Азиатский зигзаг

Георгий КАЮРОВ

Азиатский зигзаг

Редактор:
Арсеньева Маргарита Михайловна

ISBN 9975-944-70-1



 Азия.
 Воздух в Азии жёлтый.
 На Кавказе – серый. Рядом с Кавказом – на Кубани – бесцветный, но ароматный. В тайге Восточной Сибири – землисто-зеленоватый. В Питере – мокрый, целлюлозный.
 А в Азии – жёлтый!
 Константин сошёл с поезда в Чарджоу, прокомпостировал билет и вернулся по другой железнодорожной ветке, на север до Ургенча, чтобы перекладными добраться до Кара-Кумов. Забираясь в попутный «уазик», он так просто и сказал:
 – Максимально близко к Кара-Кумам.
 Шофёр-узбек не удивился, а скорее снисходительно улыбнулся странной просьбе бледного юноши и затянул прерванную мелодию. Константин устроился на переднем сидении, рядом с водителем. Установил перед собою рюкзак и вскоре задремал, укачавшись на пустынной степной дороге под убаюкивающее, бессловесное подвывание узбека.
 Проснулся Константин оттого, что «уазик» стоял, раскаляясь на солнце. Узбек сидел на коленках на потрёпанном коврике перед автомобилем в пыльной колее и молился. Закончив обеденный намаз, водитель, наконец, вернулся в машину, состроив попутчику широкую улыбку, и они поехали дальше.
 Стрелки часов на приборной доске «уазика» застряли на двенадцати. Какого часа? Дня или ночи, неизвестно когда пробил их последний час. Константин достал свои часы. С момента, когда его подобрал узбек, прошло не больше получаса. Он оглянулся: «Наверное, город ещё виден». Но, увы... «уазик» окружала сплошная выжженная степь. Удручающее зрелище, если вы не местный житель или ищущий приключений европеец. Окончательно омрачала окружающую картину разбитость машины. Стрелка спидометра мёртво лежала на боку не весть сколько. На ней мерно подпрыгивали высушенные какие-то букашки. Вместо других приборов зияли дыры с торчащими проводами. В бесстеколье вползал раскалённый воздух. Кроме лобового, об остальных стёклах, наверное, уже и не помнили. Странно, как эта машина ещё ездила? И, тем не менее, она ехала и увозила Константина к заветной мечте – Кара-Кумам.
 – Далеко ещё?
 Узбек прервал подвывание, закивал головой из стороны в сторону и заулыбался, преобразив лицо в медный таз, испачканный сажей бровей и глаз. «Хотел экзотики – получи», – сгримасничал в ответ Константин.
 Ещё около часа они колесили, петляя по голой степи, когда впереди вычертился ломаной линией населённый пункт. «Не назад ли приехали?» – ухмыльнулся Константин.
 – Селение? – показал он рукой водителю. В ответ узбек утвердительно закивал. – Мы туда едем? – не унимался Константин. Он уже начал беспокоиться: – Кара-Кумы там? В той стороне?
 Узбек широко заулыбался, в этот раз показав белые, крепко сидящие мелкие зубы, и прошепелявил:
 – Оазис!

 Едва они заехали в узкие улочки, напевное подвывание шофёра-узбека отдалось далёким гнетущим эхом над всем Оазисом. Оно словно разлеталось, где-то там накапливалось, чтобы вернуться с угрожающей силой. Константин насторожился, вдавился в сиденье, косясь на водителя. Чем дальше они углублялись в хитросплетения человеческой лепнины, гул усиливался. Покружив между мазанками, с наглухо закрытыми, выкрашенными коричневой краской дверями, «уазик» ткнулся бампером в низенький дувал, преграждающий выезд на огромную площадь. Константин не поверил своим глазам. Площадь кишела бесчисленным народом. Даже если долго всматриваться, нельзя было уловить стройности людских потоков. С площади и вырывался этот гнетущий человеческий гул, нависая над всей округой. Только верблюды и ишаки, словно припаркованные автомобили, стояли в ряд по ту сторону дувала, привязанные к деревянному брусу. За многие годы просаленный, отполированный до блеска потными руками брус крючковато извивался над дувалом, своею грязной желтизной сливаясь с ним в один примитивный архитектурный ансамбль. Измученные жарой животные лениво вскинули морды, навострили уши, но увидев, по всему, знакомый «уазик», успокоились. Ишаки тут же задремали, а верблюды вздымали головы, оглядывались над толпой, тревожно осматривались и опускали свои морды, чтобы через время снова вынырнуть. «Откуда взялись все эти люди? И что они тут делают?» – удивлялся Константин, выбираясь из «уазика». Над толпой возвышалась выпаленная солнцем вывеска, с едва угадываемой когда-то красной надписью: «Колхозный базар». Наскоро попрощавшись с водителем, тот денег не взял, Константин сразу отказался от затеи пробраться через людское месиво. С рюкзаком сделать это было не реально. И он решил осмотреться по округе.
 Оазис не удивил архитектурными стараниями. Всё те же глиняные мазанки без крыш, поросшие занесёнными ветрами, высушенными растениями. Высокие дувалы скрывали от постороннего взора внутренние дворы. Не приоткрывали завесы ворота. Они были такие же высокие и, непонятно для чего, широченные. Кукуруза – единственное озеленение на улицах. Высаженная строго перед воротами, во всю их ширину, в разное количество рядов, наверное, в зависимости от достатка хозяина, она служила прикрытием для ворот. Над дувалами тёмными барханчиками выглядывали кроны деревьев. Они не возбуждали сознание любопытством. Чернявая зелень на расстоянии угнетала. Такое стояло пекло!
 Звенящий зной дополняло журчание воды. Прокопанные по всем улицам, вдоль дувалов арыки разносили живительную влагу по дворам. Вода неслась стремительно, только тормозя в отводах под дувал, и, словно прощаясь, бурунчиками всплескивалась, ныряла внутрь, внося с собою огромное количество взвесей. Удивительно, как сохранялась студёность воды в такой зной. До ближайших гор было приличное расстояние. До Амударьи –тоже!
 Зной, звенящий голос тишины, журчание воды – соединились в бесноватую мелодию тоски. Улицы, переулки, дувалы, дома – всё одна сплошная глина.
 Раскалённая глина!
 Глина с силой отталкивала тепло обратно, а солнце, зависнув в беспощадном безмолвии, невидимо вколачивало в неё свои смертельные лучи. Далеко, на расстоянии взгляда, видна была борьба двух стихий, смертельно-плотным, пульсирующим покрывалом, нависшим над землёю. Всунь в него яйцо, и оно сварится вкрутую.
 «Вот тебе и Кара-Кумы!» – усмехнулся Константин, не скрывая своего разочарования.

 Схватив из арыка пару жменей студёной воды, Константин осмотрелся основательнее. Через несколько десятков метров улица заканчивалась. Точнее, она расширялась до размеров в никуда. Околицей Оазису служила пустыня Кара-Кумы. Выйдя на край посёлка, Константин даже попрыгал. На многие километры, куда доставал взгляд, простиралась плоская, высушенная солнцепёком пустыня. До самого горизонта ни одного бархана, одна сплошная марь. Серая земля, коряво изрезанная трещинами, издыхала, не сопротивляясь различным гадам, с удивительной при таком зное резвостью шныряющими в её чрево.
 «Ни песчинки… – Константин вглядывался вдаль. – Сплошная степь! Это что ещё такое? Пресловутая верблюжья колючка, – Он мотнул ногою, чтобы освободиться от ткнувшегося в неё растения, – совсем как наше «перекати-поле». Как же оно катится? Ветра нет, а катится?!»
 Константин прошёл ещё немного и остановился в изумлении. В нескольких метрах перед ним раскинулись грядки с арбузами и дынями. Настоящими азиатскими дынями! Огромными, вытянутыми, душистыми.
 Недолго раздумывая, он выбрал спелый плод. Налитое брюхо лопнуло, раскроенное ножом, и выпустило опьяняющий аромат. Из дыни потёк сок с косточками. «Вылился, – удивился Константин. – Вот влага, которой так недоставало этой несчастной земле». Земля пропустила вытекшую из дыни влагу сквозь себя, даже не намокнув, и сок исчез. Был. Его видели. И исчез, не оставив следа!
 – Кхе-кхе-хе, – неожиданно раздалось за спиной. Константин резко повернулся, крепко сжав древко охотничьего ножа. Перед ним стоял ссутулившийся старик-узбек в стёганом полосатом, на все цвета радуги, халате и белоснежной чалме. Чалма словно горела, выделяясь на жёлтом фоне пустыни и глины. Константин даже прижмурился, чтобы рассмотреть старика. Он походил на реставрированную корягу. Морщинистое лицо стянулось дулькой к переносице двумя клубками, разделёнными прищуром пополам. И откуда-то из глубины разрезов сверкали колючие зрачки, рассматривающие чужестранца. Кончик длинной бородёнки, седой и хилой, трясся неостановимо. Нижняя губа едва заметно подёргивалась, и Константин успел заметить на ней иссиня-чёрную, старческую гематому. В старце всё шевелилось, подёргиваясь: бородёнка, губа, голова, руки. «Оторви его от земли, и ноги бы задрыгались, – усмехнулся про себя Константин. – Ему от роду – лет сто».
 Старик, словно прочитав мысли чужака, крепко поджал губы, успев подхватить едва подкатившуюся росинку слюны, и, отвернувшись, медленно прошёл мимо, шелестя шлёпанцами с причудливо загнутыми кверху носками, которые заканчивались жёлтыми набалдашниками, натёртыми до блеска и пускающими зайчиков. Маленькие кисти рук, не знающие тяжелого труда, но состарившиеся временем, сцепились в хитросплетении и легли на пояснице, локти растопырились в разные стороны, как крылья. Голова старика плавными, круговыми движениями покачивалась на длинной, высушенной шее, прикреплённой к ссутулившейся правильной сферой спине. Спина округлилась настолько, что по обе её стороны пустотами свисали плечи халата. Старик походил на верблюда, израсходовавшего весь запас питания в изнуряющем переходе. Несмотря на вековую поношенность, облачён старик был во всё яркое и новое. «Неужели золото?» – мелькнула догадка в голове Константина, когда глаз выхватил жёлтый блеск набалдашников.
 – Здравствуй, отец, – поздоровался в спину старику Константин, начиная испытывать неловкость.
 Старик не ответил, а только опять прокашлялся.
 – Кхе-кхе-хе.
 Прокашлялся вот так просто, в пространство. Совсем по-детски открыл рот и выкашлялся, обрызгав мокротой всё вокруг. Прочистил горло от многолетнего налёта и продолжал стоять неподалёку, что-то высматривая в пустыне.
 Разве что в этот раз, как показалось, кашлял он нарочито громко и натужно. Наверное, знак даёт кому-то, – мгновенно сообразил Константин и поторопился исправить положение, оправдавшись:
 – Отец, я случайно набрёл на огород. Думал, ничейный, – замялся он, соображая, чего ещё добавить. Старик продолжал стоять, отвернувшись. На всякий случай Константин оглянулся в сторону Оазиса, не идёт ли кто-то, но округа замерла. Тогда он успокоился и приободрился. Голос его повеселел: – Понимаешь, отец, – продолжил Константин, натягивая улыбку, – у нас, там, откуда я приехал, арбузы-дыни просто так растут, на поле. Бери, не хочу! Вот я и решил, что это такая же бахча. Если что не так, я заплачу, – с этими словами он быстро пошарил по карманам и достал деньги.
 Старик обернулся на суету и внимательно следил за движениями чужака. Когда чужестранец протянул руку, старик близоруко-слезливо заморгал, присматриваясь, даже слегка наклонился, но, разглядев, что в ней, отпрянул и, обогнув по большому кругу, быстро засеменил в сторону Оазиса, что-то звонко выкрикивая и рубя воздух рукою. Константин остался в замешательстве: «Не обиделся ли? Чудной какой-то! Надо убираться отсюда подобру-поздорову!» Быстро собравшись, Константин побрёл по пустыне вдоль посёлка. На всякий случай сунул нож в рукав.

 Выжженная степь, жажда, верблюжья колючка – единственное доступное заезжему растение, высокорослые деревья стояли за высокими дувалами, в чьих-то владениях, – неумолимо гнали Константина в поисках воды и тени. Пройдя с километр, он остановился у хлипкого навеса, покрывающего искусственно вырытое, небольшое углубление, стенки и дно которого выложили крупными речными голышами, скрепленными между собою всё той же глиной. С одного края, по арыку, в своеобразный водоём, подходила вода, а с другого – по такому же арыку вода возвращалась обратно в посёлок, но уже по другой стороне улицы. Работало это бесхитростное гидротехническое сооружение бесперебойно. Непонятно, как в такое пекло могла оставаться в бассейне вода? Навес, по всему, предназначался только для того, чтобы сверху в него не попадал сор. На некотором удалении от бассейна возвышалась небольшая песчаная куча, все те взвеси, от которых бассейн вычищали.
 Константин напился вдоволь и расположился ужинать. Бензиновый примус «Шмель», посвистывая, старался быстро сварить сто пятьдесят граммов рисовой каши. Один котелок служил и для приготовления пищи, и для заваривания чая. Единственное неудобство туриста-одиночки. Константин, не спеша, настрогал вяленого мяса и отсчитал десяток сушеных абрикосов. К ужину полагался хлебный сухарь. Сервировка закончилась, и Константин от удовольствия потёр ладони. Еда, затем отдых и потом – планы!
 Стемнело быстро и незаметно. Дневной зной сменился ощутимой прохладой. Спешить было некуда, и Константин решил заночевать тут же, у бассейна. Не надо искать воду, чтобы умыться и позавтракать, а разогретая солнцем песочная куча могла послужить хорошим ложем. Наскоро уложив вещи в рюкзак, он выкопал овальное углубление в песке, расстелил полиуретановый коврик, умостил рюкзак под голову и накрылся спальным мешком. Под правую руку зарыл в песок нож, так, чтобы ощущать его рукоять, и уснул. Уснул крепко, впервые за трое суток.
 
 Сон сморил Константина мгновенно.
 Ещё бы! Многодневная бессонница подкосит кого угодно.
 Поездом до Баку почти двое суток, в общем вагоне. Место досталось в глухом тамбуре. Пристроил свой станковый рюкзак, но расслабиться не успел. Через пару часов на остановке вошли новые пассажиры. Даже в тамбур набилась куча народу. В основном, студенты-азербайджанцы, едущие домой на побывку.
 «Больше суток в один конец, – прикидывал Константин, разглядывая разношёрстное студенчество. – Сколько же они побудут дома? Выходных всего-то два дня!»
 Прошло ещё несколько часов пути, когда мысли прервал всколыхнувшийся гомон азербайджанской речи. Студенты расступились, и в тамбур протиснулась миловидная девушка. Весь её сосредоточенный вид сменился удовлетворением: пробралась наконец-то! – и тут же – разочарованием. Там, куда она так тяжело пробиралась через битком набитый вагон, мест не оказалось, а возвращаться некуда. Стайка парней, с такой охоткой расступившаяся перед девушкой, так же и сомкнулась, загородив дверь. Теперь на неё уставилось несколько пар нахальных глаз, бесстыдно разглядывая. Мелькнувшая тревога за беспомощность своего положения хлынула крепким румянцем, как-то странно выделив раскрасневшееся лицо на фоне русых волос. Она быстро обвела взглядом стоящих вокруг, ища поддержки, но её разглядывали всё такие же глаза, доставшиеся их обладателям ещё от прапрадедов.
 – Проходите сюда, – стальной командой прозвучало откуда-то из-под ног толпы.
 Азербайджанцы тут же расступились. Всем стало интересно посмотреть на смельчака. В углу тамбура сидел, прислонившись к стене, бородатый парень в форменной рубашке. Поток огненных взглядов с вызовом устремился на неожиданного возмутителя. Похоже, парня не смутило численное превосходство недовольных, и это подействовало на толпу. Он, невидящим взглядом, медленно провел по толпе, пока не остановил его на девушке.
 – Садитесь, – не обращая внимания на всеобщее напряжение, повторил парень.
 Девушка не поняла, к ней ли было обращено сказанное. В подтверждение своих слов парень медленно ссунулся на край рюкзака, хлопнул по освободившемуся месту и закрыл глаза, откинув голову на стену. Тем самым, давая понять, что ему нечего добавить к сказанному, а ты, стало быть, выбирай. Девушка медлила, оценивая своё положение. Студенты-азербайджанцы, каждый по-своему объяснив немигающий взгляд незнакомца, тихо переговариваясь, отворачивались и больше не смотрели на неё. Всем своим видом показывали, что девушка им не интересна, и возникшее недоразумение можно считать исчерпанным без дополнительных выяснений. Произошедшее изменение с толпою приободрило девушку, и, пробежав по образовавшемуся коридору, она плюхнулась на рюкзак. Коридор тут же сомкнулся. Гул, как ни в чём не бывало, постепенно возобновился. У стаи отобрали кусок мяса, а она и не заметила. Такова уж стая!
 Опустившаяся темнота поглотила заоконные пейзажи. Время приближалось к полуночи. Уже никого не осталось стоящим. Кто где, так и опускались на корточки, приваливаясь друг на друга. Постепенно все приумолкли, изредка перекидываясь сонными фразами и смешками. Девушка, тайком косясь, разглядывала своего спасителя, продолжающего сидеть с закрытыми глазами. А он замер, и только покачивалась в такт движению его голова. Она специально поёрзала, толкнув своего спасителя. И он посмотрел на неё, но уже недовольно.
 – Извините, – мило улыбнулась она. – Меня зовут Лена, – тихо представилась девушка, глядя в немигающие глаза. – Елена, – повторила она, обезоруживающе улыбаясь, и протянула руку.
 – И куда мы собрались? – Парень прикоснулся пальцами к протянутой руке.
 – В Баку. Старинную крепость посмотреть, – обрадовалась завязывающейся беседе Елена.
 – Константин, – представился он и опять закрыл глаза.
 Весь путь до Баку Константин и Елена делили рюкзак пополам. С какой лёгкостью Лена заводила разговор, с такой же лёгкостью Константин его прекращал. Обидевшись, она замолкала, чтобы через время найти новый повод заговорить, но всё повторялось. Лена злилась, обиженно отворачивалась, но сердце ликовало! Всё равно она чувствовала себя комфортно в обществе этого симпатичного молчуна. Поэтому, когда стемнело, Лена ничего не говоря, скинула босоножки и умудрилась полностью, свернувшись калачиком, уместиться на рюкзаке. Константин краем глаза наблюдал за приготовлениями соседки. «Ничего, симпатичная, – лишь на мгновение мелькнул в его взгляде интерес и тут же сменился иронией: – В Баку она едет. Крепость ей, видите ли, надо посмотреть».
 – Долго будешь копошиться? Совсем на край вытолкала, – не выдержал он.
 – Неудобно. И голову положить некуда, – искренне расстроилась Лена.
 – Хм. Ну, ты молодец, – Константин свернул валиком штормовку и положил на колени: – Ложись. Куда тебя теперь денешь.
 Если бы в этот момент проезжали фонарь, он высветил бы в тёмном тамбуре довольное девичье лицо. Лена легла спиной к Константину, чтобы случайно не выдать своего настроения. Она получила, чего хотела, но именно теперь сон как рукой смахнуло.
 – Удобно? – Константина забавляла беспечность попутчицы.
 – Да. Всё в порядке, – отозвалась Лена, едва сдерживая ликование в голосе. – Только колени свисают, и от двери холодом тянет.
 «Вот уж поистине, – усмехнулся Константин, – как определить, что живёшь уже не один? Это когда, заходя по утрам в свою ванную, видишь сохнущие женские трусики».
 Колёса выстукивали, отбивая расстояние. Свет от пролетающих фонарей мелькал, на мгновение освещая тамбур. Студенты-азербайджанцы, прилипнув друг к другу, спали. Не спали только двое – Константин, сидящий с закрытыми глазами, и Лена, счастливый блеск глаз которой можно было разглядеть не только когда врывался жёлтый свет фонарей. Когда начинало сильно раскачивать вагон, Константин клал руку ей на плечо, придерживая. Тогда Лена быстро закрывала глаза и замирала, умиляясь внимательности грубоватого, но заботливого попутчика.
 Издалека донесся протяжный гудок локомотива. К стуку колес примешался трущийся шелест тормозных колодок. Послышался приближающийся лязг сбивающихся со скорости вагонных сцепок. И их вагон заскрипел, накренился в сторону и резко качнулся обратно, швырнув все свои внутренности. Где-то, в вагонной утробе, с силой грохнуло об пол, а лязг покатился по вагонам дальше. Состав ворвался в затяжную петлю железнодорожного полотна. «Уснул он там, что ли?» Константин успел упереться ногами и уцепиться одной рукой за алюминиевую решетку двери, а другой – схватить в охапку хрупкую фигурку девушки. Тормозящий скрежет железа об железо сбил скорость, всей своей массой ещё раз качнувшись по инерции, и всё также мгновенно успокоилось. Во все щели полез запах горелых колодок. Загалдели сонные азербайджанцы. Едва уловимое движение вагона и мерное постукивание колес всех успокоило и снова усыпило. Константин тоже расслабился, но руку освободить не смог. Лена крепко прижимала её к себе.
 – Всё, всё, спи, – успокаивающе погладил он девушку по голове и попытался освободиться из её цепких пальцев. Свет медленно прополз по тамбуру. Лена смотрела глазами, полными тревоги, и продолжала крепко прижимать его руку. Только теперь Константин почувствовал у себя в ладони упругий комочек, коротко вздымаемый глубоким дыханием барышни. Медленно потянулся свет следующего фонаря. Лена не сводила взгляда, но тревога сменилась трепещущей трогательностью. Она слегка упёрлась ногами в стенку и медленно, в такт стуку колес и движущемуся свету, села, но уже в объятиях своего покровителя. Голова легла ему на плечо, и только теперь из груди вырвался выдох облегчения. Константин обнял девушку и крепко прижал. Глубоко вдохнув аромат её волос, закрыл глаза. Они так бы и проснулись, но не спалось им…

 В пять утра, громыхнув сцепкой и встряхнув всех пассажиров, поезд остановился. В окнах замелькали мечущиеся встречающие. Весь вагон проснулся и встал одновременно. Толкаемая со всех сторон Лена в ожидании молча смотрела, как Константин собирается. Чувствовалось нависающее напряжение предстоящего расставания. Придирчиво осмотрев рюкзак, Константин водрузил его на плечо и только теперь несмело посмотрел на свою спутницу. Лена старалась не моргать, чтобы не сбить слёзы, крепко сжав зубы, она не могла никак сглотнуть подкатившийся к горлу комок. Константин притянул её к себе, стряхнув слёзы на штормовку. Коротко прижался щекой, краем губ ткнулся в висок, захватив и истекающий слезами глаз, и ушёл, оставив девушку в пустом вагоне. «Чего терзаешься? Первая встречная… Ну и что? Все мы – когда-то первые встречные! У тебя намечен маршрут, и его надо выполнить, – боролся сам с собою Константин, пробираясь сквозь толпу к выходу. – В конце концов любое расставание – это личные, душевные потери. Это нормально, что душа болит. С каждым расставанием отрывается кусочек души… Что болит-то сейчас? Эгоизм, – закусив солоноватую от слёз губу, Константин задавал вопросы, и сам же на них отвечал: – Чувство собственничества гложет. Обладать, и немедленно! – У Константина заиграли желваки, что-то сопротивлялось стройным рассуждениям, но он упорно шёл вперёд. Бездушные ноги уносили его прочь от неожиданно нагрянувших душевных мук и слабостей. Где же находится душа, и насколько она заполняет тело?

 Разглядывать Баку времени не было. До отхода парома на Красноводск оставалось сорок минут, а предстояло купить ещё билет. Константин прибавил в шаге. На паром уже вбегал под крики: «Убрать трап!», «Отдать концы!» И прелестная девушка осталась далеко позади.
 Самый недорогой билет позволял Константину искать место только на палубе. Строгий боцман следил за порядком, и схитрить не удалось. Устроившись, хоть и удобно, поспать не получилось. Ветер и болтанка больше тревожили, нежели располагали ко сну. Промучившись с закрытыми глазами шесть часов, Константин сошёл на асфальт порта Красноводск. Земля под ногами, с непривычки, покачивалась. После бакинских пейзажей Красноводск представлял собою жалкое зрелище, но предаваться эмоциям было некогда. Из-за шторма паром опоздал на час. Надо было спешить на поезд до Ташкента. И Константин кинулся сломя голову, благо, вокзал находился не далеко от порта.
 Общие вагоны этой стороны Каспия не отличались от тех, что с той стороны. Они так же были забиты по самые третьи полки, но только совершенно другой публикой. Почти у всех чалма на голове, матрасно-полосатые халаты и расшитые шлёпанцы. Одни сплошные шлёпанцы! Константин резко выделялся, несмотря на то, что одет был в обычную офицерскую рубашку и парусиновые брюки цвета хаки. Он долго пробирался вдоль вагона, высоко переступая через тюки и чьи-то головы, выискивая свободное место. Понадобилось как-то сложно разминуться, чтобы открыть дверь в туалетный предбанник. Здесь уже разместились на мусорной крышке двое пассажиров, и двое стояли. С ними тоже пришлось чуть ли не обниматься, чтобы открыть дверь в сам тамбур. Заставленный тюками тамбур встретил вновь прибывшего гробовым молчанием. Константин равнодушно обвёл взглядом уставившихся на него мужчин и сухо поздоровался. Особо не церемонясь, он пробрался в угол и, растолкав сваленные тюки, установил рюкзак. Никто не проронил ни звука. Константин спиной чувствовал, как за ним наблюдают несколько пар наливающихся недовольством глаз. Чтобы разрядить обстановку, он заговорил первым, стараясь без эмоций всё объяснить:
 – Чтобы не мешал в проходе, и подальше от людей. А то может металлической конструкцией поранить во время движения поезда.
 После некоторой паузы послышались редкие нашёптывания. Мужчины рассматривали рюкзак чужака и, соглашаясь, закивали головами. Тихие разговоры возобновились, и уже никто не обращал внимания на новичка. Народ ждал, когда поезд тронется в путь. Константин успокоился. Было о чём подумать – предстояла третья бессонная ночь, поезд уносил его глубоко в Азию, и всё только начиналось!
 
 Проснувшись, Константин открыл глаза сразу и непроизвольно потянулся. Голова лежала на высушенной земле. Коврик как-то непривычно покалывал многочисленными крошками. Он пошарил рукой, ища, куда закопал нож, но пальцы нащупывали твёрдую почву, иногда проваливаясь в щели. Константин подскочил, озираясь. Сидел он на земле рядом со своим ложем, а вокруг не было ничего – ни подстилки, ни рюкзака, ни спальника. С песчаного барханчика он скатился, по-видимому, во сне. «Где же вещи?» – оглядываясь, Константин запустил в песок руки и нащупал заветную рукоять. Клинок весело блеснул, подмигнув зайчиком. Константин ещё раз осмотрелся, вглядываясь в дувалы, – может, кто из ребятишек подшутил? Округа словно вымерла. Константин поочерёдно пожамкал все карманы и совсем расстроился. Мелочи и нескольких рублей, полученных на сдачу и положенных в карман рубашки, не было. Его явно обокрали. Мечта сбылась – он попал в Кара-Кумы, попал в Азию и стоит без денег, без документов. Намеченная программа начала реализовываться с первого дня и с самого главного пункта – выжить! Ругать себя уже не имело смысла. Константин расстроился и по другому поводу: придётся возвращаться домой, так и не доехав до Тянь-Шаня. «Нужны деньги на обратный билет. Единственная возможность их заработать – это подрядиться к кому-нибудь на работу. Базар, базар, – запульсировало в висках. – Грузчиком на базаре...» – Пока голова размышляла, ища выход, ноги сами выбирали дорогу. Когда Константин поставил точку своим размышлениям и намеченному плану, то приятно удивился – центральный вход в базар был прямо перед ним.
 Стояло раннее утро. Базар уже гудел обилием народу. Константин бродил между прилавками, присматривая хорошего работодателя. У огромной жёлто-зелёной кучи – дыни и арбузы свалены вперемешку – стоял рослый паренёк и торговался с женщиной, покрытой паранджой. Женщина говорила тихо, но паренек всё слышал и отвечал ей чуть ли не на весь базар, как бы привлекая внимание к их бойкой торговле и желая показать, как умеет торговаться и выторговать свой интерес. Уже опытный глаз юного торговца сразу выхватил из толпы чужака и держал его в поле зрения.
 – Что это они у тебя перемешаны? – как бы разговаривая сам с собою, спросил Константин.
 – Кто перемешаны? – неожиданный, наполовину услышанный вопрос, озадачил паренька и сбил со стройного коммерческого настроя.
 – Что, а не кто, – также в сторону продолжал говорить Константин.
 – Что – что? – не понял совсем сбитый с толку паренёк.
 – Дыни и арбузы – что, а не кто, – уже пристально посмотрел на паренька Константин.
 Паренёк оценил тон чужака. Его глаза заискрились особым азиатским огоньком:
 – Послушайте, уважаемый, – сейчас он, как заправский, гостеприимный хозяин-торговец превратился в саму любезность. Видно было: всё, что он сейчас делает и говорит, – подражание старшим: отцу, деду, дядьке – заправским торговцам, не один год проведшим на базаре. – Э-э-э! Вы не понимаете! Аромат дыни смешивается с ароматом арбуза и получается истинный букет Аллаха! Не дыни, а мёд! Не арбузы – нектар! – Паренёк воздел палец к небу, выдерживая паузу, измерил чужака смешливо искрящимся взглядом, и продолжил торговаться с женщиной, покорно ожидающей окончания мужского разговора.
 Теперь уже Константин оценил по достоинству умение юного торговца, и его глаза прищурились в улыбке:
 – Работа нужна, – как-то тихо, почти губами произнёс он, больше для проформы, но паренёк расслышал.
 – Нет, – в промежутке торговли бросил он, – нам работники не нужны. Может, старику Ниязи, – и махнул рукой, показывая куда-то в глубь базара. – Иди в самый угол, – напоследок небрежно отослал он чужака.
 Константин поплёлся в направлении, куда указал паренёк. В углу базара, в самом глухом его закутке, за огромной кучей первоклассных дынь и арбузов, сидел на корточках, обхватив колени руками и положив на них голову, старикашка. Можно было предположить, что это ребёнок, если б не свисающая между колен скудненькая, но длинная бородёнка.
 – Уважаемый! – обратился Константин к сидящему, но тот не пошевелился. Разве что только качнулся вперёд и опять замер.
 – Отец! – уже громче позвал Константин.
 Сидевший вздрогнул и медленно развернулся вчерашним старцем. Константин непроизвольно заулыбался старому знакомому. Но лицо старика не изменилось. Он смотрел скорее грозно, нежели приветливо, и Константин стушевался.
 – Хочу на работу подрядиться, – начал он неуверенно, внутренне сожалея, что не ушёл сразу: – Обокрали меня. Нужны деньги на обратный билет, чтобы домой вернуться.
 – Он плохо слышит, – неожиданно прозвенел юношеский голос за спиной Константина. Рядом стоял торговавшийся паренёк и улыбался. – Что тебе надо? – совсем по-свойски спросил он, сразу переходя на «ты».
 – Работа, – сухо ответил Константин.
 – На сколько?
 – Чтобы хватило на обратный билет… – Константин на секунду задумался, подсчитывая расходы, и закончил: – рублей так, шестьдесят, если кормить будет.
 Паренёк быстро пересказал старику Ниязи пожелания незнакомца. Тот слушал без эмоций. Казалось, старик и стоя задремал. Когда паренёк закончил, старик молча отвернулся, сгорбился, чтобы глубже залезть под халат, что-то достал и, повернувшись, также молча протянул пареньку кованый ключ.
 – Что-то ты особо не драл горло. Так он глухой или не глухой? – Константин злился, что мальчишка насмехается над ним.
 – Чего пристал? – паренёк лукаво улыбался. – Глухой, не глухой, кричи, не кричи. Всё равно не понимает по-русски, – он состроил серьёзную мину, но глаза его плутовато искрились.
 – Да, пошёл ты… – психанул Константин и, круто развернувшись, направился в ряды.
 – Куда ж ты? Постой! Бери ключ, – давясь от смеха, паренёк трусил следом. – Он взял тебя на работу. Это ключ от замка, на который заключена арба Ниязи. Пойдём, покажу, – паренёк потянул Константина за рукав, увлекая за собою. Константин обернулся остатками упрямства, но старика не было уже видно из-за кучи дынь и арбузов. «Наверное, опять скрючило», – съехидничал про себя Константин. И хоть внешне продолжал показывать своё недовольство, внутренне радовался, что нашёл работу.
 – У него здесь совсем нет торговли, – скорее подумал вслух, чем решил заговорить Константин, но паренёк тут же ответил:
 – Не переживай! Меня зовут Хамза, – представился он. – Если что не понятно – спрашивай. Вон столб, – указал в небо Хамза. – К нему пристёгнута арба Ниязи, – и юркнул в толпу.
 Константин направился на виднеющийся над людскими головами столб. Столб оказался с той стороны бетонного забора, которым был огорожен базар. У столба стояло много пристёгнутых арб. «Какая же из них Ниязи?» – почесал затылок Константин. Немного поразмыслив, он принялся примерять ключ к замкам. Увлёкшись поиском нужного замка, Константин и не заметил, как собралась толпа мужчин, пристально наблюдающая за чужаком. Не найдя искомого, Константин собрался перейти на другую сторону, как его крепко схватили и сразу же несколько пар рук обвили его, спеленав. Мгновенно, со всех сторон, раздался резкий истерический крик. Константин попытался было вырваться, но не тут-то было. Руки, как путы, стянулись крепче, и во многих местах появилась жгучая боль от щипков цепких пальцев. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, как раздался знакомый мальчишеский крик, перекричавший всю толпу. Вмиг руки ослабли и исчезли. Толпа расступилась. В очередной раз появился его спаситель, базарный паренёк Хамза. И опять вовремя. Он на узбекском языке что-то говорил собравшимся мужчинам, чеканя объяснения каждому в отдельности и для убедительности рассекал ладонью воздух перед их физиономиями. Те слушали, с недоверием поглядывая на незнакомца, и постепенно расходились, бросая косые, недовольные взгляды на толстого малого, по-видимому, он и был виновником недоразумения. Дошла очередь и до него. К удивлению Константина, Хамза, ничего не говоря, отвесил толстому звонкую оплеуху и подмигнул Константину:
 – Вот арба старика Ниязи, – указал он пальцем на самую большую арбу, как раз на ту, замок которой не успел проверить Константин. – Пойдёшь по улице, до края Оазиса и через несколько метров упрёшься в баштан Ниязи. Нагрузишь дынь, арбузов и вези на базар. Вот и вся работа, – и опять убежал к своим дыням. Откуда-то из внутренностей базара эхом отозвался голос Хамзы:
 – Если что, говори, что ты работник старика Ниязи!
 – Спасибо, – потирая больные места, шепотом поблагодарил сразу за всё Константин.
 Он знал, где баштан Ниязи. Вспомнил вчерашнюю, неожиданную встречу со стариком, и ему стало стыдно, но Константин быстро успокоил себя: «Подумаешь, съел одну дыню, всё равно пропадут. Кто их будет покупать у него?» Константин перевёл дух и освободил от оков орудие своей работы на ближайшие несколько дней. Сам ключ и, конечное, замок являли собою произведение механического чуда, с которого начиналась, наверное, вся мировая механика. Константин рассмотрел это чудо зари человеческого ума и, обмотав цепь вокруг ручки, пристегнул оба её конца замком, а ключ положил в карман.
 День зачинался не спеша. От ночной прохлады не осталось и следа, кроме воспоминаний, которые солнце уже начало выжигать. Константин рассматривал арбу, приноравливаясь к ней, и неторопливо толкал к окраине Оазиса по уже знакомой улице.
 Арба старика Ниязи отличалась от остальных большими размерами, выкрашенными в зелёный цвет низкими бортами и очень большими колёсами. Такими большими, что уровень дна приходился Константину выше пояса. Она походила на большой настил из досок, приколоченных к двум тонким жердям. На них-то, собственно, и держалась вся конструкция. Ручка представляла собою грубо отёсанную перекладину, которую прикрепили, наверное, лет сто назад, ещё не гвоздями, а деревянными штырями. За все годы использования натёрта она была до лакового блеска. Даже оставшиеся участки коры и те отполировались. Единственным признаком прикосновения цивилизации были прибитые к колёсам тонкие ленты старых покрышек: «И зачем нужен этот технический прогресс?» – усмехнулся Константин.
 На другом конце улицы появился ещё один с арбой. Константин следил за тем, как тот приближался, оценивая: как же они разминутся? Только сейчас Константин рассмотрел улицу. Она была узкой. Колёса арбы проходили, едва не попадая в арыки по обеим сторонам улицы, сбивая листья с кукурузы, попадающейся по пути. «Интересно, как они до сих пор расходились?» – озадачился Константин. И уже с интересом ждал встречи. Встречного особо не интересовали сомнения незнакомца. Он резво подкатил и также резво вскинул ручку своей арбы, которая перекинулась и встала «солдатиком». «Надо же, как просто!» – изумился Константин, оторопело остановившись. Привёл его в чувство окрик ожидающего дехканина. Константин быстро последовал примеру встречного, и хотя ему пришлось повозиться, они легко разминулись своими «солдатиками». Разве что теперь пришлось не толкать арбу, а тянуть!
 
 Константин дошёл до баштана и сел на одну из дынь. Было о чём подумать. «Сколько за такую работу заплатит старик? Зачем везти их, если ещё те не проданы? Если нет продажи, с чего платить будет?» Размышления прервала прибежавшая ниоткуда девчушка лет двенадцати. Её длинные, как смоль, волосы были заплетены в две толстые косы. На голове правильным прямоугольником примостилась тюбетейка. Смуглое личико украшали три ярких круга, два чёрных – глаза, и один алый – бантик губ. По мере того, как она разглядывала Константина, широко раскрывались все три кружочка.
 – Ты кто?
 – Я работаю у старика Ниязи, – не искушая судьбу, сразу ответил Константин.
 Девчушка крутанулась на одной ноге и, что-то крича на узбекском, побежала в сторону посёлка, махая руками. Константин разглядел тёмную голову, выглядывающую над дувалом. Видимо, к ней и бежала девочка. Он следил за происходящим внимательно, поскольку это было единственное проявление жизни. Девочка подбежала к чёрной точке и, скрестив руки на голове, стала что-то рассказывать, мотая всем телом в его сторону. Потом голова исчезла, а девочка развернулась и побежала обратно, разбрасывая в разные стороны косы. Константин встал и принялся грузить дынями арбу, стараясь показать, что он работает. Девочка подбежала, села на дыню, на которой сидел Константин, и молча стала наблюдать за работой чужеземца.
 Константин собрался в обратную дорогу, но девочка подскочила, и её алый бантик заговорил скороговоркой:
 – Куда собрался? Надо ещё грузить. Неправильно уложил. А как тебя зовут?
 – Засыпала вопросами, – улыбнулся Константин. – Как же надо укладывать?
 – У тебя нет имени? – широко раскрыла глаза девочка.
 – Почему нет? – сохраняя шутливый тон, переспросил Константин.
 – Ты не ответил, как тебя зовут!
 – Константин, – совсем развеселясь, представился он.
 – Так вот, дыни надо укладывать по-другому, – наставительно начала девочка.
 – Что, у тебя нет имени? – в свою очередь съязвил Константин.
 – Почему нет имени? – казалось, девочка ещё шире раскрыла глазки.
 – Ты не назвала его, – торжественно произнёс он.
 – Ты же не спрашивал, – воскликнула она
 – Ладно, – усмиряюще проговорил Константин. – Твоя взяла. Говори, как тебя зовут, и учи, как дыни укладывать.
 – Лейла. А укладывать надо горкой.
 Пришлось все дыни выгрузить и заново, под руководством Лейлы, уложить. Оказалось, что нужно ещё добавлять. Через час на арбе образовалась красивая пирамида из дынь.
 – Вот теперь дедушка Ниязи будет доволен, – пропела Лейла, отряхивая ладошки, как после пыльной работы.
 – Если не рухнут по дороге, – спокойно заметил Константин.
 Кружочки на лице Лейлы расширились до предельной величины:
 – Почему они должны рухнуть?

 День так и проходил. Константин грузил под лепетанье Лейлы арбу дынями, арбузами и отвозил их на базар к спящему Ниязи. Лейлу Константин замечал уже издали. Девочка, в ожидании чужеземца, сидела на высоком дувале, свесив ноги и болтая ими. Едва завидев знакомую арбу, она пропадала с дувала, чтобы вынырнуть между тяжёлыми створками ворот. Её маленькая фигурка, в длинном, до пят, платье, сгорбившись, семенила между листьями кукурузы, пробираясь на дорогу, а выскочив, махала обеими руками. Константин отвечал занятной девочке. Затем садил её в арбу, и к баштану они добирались уже вдвоём.
 В очередной раз, когда Константин привёз и выгрузил дыни, старик неожиданно резво встал и засобирался. Он встал так резво, будто и не спал весь день. Подобрал коврик, на котором сидел, коротко взглянул на своего работника и засеменил к выходу. Рабочий день закончился. Константин пристегнул орудие своего труда к столбу и поплёлся за стариком. Когда они повернули на знакомую улицу, ещё издали Константин стал выглядывать Лейлу на дувале, но она не появилась. Ниязи зашёл за кукурузу напротив ворот, из которых выныривала девочка, и пропал. Константин последовал за ним. Стараясь не отстать, едва не сбил старика, который в ожидании чужеземца стоял у самых ворот. Войдя во двор, Константин чуть не ахнул. После зноя, желтизны, глины и дыней здесь был настоящий оазис. Весь двор устлан сочной зелёной травой. Как будто и не было этого жутко палящего солнца. В центре двора искрилось водное зеркало бассейна. Три ухоженных карагача, обрезанные по форме зонтиков, сомкнули кроны, спрятав от солнца под своим пологом деревянный настил – дастархан. Сам дастархан походил на сколоченный из досок неправильной формы квадрат, примерно, три на три метра, лежащий на нескольких широких чурбанах. Поверх дастархана, по его форме, лежали ковёр и множество расшитых подушечек. Вдоль правой стены двора вытянулась одноэтажная мазанка, ровно по середине разделённая сквозным арочным проходом, на мужскую и женскую половины. Внутри прохода располагались двери – входы на каждую из половин. Из двери правой половины показался силуэт в чёрном и тут же скрылся. Сразу же внутри мазанки послышались женские и детские голоса.
 От увиденного у Константина подкосились ноги. Сил не оказалось даже для эмоций. Он сел тут же у ворот, облокотившись об огромный каменный валун. Старик Ниязи, измерив чужака пристальным прищуром, закрыл ворота на деревянный засов и заковылял в дом. Константин проводил отрешённым взглядом чудаковатого старика, запустил руки в прохладную траву и закрыл глаза в блаженстве. Как мало надо человеку!
 Ни о чём не думалось. Солнцепёк высушил все думки. Хотелось просто посидеть с закрытыми глазами. Но так уж устроен человек, что всё равно думается. Сочная зелень, прохладная трава, бассейн с водой – всё это восстанавливало силы. В голове поплыли картинки воспоминаний. Они разогнали мысли, и, само собою, задумалось легко и ясно! Константин не спал, но сознание его улетело далеко на родину. На прекрасную Кубань! Как там сейчас?
 Резкая боль в щиколотке правой ноги вернула Константина в действительность. Он очнулся и оторопело осмотрелся. Старик Ниязи сидел на корточках у его ног и двумя гаечными ключами затягивал гайки на металлическом хомуте. Константин рванул ногу, лязгнула цепь, но старик не сопротивлялся. Весь его вид говорил: работа сделана. Константин находился в замешательстве ещё некоторое время, переводя взгляд с ноги на спину удаляющегося старика, и пришёл в себя, когда спина Ниязи скрылась в тёмном проёме мазанки за дверью левой половины. Он только теперь рассмотрел камень, у которого сидел. Это был огромный валун, с вклиненным в него металлическим стержнем, с приваренной к концу примерно двадцатиметровой цепью, на которой и сидел теперь он. Константин в отчаянии попробовал цепь на прочность и откинулся на камень, закрыв глаза.
 «Дурдом! Двадцатый век! Через несколько дней ракета летит в космос. А я на цепи сижу!»

 Старик Ниязи расположился в тени карагачей. Он долго мостился, укладывая своё тело удобнее. Из мазанки выскочила женщина в чёрном платке и лёгкой накидке, прикрывающей лицо. Она помогла старику, подкладывая подушки со всех сторон, и так же быстро убежала, когда тот устроился. Ниязи вскорости задремал.
 Через некоторое время из мазанки опять показалась эта же женщина. Константин запомнил её по одежде, обшитой жёлтым узором по краям. Она несла большое блюдо с высокой горкой дымящегося оранжево-жёлтого плова. Следом вышла ещё одна женщина, в очень длинном, отдающем синевой платье до самой земли. В её руках раскачивался большой фарфоровый чайник, она несла и несколько пиал с замысловатыми рисунками. Едва Константин успел разглядеть этих женщин, вышла ещё одна – в коричневом платье чуть ниже колен. Женщина в коричневом несла на перевес большой, плоский, широкий лаваш. Все женщины были наглухо повязаны платками цвета платьев и с прикрытыми лицами, так что видны были только глаза. Накидки свисали свободно. При лёгком ветерке можно было бы рассмотреть лица, но ветерка не было. Всё принесённое женщины расставили перед спящим стариком и тихо удалились. Как ни склоняли они головы долу, но всё-таки каждая повернулась в сторону чужеземца. «Во, даёт старикашка! – ухмыльнулся Константин. – Три жены! Везде советская власть, а у него гарем и… я на цепи». – Он глянул на цепь и скривился от досады.
 Ниязи ещё некоторое время дремал. Когда же проснулся, то не спешил шевелиться. Всё осмотрел и, оставшись, видимо, довольным, приподнялся, сначала опершись на локоть и затем на вытянутую руку. Потом долго смотрел на чужеземца и махнул рукой, приглашая к столу. Константин нарочно отвернулся, следя краем глаза за стариком. Ниязи махнул ещё раз, но Константин притворился, что не видит. Тогда тот громко кашлянул:
 – Кхе!
 Константин продолжал сидеть неподвижно, для пущего самообладания положив голову на сложенные руки. Тогда из мазанки крикнули, прекрасным юным голосом:
 – Чужеземец! Ступай кушать плов, – голос прервался так же неожиданно, как и появился.
 Константин успел заметить мелькнувший в дверном проёме тёмный силуэт. Также заметил, как сверкнули глаза Ниязи, и в душе позлорадствовал: «Вот старпёр! Завёл себе молодых жён и развалился…» Константин поднялся одним прыжком. Цепи, оказалось, хватало, чтобы ходить по всему двору, но не доставало её до жилища.
 – Руки где помыть? – протянул он руки в сторону Ниязи.
 Старик, принявшийся уже за еду, бросил короткий взгляд в сторону мазанки и продолжил есть. Тут же, как по команде, одна из женщин вынесла медный таз с тёплой водой. «Худенькая. Ручки, как игрушечные, – рассматривал Константин женщину. – Постой! Эта не одна из тех троих. Пальчики просвечиваются. Ёлки… Так она совсем ещё ребёнок! – изумился Константин. – Наверное, дочка», – придумал он сам себе успокоение. Вешая ей на плечо полотенце, Константин не удержался и спросил:
 – Ты дочка Ниязи?
 Девочка хихикнула в ответ, схватила таз и убежала. Прямо с порога она принялась что-то восторженно тараторить на своём языке. Из мазанки ей ответил недовольный басок одной из женщин, но ещё некоторое время раздавался девочкин звонкий говорок. Ей не ответили. По крайней мере, Константин не услышал других голосов. Зато старик зло уставился в сторону мазанки, и, когда голос утих, опять уткнулся в еду.
 Ели молча. Плов лоснился жиром. Скрюченные пальцы Ниязи ловко собирали рассыпчатые рисинки в кучку и, слегка придавив, отправляли в рот. Как ест плов старик Ниязи, можно было любоваться. С непривычки у Константина не получалось есть руками. Он навыбивал на горке плова дырок. Жутко нервничал, облизывал пальцы, чтобы избавиться от жира, который растекался по всей руке, и поглядывал на старика. Но Ниязи не обращал внимания на художества чужеземца. Собрав очередную кучку, отправлял в рот. Жир стекал по ладони, по руке, за рукав нательной рубахи. Когда же рука опускалась за очередной порцией, то жир, стремительно возвращаясь, по мизинцу скатывался до самого плова, вот-вот вернётся в плов, но старик к этому времени успевал сгрести новую кучку и поднимал её, чтобы отправить в рот. Обновлённый жир опять устремлялся за рукав. И так раз за разом.
 Каждый ел со своего края блюда. Константин мучался, но улыбка не сходила с его лица до конца ужина. Ниязи же ел без эмоций и методично, спокойно, не обращая внимания на весёлое настроение работника. Он только один раз запнулся, поджав в узкую полоску губы с полным ртом плова. Старик зло посмотрел на работника, но тут же и успокоился. Ужин продолжился в том же режиме.
 Жирный плов запили солоноватым зелёным чаем. Старик Ниязи налил себе на треть горячего напитку и смачно потянул, прилипнув жирными губами к пиале. Константин последовал его примеру, пил, обжигаясь, но не издавая ни единого звука. Ниязи, широко раскрыв глаза, внимательно посмотрел на чужеземца. Только теперь Константин понял, что старик зорко следит за ним, не только поглядывая, но и прислушиваясь к каждому звуку. Не услышав ожидаемого смачного сёрбанья, Ниязи тут же поднял голову, как тот верблюд, и глаза его удивлённо расширились, выставив напоказ старческие бельма. Константин, в свою очередь, принял равнодушный вид, в душе восхищаясь стариком: «Вот, лис!» Ниязи начинал ему нравиться.
 Поужинав, Константин коротко поблагодарил и занял своё место у камня. Старик Ниязи громко откашлялся и сыто распластался. Тут же выскочили две женщины – прибрать. Женщина в коричневом платье стояла на пороге мазанки, принимая посуду. Дождавшись, когда приберут, вышла опять девочка, с большим парящимся тазом. Она была на голову ниже всех. Константин сразу узнал её. Девочка неестественно сгибалась под тяжестью ноши, и всё время обращала своё прикрытое лицо в сторону чужеземца. На плече у неё висела сменная одежда. Она поставила таз перед стариком. Рядом положила свежий халат, стопку белоснежного белья и быстро убежала, в дверях хихикнув. «Девчушка совсем», – уверился в своих предположениях Константин.
 Старик всё делал не спеша. И в этот раз он ещё немного полежал, затем встал, снял халат, нательную рубаху, всё скинул у дастархана. Долго обливал дряблое тело горячей водой. Отжал бородёнку и оделся в чистое. Тут же выскочили две женщины и всё убрали. Ниязи сел на коленки и, глядя в небо, приступил к молитве. Это был последний, пятый, вечерний намаз. Продолжался он не долго. Закончив его, Ниязи принялся опять умащиваться, чтобы улечься поудобнее. Выбежала женщина и покорно стала подкладывать подушку за подушкой. «Похоже – это старшая из жён, – Константин уже начал распознавать женщин по одежде. – На этой штанишки и платье расшиты по краям жёлтым узором. Полноватая фигура выдавалась под одеждой. Постой, постой, это же золотом расшито! – осенила догадка Константина. – Вон, даже рукава в золоте. И колец – на каждом пальце!»
 Старик наконец-то улёгся и тут же засвистел в сладком сне. Для него прошёл ещё один день.
 Константин погрустнел. Предстояла вторая ночь на чужбине. И если первая – была в сладость, то вторая навевала грусть. Приходящая ночь несла прохладу, а может, и холод. Камень ещё грел. Константин прижался всей спиной к нему, закрыв глаза, и унёсся мыслями домой – в соседний мир цивилизации! Вспомнилась Лена…
 Константин не услышал, как к нему подошли. Открыл глаза оттого, что кто-то мягко наступил на ногу. Перед ним стояла одна из женщин Ниязи. Она поставила всё тот же медный таз и с интересом разглядывала чужестранца, ожидая, когда тот откроет глаза. «Платок и лёгкая накидка на лице. Глаза совсем молодые. Эта, наверное, вторая жена, – рассматривал Константин женщину. – Судя по рукам, не старая ещё. Одета тоже богато. Фигуры совсем не разглядеть. Платье цвета вороньего крыла, до самых пят. Даже не видно, что под ним. Богатыми, чёрными кружевами обшиты края платья и манжеты. Все пальцы тоже в золотых кольцах. Вот тебе и дедушка!» – восторженно заключил образ Константин, посмотрев на спящего Ниязи.
 – Как твоё имя? – спросил он женщину, не отрывая взгляда от старика Ниязи и стараясь показать своё равнодушие.
 Женщина молча положила рядом махровое полотенце и, как тень, склонив голову, удалилась, не ответив. После неё остался только аромат эфирных масел. Длинное платье прошелестело по траве, не открыв любознательным, что же под ним и во что хотя бы обута хозяйка. Помедлив, Константин потрогал воду и быстро разделся. Горячая вода – это был первый радостный миг за весь день. Вдоволь наплескавшись, он обтёрся докрасна полотенцем и оделся. Что-то его встревожило, и он огляделся, ища это что-то. Всё было обычным. Рука непроизвольно потянулась к полотенцу, и Константин понюхал его. Вот что. Полотенце отдавало прекрасным ароматом. Он усмехнулся.
 Стоило ему закончить мыться, как тут же вышла вторая жена, и всё унесла. За ним наблюдали так же, как и за стариком, а может быть, и ещё пристальнее. Он – чужак! Константин почесал затылок, потянулся во весь рост и вернулся к камню. Едва он закрыл глаза, как опять слабо наступили ему на ногу. Перед ним снова стояла вторая жена и рукой приглашала следовать за нею.
 – Что ещё? – Константин встал и нехотя поплёлся за женщиной. Она подвела его к дастархану и указала на свободное место. Дастархан был уложен так, что могли спать двое. Старик мирно посвистывал на одной половине. Вторая же половина была приготовлена для него.
 – Нет, нет, – улыбнулся Константин, – не стоит. Я там, у камня.
 Женщина покорно склонила голову и настойчиво указала рукой на приготовленное место.
 – Спасибо. Нет, – отрезал Константин и направился к камню. Женщина ещё раз указала рукою, приглашая лечь. Он уже отмахнулся не глядя. Приученная к повиновению, она подчинилась. Когда Константин садился у камня, двор был уже пуст.
 Ночью похолодало. От бассейна тянуло промозглостью. Плюнув на все условности, Константин забрался под ватное одеяло, рядом со стариком и, согревшись, уснул.

 Дни проходили монотонно. Константин возил дыни, арбузы, сгружал на кучу Ниязи, которая только пополнялась и нисколько не уменьшалась. Старик весь день сидел на корточках и дремал. От дремоты он отвлекался только для очередного намаза. «Как он только угадывает, когда надо проснуться?» – удивлялся Константин.
 – Слышь, Хамза! Как старик узнаёт, когда время молиться? – решился спросить у паренька Константин, в очередной свой приход.
 Вместо ответа Хамза воздел палец к небу и хитро улыбнулся. Уже вдогонку крикнул:
 – Приходи к нам вечером, кое-что тебе покажу.
 – Что ты можешь мне показать, – не останавливаясь и не скрывая раздражения, огрызнулся Константин.
 – Подожди, Костя! – Хамза догнал Константина и пошёл рядом. – Познакомишься с моими друзьями. Что ты всё один да один.
 – Вечерами Ниязи меня на цепь сажает.
 – Как сажает? – рассмеялся Хамза, но, заметив, как изменилось лицо Константина, тут же просительно, как-то извиняясь за странности Ниязи, добавил. – Не обижайся. Понимаешь, ты чужак, а в доме женщины...
 – Да, ладно… – Константин пожалел о сказанном. «Теперь весь оазис узнает про цепь».
 – Так придёшь? – не унимался Хамза. – Узнаешь наши обычаи. Посмотришь, как мы живём.
 – Отстань. Не хочу я знакомиться с вашими обычаями, тем более с тем, как живёте. С меня Ниязи вот так хватает, – для убедительности Константин провёл ладонью по горлу.
 – Зачем же ты к нам приехал? – не смог скрыть своего удивления Хамза.
 – Ну, уж точно не на цепи посидеть! – вспылил Константин. – Я не к вам приехал, – справляясь с эмоциями, с грустью в голосе заговорил Константин: – Вы меня не интересуете. Я приехал Кара-Кумы посмотреть. Планировал переход совершить через них.
 – Самому! – воскликнул Хамза. – Ты собрался один пройти через Кара-Кумы?
 Константин остановился, подозрительно вглядываясь в лицо паренька. Но Хамза не разыгрывал удивления, и Константин растерялся, не зная, что ответить. Продолжать разговор или сказать, что пошутил?
 – Кара-Кумы – это смерть! Ты ищешь смерти! – неожиданно воскликнул Хамза, замахав руками, и его лицо исказил ужас.
 – Тихо ты, – Константин, испуганно озираясь, схватил Хамзу и притянул к себе. – Пошутил я, пошутил. Не ищу я смерти. Посмотри на меня! Разве я похож на того, кто ищет смерти?
 Хамза, немо раскрыв рот, закивал, но ужас не сходил с его лица.
 – Я случайно к вам попал, – соврал Константин, чтобы успокоить паренька. – Ехал на Тянь-Шань и вот попал…
 – На Тянь-Шань зачем ехал? – быстро переспросил Хамза, сдвигая брови.
 – Понимаешь… Мы с товарищем каждый год ходим в горы. Намечаем сложный маршрут и преодолеваем его. В этом году планировали через Кара-Кумы пройти и потом махнуть на Тянь-Шань. Там тоже запланированы два восхождения.
 – Это худой переход, – опять замахал руками Хамза. – Где же товарищ твой?
 – Не смог он, – с грустью ответил Константин.
 – Зачем это тебе? – Хамза продолжал вглядываться в лицо Константина.
 – Что зачем? – сразу не понял вопроса Константин.
 – Тянь-Шань, Кара-Кумы… маршруты…
 – А это… Проверить себя, – какая-то неуверенность засквозила в голосе Константина. – Вот ты живёшь в этих условиях, и тебе не понять. Я живу в большом городе, и мне нужен такой стресс, чтобы весь год чувствовать себя в форме. Я совершаю восхождение на шеститысячник и весь год чувствую себя выше всех ровно на шесть тысяч метров, – Константин посмотрел на Хамзу. Выражение лица паренька сменилось с тревожного на глупое, не понимающее, и Константин, в какой раз, пожалел о сказанном. – Ладно, ступай. «Надо же какое лицо!», – восхищался Хамзой Константин, толкая арбу на баштан.
 Остаток дня Константин работал без остановки. Когда приходил на базар, старался не смотреть в сторону Хамзы. Хамза же, напротив, издали высматривал работника Ниязи и провожал взглядом, пока тот не скрывался. С этого же дня насмешки со стороны других работников уменьшились. Константин понимал, что это заслуга Хамзы. Что он им рассказал, можно лишь догадываться, но всё равно здорово.
 Провожала старика Ниязи на работу всё время одна и та же женщина в платье расшитом золотом. Она тенью выходила из мазанки и шла следом за уходящими мужчинами. У самых ворот протягивала Константину узелок. Единственный раз, когда она могла смотреть на чужака дольше обычного. Подёрнутые лёгкой паутинкой, но ещё выразительные глаза застывали, не моргая, в чёрном ободе бровей и ресниц. «Где-то до тридцати пяти лет», – предположил Константин.
 Первый раз Константин попытался отказаться, но она ткнула узелок ему в руки и, отвернувшись, быстро ушла. Константин успел разглядеть её пухлые руки. По всему чувствовалось, что старшая жена – она! Каждое утро Константин получал из этих рук узелок. В нём ничего особенного не лежало, один толстый лаваш, надрезанный пополам. В образованный надрез вложены несколько шариков курдючного сала. Это и был его обед. В узелке обязательно лежали кристаллы соли и склянка с чистым спиртом.
 – Зачем спирт? – на третий день, принимая узелок и заглянув внутрь, Константин решился спросить.
 Женщина посмотрела на Ниязи. Тот что-то посоображал, потом едва заметно кивнул ей. Женщина склонила голову, принимая согласие мужа к исполнению, и пояснила:
 – Когда перестанешь потеть, выпей.
 – Зачем? Я не пью.
 – Жара для тебя, чужеземец, погибельна. Нет пота, значит – сердце останавливается. Спирт запустит его, кровь разгонит, – слегка поклонившись старику, словно извинившись за излишнюю своевольность, женщина повернулась и ушла, придерживая подол.
 Ниязи стоял к ним спиной. Когда же разговор закончился, он зыркнул на Константина и пошёл вперёд, помогая себе взмахами руки, спереди за спину. Константин шёл следом и про себя поблагодарил заботливую женщину.
 Обедал Константин курдючным салом с лавашем и дыней, заедая обед арбузом. Склянку со спиртом затыкал за пояс, чтобы быстро достать и выпить, но пока спасительный напиток не требовался. Небольшой осколок соли клал на язык и принимался за работу. Потел Константин основательно. Так что вечером можно было с рубашки соль соскребать. Но утром рубашка ждала его чистой и отутюженной.
 Баштан старика Ниязи окружала изгородь из срезанной верблюжьей колючки, и казалось, он не имел границ. Правда, Константин ни разу не пытался обойти его. Выглядывая в пустыне дальний край баштана, он не переставал удивляться, откуда столько набрали верблюжьей колючки, чтобы всё это огородить? Разгадка объяснилась сама собою. В очередной раз, расположившись на обед, Константин обратил внимание на многочисленные, торчащие из земли то тут, то там сухие стебли. Вся плантация состояла из таких стеблей, рассечённых пополам. Те, что видел Константин, просто засохли и не использовались, а остальные служили человеку. В рассечённый стебель растения пустыни изобретательный человек закладывал проращенное семечко дыни или арбуза, которое пускало корень внутрь стебля. Корни верблюжьей колючки, уходящие глубоко под землю, к самым далёким подземным источникам, питали влагой нежное растение – подсадыша. Такой простой оказалась разгадка богатых урожаев старика Ниязи.
 
 Константин работал без устали от рассвета до заката. Узбеки-дехкане, кучкующиеся на базаре, поначалу посмеивались над бледнолицым тощим, но жилистым молодым человеком, работающим без отдыха. Затем старались не замечать не нужного им рвения чужеземца. И когда хозяева начали подгонять их, праздно болтающихся, ставя в пример чужака, то поглядывали уже с ненавистью. Константин чувствовал меняющееся к нему настроение «братьев по работе». Слышал издевательские реплики в свой адрес и в тайне благодарил провидение, что не понимает сказанного. Как бы закончилось дело, понимай он всё, Константин и сам не мог предсказать.
 Четвёртого дня, второй недели, когда Константин прикатил очередную арбу, его окликнул, свистнув на всю округу, Хамза. «Мальчишка», – усмехнулся Константин и не стал оборачиваться. В поддержку Хамзе сразу же загалдели перекуривающие работники, отпуская очередные шуточки.
 – Костя! Привет! – поздоровался Хамза, не обращая ни на кого внимания.
 – Чего тебе? – остановился Константин.
 – Не сердись на них, – примирительно заговорил Хамза. – Тебя никто не тронет. Ты работник Ниязи. Старик тобою доволен.
 – Ты за этим меня позвал?
 – Отец ругался, что я тебя отправил тогда. Нам тоже такой работник пригодился бы.
 – Пошёл ты… – Константин хотел ещё добавить пару слов, но удержался и покатил арбу дальше, покрикивая на зазевавшихся покупателей.
 – Куда пошёл? – развеселясь, позвал Хамза и быстро затараторил вдогонку. – Старик Ниязи велел тебе передать, чтоб эту арбу разгрузил у меня и больше не возил на сегодня. Ступай домой!
 Константин дотолкал арбу к месту Ниязи и обалдел от увиденного. Место старика пустовало, не было ни огромной кучи, ни самого Ниязи. Как ни злился Константин, пришлось толкать её обратно. Хамза встретил его широкой улыбкой.
 – Я же тебе кричал. Куда пошёл?
 – Где старик? – злясь, буркнул Константин.
 – Приехали из города и забрали весь урожай. А ты переживал! – Хамза задорно хлопнул Константина по плечу, но тому было не до шуток, и он спокойней добавил: – Ниязи поехал зачем-то с ними в город. Велел тебе домой идти.
 – А что дома?
 – Отдыхай. Подстричься бы тебе надо.
 – Как-нибудь без тебя решу, когда мне стричься. Куда разгружать?
 – Иди, – никак не мог унять смех Хамза. – Я сам разгружу. Арбу тоже пристегну. Завтра найдёшь, – он ловким движением провёл по волосам Константина и, держа закрытый кулак, спросил: – Угадай, что в руке?
 – Ещё раз так сделаешь, в морду дам.
 – На, смотри, – Хамза разжал кулак, и Константин успел заметить слетевших пару точек.
 – Что это?
 – У нас это обозначает богатство, – продолжая улыбаться, пояснил Хамза. – Чем больше этого, тем больше денег, значит. В твоём мире – это называется вшами. Тебя надо стричь, а то они у тебя уже колированные, – Хамза заразительно рассмеялся на весь базар. Не удержался и Константин, но больше от горечи. Голова, и правда, последнее время чесалась не на шутку. Он отдал Хамзе ключ и, ничего не сказав, отправился домой. Разговор о вшах и увиденные насекомые теперь терзали всё тело. «Как я не догадался сам?» – размышлял он по дороге и, почёсывая затылок, рассматривал содранные запёкшиеся кровяные корочки под ногтями. После разговора с Хамзой казалось, что вши ползали по всему телу.
 Дома его уже ждали. Из дверей выглянула чёрная голова и, скрывшись, подняла галдёж. Константин прошёл через весь двор и сел на дастархан. Впервые не уставшим рассматривал он внутренний двор. Всё было таким же, и ничего не изменилось, разве что не пристегнули цепь. Одинокий камень показался старым и уставшим от долгого лежания. Чего он только не повидал на своём многовечии…
 Нет, всё-таки кое-что произошло. Старшая жена не вышла. Еду вынесли вторая и третья жёны. Затем девочка, изгибаясь, принесла полный таз с горячей водой – умыться.
 – Сколько тебе лет? – впервые почувствовав себя свободным, спросил Константин.
 – Двенадцать, чужестранец, – прощебетала девочка. В отсутствие Ниязи она позволила себе задержаться и бесстыдно разглядывать чужака.
 – Так ты дочка Ниязи? – с какой-то надеждой спросил Константин.
 Из мазанки её окликнули, заметив не простительную своевольность.
 – Нет. Четвёртая жена, – звонко прокричала девочка, убегая.
 В мазанке послышались бубнящие голоса упрёков и звонкий голос девочки, огрызающийся старшим жёнам.
 С полотенцем в руках вышла вторая жена. Она тоже позволила себе вольность, остановившись ближе обычного. Константин заметил это и улыбнулся, прямо глядя на женщину. Женщина стояла, потупив глаза долу, ожидая, когда мужчина умоется. Забирая таз, тихо сказала:
 – Она ещё ребёнок.
 – Для чего ребёнок? – усмехнулся Константин.
 Есть не хотелось. Константин поковырялся в еде, выпил чаю и откинулся на расшитые подушки. Бурно жестикулируя и что-то крича, тут же выбежала старшая жена. Она не отходила далеко от мазанки. Следом выскочили остальные жёны посмотреть, что произошло. Константин, подняв голову, смотрел за неожиданным выбросом эмоций женщины. Ему передалось возбуждённое состояние старшей жены, и он дико рассмеялся. К нему подошла вторая жена и тихо пояснила:
 – Тебе не надо ложиться на подушки Ниязи.
 Константин, едва сдерживая истерический смех, подвинулся. Старшая жена, что-то громко недовольно выговаривая, скрылась.
 – Ты такая красивая, – бросил Константин вслед удаляющейся второй жене. Только по дрогнувшей походке он понял, что она услышала, и улыбнулся. – Мне бы подстричься, – вспомнил про вшей Константин, но женщина не ответила. Снова всё зачесалось.
 Через время она вышла с табуреткой и чёрной пол-литровой кружкой. Женщина остановилась, глядя в землю, словно о чём-то задумавшись, но стоило Константину приподняться на локтях, наблюдая за происходящим, склонила голову набок, приглашая работника следовать за собою. Константин едва сдержал новый приступ смеха. После предыдущего неожиданного взрыва эмоций он ещё находился на грани приподнятого настроения. Он вскочил с дастархана и самой любезностью последовал за женщиной. У Константина созрело сильное желание разговорить молчунью.
 Между мазанкой и дувалом оказался узкий, ухоженный проход. В землю набит речной булыжник. Вдоль натянуты верёвки, похоже, для сушки выстиранного белья. Дувал и стену мазанки здесь вымазали до идеальной гладкости, как для жилья.
 – Ещё одна тайна Ниязи, – присвистнул Константин.
 Женщина поставила по центру табуретку и указала на неё. Под табуретку ногой задвинула кружку, чёрную от сажи.
 – Зачем это? – садясь, поинтересовался Константин, с интересом наблюдая за действиями женщины.
 Женщина молча достала механическую машинку для стрижки. Глянув на ещё одно эхо прошлого, Константин иронично заметил:
 – Ну, да. Откуда здесь парикмахерская. Что в кружке?
 – Гас, – тихо ответила женщина.
 – Что это такое? – удивился Константин, поднял кружку и понюхал. – Солярка, что ли?
 – По-вашему, керосин.
 – Это ещё зачем?
 Разговор прервала пришедшая девочка с тазом и сложенной махровой простынёй. Она собралась посмотреть, но женщина грубовато отослала её:
 – Принеси воду. Сними рубашку и садись, – обратилась она уже к Константину.
 – Двадцатый век! – воскликнул Константин, подчиняясь.
 Девочка быстро вернулась с большой кастрюлей горячей воды. Она попыталась остаться, но женщина что-то сказала по-узбекски и та, надув губы, убежала. Напоследок выглянула из-за угла и скривила рожу. Константин рассмеялся.
 Женщина стригла почти профессионально. Волосы прядями падали на брусчатку. Особенно больно было, когда она стригла затылок. На затылке образовались уже раны. Машинка то и дело разрывала очередную ранку, начинала сочиться кровь, и женщина обтирала её тряпочкой, смоченной в керосине. Закончив стричь, она налила в таз воды, намочила тряпочку в керосине и принялась протирать всю голову.
 – Тихо, тихо, – крепко схватил её за руку Константин. – Щиплет. Ты мне хочешь голову сжечь?
 – Наклонись, – мягко попросила она.
 Запахло шампунем.
 – Надо же! В этом мире есть ещё и шампунь, – иронично пропел Константин, склонившись над тазом. – Какое соседство – замок из каменного века, машинка допотопная, керосин, ракета, шампунь, вши… – Константин пристально посмотрел на женщину и тише добавил: – И красивая женщина на краю света. – Женщина смотрела, не мигая, и можно было только догадаться, что она покраснела.
 Константин помыл голову и обмылся по пояс. Женщина помогала, обливая мужчину из фарфорового кувшина. Она ловко обвернула махровую простынь вокруг его тела, а он не спеша обтирался, так и стоя замотанным.
 Константин почувствовал на талии прикосновение тёплой руки и обернулся, теряясь от представшего его взору. Перед ним стояла обнажённая по пояс вторая жена Ниязи. Ему открылась тайна красивой молодой женщины. В ней были знакомыми только глаза. Лицо оставалось прикрытым. Белое, не знающее солнца тело, лоснилось возбуждением. Упругую, красивую грудь с розовыми сосками портили только белизна и сетка синих вен. Она вздымалась желанием и покачивалась литыми, не тронутыми формами.
 – Ты с ума сошла, – зашептал Константин, срывая с себя простыню, и накинул ей на плечи. – А если кто-то придёт? «Наконец увидел её штанишки», – вдруг отметил про себя Константин.
 – Не придёт, – дрожащим голосом прошептала женщина. Её рука нервно сжимала талию мужчины, глаза горели тревогой, замешанной на страхе. Он хотел что-то сказать, чтобы остановить, отговорить её, и со всей искренностью взял под локоть, для убедительности своих слов. Женщина по-своему истолковала этот жест и обессилено упала в его объятия.
 – Я не могу, вот так… – растерялся Константин, оглядывая голые камни. – Не на камнях же…
 – Глупый ты…– страстно шептала женщина. Заговорив, губы её словно ожили и стали хватать, целовать мужское тело прямо вместе с накидкой. Константин едва мог удерживать распаляющуюся женщину. Неожиданно она развернулась, прижимаясь спиной и закинув голову на плечо Константина. Константин, оборачиваясь, едва успевал и следить, чтобы никто не пришёл, и удерживать в объятиях обезумевшую от страсти женщину. Крепко держа его за пояс одной рукой, другой она потянула за шнурок и фуляровые* штанишки свалились, обнажая хозяйку перед всевышним. Безумство женщины начало передаваться и Константину. Он уже забыл поглядывать за входом. Обнажённое, разгорячённое женское тело он уже ощущал и через брюки. Крупная грудь страстно налилась в его руках, упираясь прохладными, твёрдыми сосками в ладони. Где-то в далёком сознании он отметил, как чьи-то живые пальцы пробегали по его обнажённому телу. Одурманенный страстью, он едва не свалился, стреноженный упавшими брюками, но женщина успела опереться о стену, принимая мужчину красивыми формами молодой фигуры. Его руки почти сомкнулись на извившейся, тонкой талии. Её разгорячённые, крутые бёдра напряглись, и когда Константин с силой притянул их к себе, обдаваемый жаром страсти, женщина истомно застонала, запрокидывая голову и хватая воображаемый образ губами. Где-то в боковом зрении мелькнул выглянувший из-за угла и быстро скрывшийся черный платок, но уже ничто не могло вмешаться… «Может, показалось?» – только и мелькнуло в сознании. Но только мелькнуло!
 Константин сидел на табурете с опущенной головой. Женщина быстро оделась, как будто ничего и не произошло, собрала всё и также быстро, молча ушла. Сколько он так просидел, Константин не смог бы сказать. Очнулся он от тяжких раздумий от тёплого прикосновения. Ему показалось, что она вернулась, и он погладился о руку щекой. Тут же подскочил. Перед ним стояла девочка.
 – Чего тебе? – прикрикнул на неё Константин. – Почему не на базаре?
 – Никто не смеет на меня кричать, кроме Ниязи, – огрызнулась девочка и уже увереннее добавила, – Я уже вернулась, – девочка смотрела на Константина с какой-то злобой.
 Не успел Константин опомниться, как она обошла стул и вцепилась в его талию.
 – Ты чего? – попытался он отцепиться от девчонки, но она держалась крепко.
 – А я всё расскажу Ниязи, когда он вернётся, – глядя с вызовом, тихо сказала она.
 – Что ты расскажешь? «Значит, не показалось», – мелькнуло в голове. Константин едва сдержался, но его обдало холодным потом. Он представил, во что ему всё это выльется, если узнает Ниязи.
 – Всё! Чем вы занимались с Зуби?
 – Чего тебе надо? – Константин быстро соображал, что делать. Свернуть шею этому цыплёнку ему не составляло труда, но куда потом? Пока размышлял, не заметил, как девочка расстегнула сверху платье, спустила его до пояса и поднялась на цыпочки, приноравливалась прижаться к нему.
 Она полностью старалась подражать Зуби. Её детские груди едва вырисовались и просто
торчали нахальными сосками, с несколькими волосинками вокруг. В какой-то момент, как показалось Константину, она даже испугалась – так созревала в девочке настоящая женская страсть, но сама она ещё этого не понимала. Девочка прижалась. Её руки непроизвольно опустились, и, сама того не ожидая, она схватилась за что-то, для неё не знакомое… Константин почувствовал прикосновение к влажной ткани сжатой цепкой ручонки. Он наблюдал за происходящим и чуть не рассмеялся, когда девочка неожиданно замерла, соображая, за что же она взялась… Посмотрела на руку, понюхала, состроив гримасу, обтёрла её об Константина, брезгливо оттолкнулась:
 – Фу, какая гадость! – выпалила она и убежала, одеваясь на ходу.

*Фуляр – мягкая, лёгкая шёлковая ткань, из которой шьют в азиатских странах женскую одежду. Очень дорогая ткань.


 – Я бы поспорил, но не буду, – ухмыльнулся Константин, посмотрев вниз на успокаивающуюся страсть. Теперь, похоже, он был в безопасности, – Легко отделался. Так её зовут Зуби! – Константин протёр место, об которое вытерлась девочка, и тоже понюхал руку. – Ну, вот. Теперь буду пахнуть ею.

 Старик вернулся к ужину. Он молча прошёл к достархану, и каждодневная процедура началась. Ужинали, как всегда, молча. Константин чувствовал, что старик чаще обычного посматривает на него. Константин замедлял движения и старался есть медленнее, но есть хотелось, против обычного, очень сильно. Поужинав, Ниязи умылся и ушёл в мазанку. Из мазанки он долго не появлялся и Константин забеспокоился.
 Константин сидел у камня не пристёгнутый и наблюдал за чёрным входом. За пологом слышались ровные голоса мирно разговаривающих людей. Необычным было только то, что старик, впервые за две недели, после ужина проводил время в мазанке, а не заснул. В какой-то момент Константин даже устал нервничать, и на него напало какое-то бесшабашное равнодушие. Уже стемнело. Константин, не дожидаясь старика, улёгся и закрыл глаза: «Будь что будет», – пульсировало в голове. Уже засыпая, почувствовал, как к его ноге прикручивают металлический хомут. «Прикручивай, прикручивай, мы с тобой уже как родственники, – сквозь дремоту усмехнулся Константин. И уже через секунду почувствовал, как Ниязи перелезает через него на своё место. «Надо же, какой лёгкий, – удивился Константин. – Лезь, лезь родственничек… Вот уж поистине – в сексе все родственники!»
 Первая за прошедшую неделю ночь выдалась душной. Во сне старик скинул на Константина одеяло, и тот проснулся весь потный. Оба ватных одеяла он отправил на траву, но это не помогло. Тогда Константин потихоньку встал, прошёлся по двору, стараясь меньше бряцать цепью, и подошёл к бассейну. Зачерпнув пару жменей воды, он смочил лицо. Константин знал, что из бассейна набирали воду для еды, но от него так тянуло прохладой… И он не выдержал. Быстро снял с себя одежду и медленно опустился по плечи в студёную воду.
 – Кхе-кхе, – раздалось неожиданно над самой головой. «Тьфу, ты», – Константин пулей вылетел из бассейна. Перед ним стоял Ниязи. Даже в темноте Константин рассмотрел суровый, огненный взгляд старика.
 Обидно было другое. Всё равно не помогло. Остаток ночи прошёл в душных мучениях. И совести.
 Утром никто из женщин не вышел. Собрались на работу, не завтракая. На обед тоже не приходилось рассчитывать. Никто не вынес ему знакомый узелок. Всю дорогу Константин гадал: «Когда старик успел рассказать женщинам? Или женщины сами всё видели?» Ему было стыдно.
 В поле прибежала Лейла и совсем расстроила, сообщив, что сегодня её увозят в город. «Хоть какое-то общение, – с грустью подумал Константин. – Неужели всё из-за этого проклятого случая с бассейном?» Лейла натараторила и убежала, разбрасываясь в разные стороны многочисленными чёрными косичками.
 Работу закончили раньше обычного. Старик Ниязи ушёл, не дождавшись работника. Когда Константин выгружал дыни, подошёл Хамза:
 – Ниязи пошёл домой. Велел и тебе идти.
 Константин внимательно всматривался в выражение лица мальчишки, угадывая, знает ли он о ночном происшествии, но тот передал и ушёл, махнув на прощание.
 Константин пристегнул арбу и вернулся на базар.
 – Слышишь, Хамза! – позвал он паренька.
 – Чего? – откуда-то из-за дынной кучи отозвался тот.
 – Эта, в золотых одеждах – старшая жена Ниязи? – Константин не мог никак понять по поведению Хамзы настроение вокруг него и последствия ночного происшествия, и решил во что бы то ни стало разговорить паренька.
 – Странный ты какой-то, – вынырнув, Хамза пристально посмотрел на Константина. – Я же приглашал тебя в гости. Хотел рассказать о наших обычаях.
 – Да, ладно тебе. Не сердись, – Константин не мог скрыть своего настроения, и Хамза заметил, что тот не в духе, потому что уже примирительно добавил:
 – Нет. Она третья жена. – И тут же объяснил, увидев удивлённый взгляд собеседника: – Старшая и вторая жёны уже умерли.
 – Почему Ниязи спит на достархане? У него, что, нет кровати?
 – Чем дастархан плохая кровать? – удивился вопросу Хамза.
 – Ну… муж с женой… на чём у вас спят? – Константин уже пожалел, что затеял этот разговор.
 – Каждый на своей половине, – лицо Хамзы изменилось с серьёзного на лукавое, и он добавил, улыбаясь: – Вон, что ты имеешь в виду! Мы этим занимаемся в высоком старте, – и Хамза звонко рассмеялся.
 – Откуда, ты такой грамотный взялся?
 – Я же учусь в Ташкенте, – совсем развеселился Хамза. – Сюда приезжаю на каникулы, старикам помогать.
 – Ладно, болтун, – махнул Константин рукой, – бывай.
 Идти домой не хотелось. Константин сделал по посёлку круг, размышляя, и ноги сами привели к дому Ниязи. Старик сидел на своём месте и ел плов. На вошедшего Константина глянул только мельком. Сразу же вышла Зуби с тазом и кувшином воды и остановилась, ожидая, когда Константин подойдёт мыться. В этот раз она стояла на приличном расстоянии. Константин не заставил себя долго ждать. Стараясь всем видом показать свои извинения и готовность к послушанию, но в одном не удержался:
 – Здравствуй, Зуби, – тихо, не глядя на женщину, поздоровался он.
 Зуби не ответила. Константин только почувствовал, как она вся напряглась и отшатнулась, схватившись за накидку на лице. Закончив мыться и возвращая полотенце, он посмотрел ей прямо в глаза. Глаза Зуби горели и переполнялись тревогой, но она приняла всё и, как обычно, быстро ушла, склонив голову.
 Константин надел хомут и присоединился к ужинающему Ниязи. Как назло, второй день подряд, есть хотелось сильно. Едва себя сдерживая, Константин всё-таки ел в этот вечер много. От переедания он даже медленнее садился у камня, потому что как-то побаливал живот, но всё равно было хорошо! И он задремал. «Кажись, всё обошлось!» – ухмыльнулся он.
 Послышались тихие шаги, и Константин приоткрыл глаза. К нему подходила Зуби. У Константина даже сердце сильнее забилось.
 – Ниязи спрашивает, – дрожащим голосом заговорила она, – не хочешь остаться ещё на пару недель?
 – А что, я уже уехал? – усмехнулся Константин, дёрнув ногой с цепью.
 – Через два дня Ниязи рассчитает тебя, и можешь уезжать, – пояснила женщина, отведя глаза в сторону и, выдержав паузу, добавила. – Ему понравилось, как ты работаешь. Ему нужны такие работники.
 – Нет. Спасибо, – вырвалась неожиданная грусть от предстоящей свободы.
 – Как хочешь, – с едва сдерживаемой болью в голосе ответила женщина и медлила, ожидая, что, может быть, мужчина изменит своё решение.
 – Попроси ты, может и останусь, – Константин отвернулся и закрыл глаза. Опять послышались уже удаляющиеся шаги, и он посмотрел женщине вслед. Даже походка выдавала в ней тоску тяжёлого, но неотвратимого расставания.
 «Хватит с меня экзотики, – успокаивал взбесившееся сердце Константин. – Домой надо возвращаться. Почему не спросил адрес или хотя бы телефон Лены?» Лена вспомнилась сразу. И почему-то именно в момент расставания – с полными слёз глазами и задыхающаяся. «Что мне надо было делать? У меня намечен был маршрут! Кто же знал, что всё так повернётся?»

 Настал день отъезда и расставания. Ничего не изменилось в этот день, кроме того, что Ниязи и Константин не собирались на работу. Во время завтрака послышался звук мотора подкатившего к воротам автомобиля. Через какое-то время показался улыбающийся водитель «уазика». Он тепло поздоровался с Ниязи и похлопал Константина по спине как старого знакомого. Старик в ответ сухо что-то спросил его по-узбекски, и тот, кивнув, быстро убежал к машине. Вернулся уже с полными руками различных свёртков. Константин различил только станковый рюкзак. Самый настоящий альпинистский, о котором давно мечтал, но не мог позволить себе купить, студенческих средств вечно не хватало. В свёртках оказались все необходимые принадлежности альпиниста. Даже новенький, титановый ледоруб. От спальника у Константина аж голова закружилась. Это был настоящий индийский пуховик, весом едва ли сто пятьдесят граммов, и то из-за молнии. Палатка тоже удивила – лёгкая до безобразия. Когда Константин уложился, выяснилось, что весь его груз едва доходил до шести килограммов, а это значило, что целых шесть килограммов он мог взять еды. Женщины вынесли приготовленную еду, пару новых армейских рубашек, шерстяные носки, связанные своими руками, а старик слегка кивнул головой, и старшая жена развернула последний свёрток. В нём оказались новенькие вибрамы и новая ветровка с брюками. Довольный Константин тут же переоделся, уложил рюкзак и в полном облачении предстал перед всем семейством. Старик сидел в тени карагачей и, улыбаясь одними глазами, придирчиво осмотрел Константина, долго вглядывался в его лицо. Оставшись довольным, Ниязи встал и подошёл прощаться. Он протянул сразу две руки. Константин, растроганный, ухватился за прохладные руки старика, но они ловко выскользнули, оставив пухлый пакет с деньгами.
 Прощались недолго. Старик Ниязи, кряхтя, проверил, хорошо ли закрыты все застёжки на рюкзаке, похлопал Константина по спине и засеменил к своему достархану, под тень карагачей. Вот и всё прощание. Константин дождался, пока старик уляжется, улыбнулся всему и всем сразу, вскинул на плечо рюкзак. У ворот оглянулся на мазанку. В тёмном своде стояла она…
 Константин возвращался в цивилизацию тем же способом, как и попал в Оазис. Он радовался всему, даже подвывание узбека-шофёра его забавляло. А особенно новенькое снаряжение и триста пятьдесят рублей в кармане. Теперь можно было и на Тянь-Шань.
 Вот как всё повернулось!