витька и спросил, что он здесь делает. Витек честно признался, что он заблудился, когда отошел из расположения штаба. Сержант осмотрел Витька и, убедившись, что он не вооружен, повел его в палатку, где сидели офицеры-посредники. Сержант доложил, какого «лазутчика» он задержал, и офицеры приступили к допросу Витька. Один из них поинтересовался из какого подразделения Витек – Витек назвал только номер своей части, второй поинтересовался данными самого Витька – Витек честно назвал свои ФИО, воинское звание, должность. Третий выяснил, какой год службы и очень удивился, что Витек служит уже третий год и не может ориентироваться в лесу, а четвертый, старший по званию (полковник) приказал сержанту найти штаб Витька и доставить его туда. Сержант пригласил Витька в другую палатку, откуда созвонился с кем-то, выяснил что-то и сказал Витьку, что палатка его штаба находится не далее тридцати метров отсюда и за ним сейчас придут. Действительно, Витек еще не успел разговориться с сержантом, как явился помкомвзвода и повел Витька в штаб подразделения, где Витька отчитал начальник – а если бы была объявлена тревога, и необходимо было наступать (советские войска только наступают, или, в самом крайнем случае, обороняются), кто бы поддерживал связь со штабом полка и дивизии! Единственное, что Витек мог ответить в свое оправдание: «Виноват, товарищ капитан, исправлюсь», после чего капитан его отпустил. Помкомвзвода посоветовал Витьку брать с собой фонарик, когда в следующий раз он будет отлучаться с палатки. Так как никто не подумал о том, что Витек тоже должен ночью спать, то он сам улегся, не раздеваясь, на чью-то кровать и так «придавил подушку», что утром еле успел к завтраку. После завтрака был получен приказ о наступлении, в котором говорилось, что после имитации ядерного взрыва будет артподготовка и наступление. Наступление будет выполняться по следующему плану. Ядерному взрыву будет предшествовать команда «малыш», по которой все должны залечь, укрыться в блиндажах или за деревьями, командиры должны вскрыть спецконверты. Сразу после ядерного взрыва по команде «сосна» следует выдвинуться на огневые рубежи и начать минометный обстрел противника. Затем по команде «лимон», которая будет передана по рации, начнется наступление. Кроме того, команда будет дублироваться тремя красными ракетами и воем сирен. На практике все так и произошло – эти моменты подразделение уже достаточно хорошо отрепетировало. Тем не менее, очень тупой подполковник, исполнявший роль посредника, написал замечание, что якобы поздно была дана команда на применение индивидуальных средств защиты. Но командир доказал, что все было сделано правильно и вовремя, и подразделение получило отличную оценку за учения, на которых впервые стрельба из миномета велась настоящими минами по заданным целям. После этих учений подразделение, в котором служил Витек, больше в учениях не участвовало, в то время, как многие подразделения еще по несколько раз репетировали предстоящие маневры, о которых начали говорить еще в самом начале весны. Подразделение, в котором служил Витек, только отрабатывали погрузку техники в бронетранспортеры, полученные перед выездом на маневры, и ее выгрузку из них. Витек в этих тренировках участия не принимал, так как был при начальстве, которое не утруждало себя такими занятиями, к тому же их бронетранспортер имел больше удобств для посадки и высадки пассажиров.
ПРОДОЛЖЕНИЕ