КОНЕЦ ВОЙНЫ.
Как долго тятя Ася не откладывала празднование их новоселья, но, видимо, после случившегося курьеза она поняла, что совсем зажать его не удастся. Курьез же заключался в том, что Вовчик, несмотря на возражения Витька, устроил ей маленькую подлянку: он использовал детонатор и бикфордов шнур для изготовления небольшого взрывного устройства и, заложив его в мусорный ящик, подорвал, когда к ящику приблизилась тетя Ася, о чем его предупредил Муха, чтобы Вовчик успел смыться. Взрыв получился несильный, но мусором тетю Асю забросало «с ног до головы» и напугало тоже немало. И хотя Вовчик спрятался, тетя Ася успела его заметить и, совершенно естественно, захотела узнать, зачем он это сделал, и Вовчик ничего лучшего не смог придумать, как связать эту свою выходку с празднованием их новоселья – видимо, потому, что перед этим братья как раз обсуждали этот вопрос. Витек точно не знал, каковы были действительные причины, но это не помешало произойти тому, что произошло – семья сестричек в канун Нового года была приглашена на празднование новоселья к тете Асе.
И вот, захватив с собой незамысловатые недорогие подарки, сестрички всем семейством захиляли к праздничному столу тети Аси, которая для того, чтобы разместить всех, к столовому столу приставила стол письменный, расположила их у дивана и, как радужная хозяйка, широким жестом пригласила всех к столу. Витек, как истинный джентльмен, дождался, когда все займут удобные места, затем сел сам – у края стола рядом с хозяйкой дома тетей Асей. На столе было много всякой вкуснятины, в основном, все из американских посылок, и несколько бутылок вина из коммерческого магазина. Посуда была из тонкого фарфора, столовые принадлежности из мельхиора, рюмки из хрусталя, что удивило маму Витька, и она не смогла удержаться от вопроса, как тетям Асе и Эмме удалось сохранить посуду, и услышала ответ, что это им прислал муж тети Аси. Последовали тосты за новоселье, за победу, за приближающийся Новый год, за мужей, чтобы они дожили до победы, за детей, за погибших родичей и т.п. Братьям наливали понемногу, чтобы они «не окосели», сами же женщины уже были заметно «под градусом», заговорили все вместе, как это часто бывает, тетя Ася включила патефон, к которому было несколько пластинок, но никто практически его не слушал, так как пошли воспоминания довоенных лет в Лубнах, где долгое время жили все четыре сестрички. Вспоминали комсомольские дела – собрания, решения, выпуски газет, празднования, комсомольский театр и самодеятельность. За этими разговорами стол почти опустошили, и тетя Ася тихонько предложила Витьку помочь ей изменить «ландшафт стола», что Витек без особого удовольствия принялся выполнять. Он взял несколько тарелок и пошел вслед за тетей Асей на кухню. Когда он ставил тарелки на кухонный стол, то заметил на этом столе открытки, лежащие изображениями вниз. Тетя Ася, по-видимому, чтобы обратить внимание Витька на них, взяла их, сказала «ох, забыла спрятать» и переложила их на другое место, а сама пошла в комнату, где начала громко говорить, чтобы Витек слышал, что она еще не идет, а находиться в комнате. Витек, естественно, начал быстро просматривать открытки. И как же он был удивлен, когда увидел откровенную порнографию немецкого производства, рассмотрением которой он так увлекся, что чуть было не прозевал появления тети Аси. Быстро положив открытки на место, Витек продолжил обновлять стол, думая об увиденном. Открытки представляли собой фотографии с натуры (не рисунки), и именно это больше всего удивило Витька, он не мог представить себе, как могут люди, изображенные на этих фото, общаться со своими друзьями и знакомыми – это же такой позор, представлять на всеобще обозрение столь интимные отношения! В какой-то момент Витек оказался на кухне одновременно с тетей Асей, и она, глянув на открытки, сказала: «Ты все-таки нашел их», имея ввиду открытки. Витек промолчал, но пунцовый цвет его лица ответил за него. Застолье продолжалось до поздней ночи, женщины переговорили обо всем и начали петь, у тети Евы был очень звонкий голос, не отставали от нее и сестры, двор заполнили популярные песни «Катюша», «Синий платочек», «Пой гармоника», «Жди меня» и другие, братья тоже постепенно подключились к этому квартету. Затем семья сестричек с более веселой песней «Будьте здоровы» проследовала на второй этаж, Сталину тетя Ева несла на руках, так как она уснула давно и под песенный гром спала крепко и спокойно.
На следующий день все встали очень поздно – в полдень. У Витька немного болела голова, Вовчик на голову намотал мокрое полотенце, сестрички охали и только Муха чувствовал себя прекрасно – он выпил вчера совсем мало и, к тому же, ушел спать часов в десять вечера. Видимо, коммерческое вино было не самого высокого качества, возможно, с добавкой технического спирта или других каких-то градиентов, пагубно влияющих на самочувствие. Одним словом «бормотуха». Ну, как бы там ни было, все встали и вместе позавтракав, занялись своими делами. Витек решил во что бы то ни стало раздобыть порнографические открытки. Для этого он решил привлечь старшего сына тети Аси семилетнего Боба, по прозвищу «Заика» (он действительно, когда сильно нервничал и волновался, немного заикался). С этой целью он и вышел во двор, где на его счастье Боб и Ефим играли в лянгу. Витек отозвал в сторону Боба и предложил сделку, от которой Боб не смог отказаться – Витек предложил обменять его лучшую лянгу (у Витька их было несколько) на открытки, на которых изображены «очень близкие отношения между мужчинами и женщинами». Оказалось, что Заика их уже видел и знает, где их найти. Витек предоставил ему возможность выбрать одну лянгу из трех, имевшихся у Витька, и уселся во дворе на бревнах в ожидании Боба, отправившегося «тырить» открытки. И вот, Витек становится счастливым обладателем драгоценных размером 9х12 см глянцевых порнографических открыток, не идущих ни в какое сравнение с продающимися на базаре рисованными сексуальными сюжетами на игральных картах. У Витька были настоящие фотографические снимки со всеми естественными мужскими и женскими принадлежностями. Таких открыток не было ни у кого из ребят. Вполне естественно, что известие о том, что у Витька имеются досель невиданные открытки мгновенно разнеслось по двору, и ребята уже «выстроились в очередь, чтобы «хоть краешком глаза взглянуть» многовариантные позы половых сношений. Витек выдавал по одной открытке, которую ребята «пускали по кругу», и только, когда открытка возвращалась к Витьку, он выдавал на просмотр следующую. Но несмотря на такие предосторожности, после просмотра последней открытки, Витек все же не досчитался одной открытки, по поводу чего он устроил большой «кипишь», заявив, что никто больше не увидит открыток никогда до тех пор, пока ребята не найдут «потерявшуюся открытку». Все дружно сделали вид, что ищут ее под ногами, и быстро ее нашли. За это Витек пообещал, что завтра он еще раз устроит демонстрацию открыток. Самое сильное впечатление открытки произвели на Вовчика – он рассказывал увиденное ребятам, которые только что вместе с ним все это видели, со всеми подробностями в динамике, дорисованной его воображением, и, рассказывая, аж подпрыгивал от нервного перевозбуждения. Такая его заинтересованность подсказала Витьку хороший план, реализация которого позволила бы ему стать обладателем парабеллума Вовчика, который Вовчик нашел в лесу поблизости от бывшего немецкого склада, куда ребята недавно ездили рабочим поездом (так тогда назывались пригородные поезда, сформированные из теплушек). Вовчик из этой поездки привез много интересных вещей: охотничье двуствольное ружье с патронташем и патронами, мелкокалиберку тоже с патронами, парабеллум в кобуре и целый ящик патронов к нему. Он уже несколько раз ездил с ребятами в разные места, где можно было найти оружие и боеприпасы и всякий раз что-нибудь привозил – то порох в мешочках, то бикфордов шнур, то гранаты, то толовые (тротиловые) шашки, то патроны с трассирующими пулями, то детонаторы, то динамит и многое другое, что затем ребята использовали в своих развлечениях. Но оружие Вовчик не давал никому, хотя у него было несколько пистолетов разных марок, которые он прятал дома в платяном шкафу. Ружья же он прятал за шкафом и, чтобы их взять необходимо было отодвинуть шкаф, что было сделать нелегко даже Витьку. У Витька тоже был пистолет типа наган, но он был мелкокалиберный, а Витек мечтал о «настоящем пистолете» для того … А для чего он и сам толком не знал и не мог придумать. Скорее всего для того, чтобы хвастать перед знакомыми. Поэтому как только Вовчик немного успокоился, Витек предложил ему открытый видимый, в отличие от «махнем не глядя» – такая популярная забава появилась в те времена, обмен открыток на парабеллум. Вовчик на мгновение задумался, и Витек уже решил, что обмен не состоится, но Вовчик протянул руку со словами «идет, братан». Они пошли в дом, где и произошел обмен ценностями. Парабеллум в кобуре и ящик патронов перешли в руки Витька, который в этом же шкафу перепрятал их в другое, как Витьку казалось более надежное, место, а Вовчик, овладев открытками, поставил их в один ряд на стол против света, отошел на пару шагов, полюбовался немного, затем изменил их порядок и опять отошел, любуясь этим интимом.
Через пару дней уже Вовчик пригласил ребят на «выставку порнухи», Витек тоже пришел полюбоваться открытками. Эта выставка чуть было не стоила Вовчику его открыток, так как молодой парень Саша, недавно вернувшийся с фронта без правой ноги, тихо подошел к компании, рассматривавшей фото, и ловко выхватил у Вовчика часть открыток, но Вовчик не растерялся – «если хочешь посмотреть и другие открытки, то отдай те, которые забрал», и открытки вернулись к Вовчику. Уж очень сильно хотел Саша посмотреть и другие открытки. В основном Саша ходил в гражданской одежде, но иногда он одевал военную гимнастерку с медалями и орденом Красной Звезды, с погонами сержанта и нашивками о ранении, из-под пилотки кучерявился его белобрысый чуб, вместо култышки поскрипывал протез и опирался он на палку. Идти ему с непривычки было трудно, но он старался не подавать виду и шел с гордо поднятой головой в ближайшую пивнушку, под названием «Чайная», где с друзьями пил водку и подпевал местному гармонисту его «блатной репертуар». Возвращался он с таких походов домой поздновато злым и сердитым, обрушивался с криками и бранью на ребят, если они были во дворе, выбегала его мать и начинала просить его не буянить, ребята начинали дразнить его, отчего он еще больше буянил, и иногда такие его буйства заканчивались в милиции. Витек запрещал ребятам дразнить дядю Сашу, и если он был во дворе, то этого не происходило. Витек сочувствовал дяде Саше и уважал его за то, что он был покалечен в боях с немцами, но он не ходил по городу, как другие калеки, и не просил милостыню, а работал кассиром на железнодорожном вокзале. Дядя Саша чувствовал к Витьку взаимную симпатию и часто рассказывал ему о фронтовой жизни, в которой были не только бои и победы, но и отдых, и любовь, и ссоры, и грабежи, и месть. Витек угощал Сашу американскими сигаретами и с интересом слушал Сашины рассказы, хотя не всему рассказанному верил, но никогда ничего не ставил под сомнение вслух – он понимал, что Саша хочет выглядеть немного лучше, чем он есть в действительности, но это свойственно всем людям, поэтому Витек не осуждал Сашу. Но тем не менее Витек неоднократно говорил Саше, что напиваться до состояния, в котором он иногда приходит домой, не следует, что лучше бы Саша рассказывал ребятам о войне, чтобы они знали о ней из первых уст, а не только из киножурналов и короткометражек типа «Приключения Швейка». Витек не знал, подействовали ли его разговоры на Сашу (Витьку хотелось, чтобы это было именно так), или были тому другие причины, но с некоторых пор Саша перестал напиваться «до чертиков». Однажды Витек услышал, как кто-то из ребят назвал Сашу «Хромой», он тут же среагировал, объяснив ребятам, что Саша потерял ногу за них, за нас за всех, и так обзывать его никто не имеет права, и предупредил, что он будет презирать того, кто будет плохо говорить о Саше.
Как-то Витек что-то обсуждал с ребятами во дворе, когда во двор вышла тетя Ася и позвала Витька. Она сказала, что фонарик почему-то не работает, и не может ли Витек посмотреть, что с ним. Витек согласился посмотреть и пошел с тетей Асей к ней домой. Дома тетя Ася усадила Витька около стола, принесла очищенный арахис – «ты, Витасик (так Витька называла мама) такой уже взрослый, что можно дать тебе все шестнадцать лет, и такой милый, такой симпатичный, а когда смущаешься немного краснея, становишься еще привлекательнее» и что-то в таком же духе говорила тетя Ася, но Витек так засмущался, что перестал понимать, что вообще происходит. Тогда он напомнил тете Асе, зачем она его позвала – а где фонарик, поинтересовался он. «Сейчас принесу», с этими словами тетя Ася поцеловала Витька в щечку, добавив: «ах, ты вкусненький, так бы и съела тебя». Витек рассматривал фонарик, а тетя Ася тем временем продолжала говорить что-то относительно прелестей Витька – «такие симпатичные щечки с ямочками, плечи такие широкие, руки такие сильные, грудь мощная, как броня у танка, а спина, спина, ух, какие мышцы, и живот твердый, как сталь, а ноги, о!!! Витасик, какие бархатные щечки». Все просто-таки по-Гоголю. Говоря так по-Гоголю, тетя Ася переместила одну из своих рук с ляжки Витька на его детородный орган, а губы свои ближе к губам Витька, она засопела и закипела, целуя Витька в рот, щеки, глаза и нос, рукой же стараясь расстегнуть ширинку его брюк. Другой рукой тетя Ася начала подымать со стула Витька, который, не зная, что ему делать, как себя вести, решил отдаться во власть родной тети. Он послушно следовал туда, куда его направляла тетя Ася, и вскоре очутился на диване в положении лежа. Тетя Ася сумела не только уложить Витька на диван, но одновременно она расстегнула его брюки, которые теперь пыталась снять, продолжая Гоголевские сравнения. Витек, как мог, помогал тете Асе раздевать себя. Но тетя Ася не совсем раздела Витька, а только оголила его «нижний бюст», немного поцарапав его попку своими длинными ногтями. Витек же снял свои туфли и хотел снять брюки совсем, но тетя Ася уже ловко «поднырнула» под Витька и умудрилась одновременно вставить его член во влажное и горячее вместилище, сопровождая этот процесс стонами, охами, ахами, плачем и смехом, слившимся в единый рычащий вой в момент полного проникновения члена Витька во влагалище. Последовавшие затем движения таза, не контролируемые и самой тетей Асей, полностью обезумевшей в диком экстазе, то ускорялись до десятка в секунду, то замедлялись до нуля. Во время такого замедления тетя Ася придерживала Витька ногами так, чтобы он не шевелился, затем, отпустив Витька, начинала медленное движение тазом, которое постепенно ускорялось и вместе с таким ускорением таза усиливались практически не прекращающиеся крики и стоны, переходящие в мощнейшие эмоциональные взрывы с укусами рук, запрокидыванием головы и звериным криком. При каждом таком взрыве – Витек полагал, что это и есть то, что называется оргазм – у Витька тоже что-то подкатывало к самому кончику его пениса, но приостановка движения не позволяла извергнуться этому «что-то», и Витек не чувствовал полного удовлетворения от этой близости. Тетя Ася уже испытала не менее восьми или десяти оргазмов, и перерывы между ними заметно увеличились, что позволило Витьку тоже испытать прелесть извержения внутренних соков – в этот раз оргазм тети Аси был более продолжительным и его действие буквально «извлекло» из Витька жидкость все время подкатывавшую к головке его члена. Это «извержение» сопровождалось таким сверхудовольствием, что Витек тоже не удержался от стонов, выражающих его страстный восторг, что, по-видимому, и было состоянием, обозначаемым словом «оргазм». Тетя Ася и Витек после такого совместного оргазма замерли не двигаясь и так лежали в течение минут десяти-пятнадцати – Витек перестал ориентироваться во времени и пространстве, он находился где-то «на небесах». Немного отдохнув, тетя Ася мягким махровым полотенцем вытерла причиндалы Витька, затем расстегнула на нем рубашку и начала целовать его грудь, одновременно поглаживая рукой его полусонные детородные органы, которые от таких ласк начали проявлять признаки жизни. Тогда тетя Ася, начавшая уже посапывать, сказала, что ей на минутку нужно выйти, и, прихватив полотенце, вышла, как Витьку показалось, даже меньше, чем на минутку. Вернувшись тетя Ася улеглась рядом с Витьком, предварительно совсем сняв с него брюки и трусы, и продолжила ласкать его «прелести», так она назвала его мужские отличительные части тела. Эти ласки вскоре дали себя знать в усиливающемся сопении тети Аси и в полностью пробудившихся прелестях Витька. Решив, что на этом можно завершить прелюдии, тетя Ася села на Витька, как на коня, поглотив при этом его прелести своим отличительным органом. Верховая езда тети Аси оказалась не мене бурной, чем работа тазом, но у нее, по-видимому, за пятнадцатиминутную «езду» устали ноги, и ее последние оргазмы были уже совсем слабенькими, у Витька же вообще не было приливов. Поэтому их близость закончилась довольно спокойно, пока тетя Ася выходила с полотенцем, Витек успел одеться и обуться, сесть за стол и начать «ремонт» фонарика, который не требовал ремонта – просто тетя Ася немного вывинтила лампочку, отчего она и не горела. Тетя Ася принесла еще немного арахиса, они вместе поели его – тетя Ася кормила Витька из ротика в ротик, затем тетя Ася попросила Витька прийти завтра между тремя и четырьмя часами, когда дома никого не будет, а завтра и еще пару дней будет период безопасного с точки зрения беременности секса. На том Витек попрощался с тетей Асей, пообещав придти завтра обязательно. Витек действительно очень хотел придти, так как ему очень понравилось «махаться» вообще, и с тетей Асей тоже. Правда, Витек не знал как оно «вообще», потому что настоящий секс с оргазмом у него был впервые, как и впервые он его имел со столь темпераментной женщиной, соскучившейся до умопомрачения за четыре долгих года по мужской ласке. Поэтому Витек пришел и на следующий день, и через день, и еще через день. Он находил время, пропуская уроки и занятия в спортшколе, приходить к тете Асе каждый день, и еще чаще, когда выяснилось, что тетя Ася может не бояться забеременеть, так как сперма Витька была, по-видимому, из-за его молодости еще неплодоносящей. Витек за это время очень преуспел в многообразии сексуальных поз и форм, хотя они с тетей Асей наиболее часто пользовались «рабоче-крестьянской» позой, которая больше всех других нравилась тете Асе. Обычно до первого насыщения они пользовались этой позой, а позже уже другими, которые нравились тете Асе, Витьку же нравились все позы без исключения – главное, чтобы его детородный орган глубоко проник в свою противоположность и при этом можно было целоваться, ласкать грудь и попочку. Этим желаниям частично удовлетворяло положение «по-офицерски», которое заключалось в том, что женщина лежала на спине, забросив ноги на плечи мужчине, который стоял так, что их органы совпадали по высоте. Проникновение получается абсолютным, особенно, если мужчина немного нагибается вперед. Для поддержания ног женщина может использовать не только плечи мужчины, но и собственные руки, в этом случае у мужчины появляются большие возможности для проявления ласк и поцелуев. На этом, как мне представляется, следует закончить эту тему, так как она уже перерастает в сексологические инструкции. Несмотря на радости и восторг, Витек начал все реже посещать тетю Асю, так как ее дети все время находились дома, потому что однажды ранили себя, взорвав снаряд для ПТР. Произошло это следующим образом. Боб, Фима и Алик играли около оперного театра и нашли там снаряд для ПТР с привязанным прутиком и гвоздиком, вставленным во взрыватель, как это обычно делали старшие ребята перед тем, как бросить снаряд на асфальтовую площадку. Этот снаряд тоже был когда-то брошен старшими ребятами, но он не попал на асфальтовую площадку и поэтому не взорвался. Этот-то снаряд и нашел Боб, который решил проверить хлопчиков «на смелость» – предложил установить снаряд вверх гвоздиком и ударить по гвоздику камнем. Кто осмелится это сделать, будет награжден звездой Героя Советского Союза – Алик и осмелился. Снаряд разорвался, осколками Алику вырвало половину икры на правой ноге, Ефиму раздробило кости стопы, а Бобу осколки попали в живот. Алик после лечения получил таки звезду Героя и шрам на ноге. Конечно, ребята сами были виноваты в том, что сотворили – понимали, что взрывать снаряды опасно для жизни, но именно эту опасность они решили «презреть». Вместе с тем Витек считал виновными и старших ребят, которые не обеспокоились возможными последствиями неудачного броска снаряда. Кроме того, Витек с мамой переехал на новую квартиру, которая находилась в другом конце города, недалеко от Управления ИТК (исправительно-трудовых колоний), и еще нужно было ознакомиться с новой 6-ой школой и дворовыми ребятами, что лишило его возможности часто бывать в Пионерском переулке. Но все это случилось несколько позже описываемого периода.
Сейчас же Витек продолжал ходить в общеобразовательную и спортивную школы, встречаться с любимой Реной, развлекаться и немного зарабатывать спекуляцией билетами, продажей жвачки, папирос и сигарет.
Шел сорок пятый год – последний год войны. Витек перешел в новую школу, которая ему сразу понравилась тем, что здесь был очень хороший спортивный зал с гимнастическими снарядам, с матами, баскетбольной и волейбольной площадками, в классах парты были отремонтированы, во дворе тоже были игровые площадки, которые зимой заливали водой и получался отличный каток. Позже Витек узнал, что эта школа была такой спортивной потому, что ее директор сам был спортсмен – мастер спорта по акробатике, начальник взвода армейской разведки, начавший войну солдатом, обладатель двух орденов «Славы», «Красного Знамени» и множества медалей, уволенный из армии по ранению после трех лет войны. Звали его Иваном Васильевичем, как папу Витька. Некоторые ребята называли его «Кривой». Такое прозвище ему дали потому, что его череп после того, как его пробил осколок от правого виска до левой верхней челюсти, несколько деформировался и правый глаз его переместился чуть выше левого. И хотя это было «чуть», оно было очень сильно видно. Но, несмотря на ранение в голову, Иван Васильевич был не только замечательным преподавателем украинского языка, но и хорошим спортсменом, и, кроме того, хорошим человеком – в меру строгим, справедливым, веселым и отзывчивым. Он никогда успевающим ученикам не устраивал «разносы» за прогулы, но был очень жестким с учениками, нежелающими учиться. Именно с нежелающими, но не с теми, кому трудно давались знания. С такими он сам проводил дополнительные занятия и требовал, чтобы все учителя проводили такие занятия. Он понимал, что четыре года войны сказались на уровне знаний учащихся, понимал, что уровень этот нужно поднимать. Он трудился в школе с утра до позднего вечера – директорствовал, был классным руководителем в Витьковом классе, преподавал украинский язык в нескольких классах первой и второй смен, проводил дополнительные уроки, создал секцию по акробатике, которую сам и тренировал, занимался индивидуальными уроками и воспитанием, заключающемся в том, что он рассказывал разные притчи, мифы и случаи из жизни, подходящие к происшедшим событиям. Вот такой он был человек, и поэтому Витьку не нравилось данное Ивану Васильевичу ребятами прозвище, и поэтому Витек повел жесточайшую борьбу с этим прозвищем так же, как и с другим прозвищем, прозвищем его соседа, с которым Витек учился в одном классе, ставшего впоследствии другом Витька. Сосед Витька по имени Володя Зыков отличался от других ребят тем, что у него был дефект лица, как результат не очень удачно сделанной операции по поводу заячьей губы. Вот и дали ему прозвище «Губарь» еще задолго до того, как с ним познакомился Витек. Причем Володя сам до того привык к этому прозвищу, что откликался на него, как ни в чем ни бывало. Витек спросил его, нравится ли ему его прозвище и почему он позволяет, чтобы его так называли. На что Володя ему объяснил, что он к этому прозвищу уже привык, с одной стороны, а с другой стороны, что он может сделать один против всех. Не откликаться на такое обращение – посоветовал ему Витек, или пусть тебя называют по имени, или сам придумай себе кликуху. Так как в момент разговора на голове Володи была одета морская фуражка, Витек предложил ему кличку «Боцман» – Володе понравилась. И они договорились, что Володя будет откликаться только на Боцмана. На следующий день Витек целый день ходил за Володей по школе и кричал ему: «Боцман, иди сюда!», или что-то аналогичное. Но некоторые ребята упорно продолжали Боцмана называть Губарем. С такими ребятами Витек провел индивидуальные беседы, а некоторым пришлось объяснять и с помощью физического контакта, по поводу которого Иван Васильевич вынужден был вмешаться в Витьковы дела. Но когда Витек рассказал ему суть происходящего, Иван Васильевич одобрил действия Витька, не во всеуслышание, конечно, тем не менее, для Витька понятно. Аналогичным образом Витек поборол кличку «Кривой», заменив ее на «Акробат» – используемые меры влияния, оказавшиеся достаточно эффективными, Витек не стал менять. Так Витек входил в новый коллектив шестой неполной средней школы.
Так как спортивная школа оказалась достаточно далеко от новых мест обитания Витька, то он решил полностью переключиться на акробатику – Иван Васильевич тренировал и силовых акробатов и прыгунов, а Витек не знал, какому виду отдать предпочтение, поэтому тренировался в силовой тройке и прыгал, делая успехи на обоих направлениях.
Квартира, которую получила мама Витька, состояла из трех очень высоких (примерно, четыре метра) комнат – столовой, маминой спальни и комнаты Витька, огромной кухни, где могли свободно разместиться за столом полтора десятка человек, зеркальной ванной комнаты, в которой были расположены все причиндалы для наведения марафета – двухметровая ванна, загороженная непромокаемой занавеской, душевая кабинка, туалетный столик с зеркалами и множеством ящиков для кремов, духов, помад и принадлежностей для бритья, небольшой шкаф для полотенец, халатов и прочего, туалета под названием «гальюн», просторной кладовки с местами для пальто, костюмов, платьев, обуви, дачки (тип раскладушки), велосипедов и чемоданов, отдельной небольшой кладовки для хранения солений и варений. Квартира находилась в полутора этажном доме, когда-то принадлежащем богатому высокопоставленному чиновнику, располагалась выше полуподвального помещения – один лестничный пролет из четырнадцати ступенек, за массивной дубовой двухстворчатой дверью, ведущей в квартиру, и второй не менее массивной с коваными вензелями дверью подъезда. Столь же представительными были и ключи от этих дверей – каждый весом в полкило и размерами 20х8 см, что составляло некоторые трудности в их хранении и ношении. Мебель, за исключением маминой кровати размером не меньше 5 кв. м, не соответствовала габаритам квартиры, но это ничуть не смущало Витька, так как он был абсолютно равнодушен к материальным ценностям и роскоши окружающей среды, чего не скажешь о его отношении к собственному внешнему виду – он любил одеваться модно, элегантно, утончено, ему нравилось источать аристократический дух не только в поведении, но и во внешнем виде, в запахах, манерах и разговоре. Вместе с тем, он никогда не поддавался всеобщему (стадному) поклонению моде и кумирам – он всегда находил индивидуальную, отличительную изюминку, деталь в модном костюме и существенный недостаток у всеобщего кумира, что в значительной мере ограничивало его желания быть на кого-либо похожим. Витек с самого детства считал, что лучше быть похожим на самого себя и быть в гармонии с собственным Я, чем, стараясь походить на кого-то, постоянно отворачивать ему голову. Быть модным аристократом, оставаясь самим собой. Таков был его девиз. И ему это удавалось, так как он был «врожденным аристократом», «аристократом изнутри», он чувствовал, ощущал грань аристократичности и интеллигентности и старался ее не преступать. Аристократизму и интеллигентности научить невозможно – они или даны природой, или отсутствуют, человек «наученный» ведет себя, как интеллигентный аристократ в известных ординарных условиях, но как только он попадает в неординарную ситуацию, все это лопается, как мыльный пузырь, и вы видите этого псевдо аристократа во всей его скотской жадности, алчности, в куриной «подсебятене». Витек таких людей не любил, не уважал, с такими не дружил – видимо поэтому у него было мало друзей, а все больше «близкие знакомые». Одним из друзей Витька стал Боцман. Но если говорить уж совсем точно, то не совсем он был другом, а чем-то средним между другом и близким знакомым – Витек чувствовал «крестьянский дух» Боцмана, хотя Боцман большую часть сознательной жизни и прожил в городе. Отец Боцмана был летчиком. Перед войной он летал на пассажирском рейсе Полтава – Киев, погиб в первые же дни войны. Кстати, Боцман носил фуражку своего отца, которую Витек принял за морскую. Мать Боцмана тоже работала в ОИТК бухгалтером. Жил Боцман в небольшой двухкомнатной квартире в доме с печным отоплением – вместо ванны ночвы, гальюн во дворе, так многие жили в те времена. Это маме Витька повезло с квартирой – не нашлось более авторитетной фигуры на тот момент, кроме того, маму Витька знали многие партийные и хозяйственные руководители. К тому же она уже была избрана членом Горкома партии. Итак, у Витька началась новая жизнь в новом пространственном измерении, или, как принято говорить, в новой окружающей среде. Но Витек, естественно, не мог «одним махом» порвать все дорогие ему связи – с братьями, дворовыми ребятами, безногим Сашей, тетей Асей и особенно со своей любимой Реной. Он несколько раз в неделю бывал во дворе Пионерского переулка, встречался с Реной, ребятами и Сашей, который перестал выпивать и пошел учиться в фабрично-заводское училище на радио-мастера, со всеми, кроме тети Аси, которая выхаживала своих «героев». Он их проведывал, приносил подарки в виде американских жвачек и шоколада, но на большее почти не было возможности, за исключением нескольких «сближений» не в самых лучших позах на кухне, когда дети спали, или делали вид, что спят. Рену Витек неоднократно приглашал к себе домой, но Рена все время находила причины, по которым не могла его навестить. Освоение нового духовно-интеллектуального пространства требовало много времени, тем более, что Витек трудно сближался с окружением, духовно-интеллектуальная граница которого была ниже уровня, соответствующего минимальным аристократическим требованиям, минимальной чувственной интеллигентности, являющейся паутиной нашего духовного бытия.
Как бы там ни было трудно, жизнь движется вперед, и вместе с ней шагал вперед Витек. В классе, кроме Боцмана, он выделил Гришу Гершмана, отличника по всем дисциплинам, кроме физкультуры. Гриша был одним из немногих, кто не имел постоянной клички, вокруг которого вечно толпились ребята, слушая его объяснения по сложным вопросам, касающимся, в основном, точных наук. Как-то и Витек «подкатил» к этому неофициальному дополнительному уроку, и когда у Гриши появились некоторые затруднения в объяснении какого-то явления, он пришел на помощь удачным и понятным сравнением. Нельзя сказать, что Грише понравилось такое «вторжение» новичка в его сферу деятельности, но выразить свое неудовольствие он не счел возможным, из чего Витек заключил, что граница его чувственной интеллигентности достаточно высока. Даже более того, однажды Гриша призвал Витька разъяснить ребятам что-то, чего он никак не мог сделать сам. С этого и началась их недолгая дружба. Гриша и Боцман, успехи которого в школьных программах были не очень высокими, собирались у Витька и готовили уроки на следующий день. Их подготовка, в основном, заключалась в том, чтобы, объясняя Боцману сущность изучаемого материала, самим лучше и глубже разобраться в нем. Кроме совместного изучения школьных материалов, Витек привлек Гришу и Боцмана к «силовой зарядке» – так Витек называл зарядку с обязательным «качанием силы», которой он начал заниматься в последнее время, возможно, даже больше для того, чтобы помочь Грише стать атлетом. И, следует отметить, что вскоре Гриша стал круглым отличником, включая и физкультуру, кроме того, его уже никто не смел обидеть – он уже сам мог постоять за себя. До того за его достоинство, так же и за достоинство Боцмана, приходилось заботиться Витьку, отчего некоторым ребятам досталось «на орехи». Если достоинство Боцмана страдало из-за его дефектов лица и речи, то обиды Гриши были обусловлены национальными проблемами. Впрочем, после нескольких разбитых носов и свернутых скул национальная проблема в классе, где учился Витек, была снята с повестки дня. Боцман тоже забыл, что он когда-то был Губарем. Сейчас в связи с приближающимся праздником Первого Мая Иван Васильевич удвоил время тренировок акробатов, так как он хотел, чтобы коллектив школы (школьники, учителя и обслуживающий персонал) дал самостоятельный полномасштабный концерт – пьесу по поэме Твардовского «Василий Теркин», декламация стихов Тихонова, …, исполнение песен под аккомпанемент собственного оркестра, выступление группы силовых акробатов и прыгунов. Витек участвовал в акробатических этюдах как силовых акробатов, так и прыгунов. Что касается прыжков, зависящих только от самого Витька, то с ними было все в порядке, а вот силовую тройку Ивану Васильевичу приходилось тренировать много и упорно – иногда Витьку казалось, что из этой затеи ничего хорошего не может получиться, так как один из участников был очень заторможенный и вечно забывал последовательность действий. Иван Васильевич, поняв в ком проблема, начал тренировать Хвоста, такая была кличка у заторможенного хлопца, дополнительно после окончания тренировки. Кстати, после концерта кто-то придумал кличку Витьку «Блоха» за то, что он хорошо прыгал. Витек даже в течение некоторого времени откликался на Блоху, но затем решил, что такая кличка унизительная для него, так как блоха не только хорошо прыгает, но еще и сосет кровь, с чем Витек никак не мог согласиться по отношению к собственной персоне – нет, он не кровосос! Так как Витек перестал откликаться на Блоху, то ребята поняли, что кличка не нравится ему, и вскоре в школе эту кличку все забыли, но городские хулиганы долго еще помнили, что был такой смелый и непобедимый драчун Блоха.
Маму как всегда Витек видел редко, хотя покормить и обеспечить его деньгами мама как-то все же ухитрялась. Виделись они только рано утром, когда времени хватало лишь на то, чтобы спросить, не ожидая да и не очень желая получить ответ, «как дела», и очень редко поздно вечером – мама приходила с работы позже, чем Витек укладывался спать. Однажды Витек встретил Нелю, она с мамой и бабушкой жила в этом районе. Неля не произвела на Витька сильного впечатления, он лишь заметил, что она повзрослела и смотрелась совершенно взрослой женщиной, внешне же, как показалось Витьку, она не похорошела, а скорее наоборот. Возможно так показалось Витьку потому, что он ее не столько помнил, сколько воображал, лицезрел в своем воображении. Встреча оказалась не столь горячей, как представлял себе Витек, и случилось это не по его вине – когда Витек увидел Нелю, он готов был ее обнять и расцеловать, хотя и был несколько обескуражен ее изменившейся внешностью, но Неля посмотрела на Витька с таким ярко выраженным равнодушием, что желание пропало раньше, чем Витек успел его осуществить. Встретились они не совсем случайно – мама Витька, хорошо знавшая родителей Нели, и знавшая о взаимных симпатиях Нели и Витька из рассказов самого Витька и Нелиного отца, как бы случайно пошла с Нелей по улице, по которой Витек обычно возвращался со школы, и, увидев Витька, подозвала его к их компании. Мама, сославшись на срочные свои дела, покинула Нелю с Витьком, убежав на работу. Неля нехотя кратко в течение десяти минут рассказала о своей житухе, закурила американскую сигарету, прикурив от американской зажигалки, и заторопилась домой. Витек спросил ее, где она учится, и Неля ответила, что готовится к поступлению в техникум. На предложение Витька встретиться, убегая бросила через плечо: «Обязательно, мы же соседи». Витек еще несколько раз встречал ее в компании злейших своих недругов американцев. И не только встречал, но и как-то днем увидел у нее во дворе американский виллис – жили они в особняке с отдельным двором, вокруг которого раньше был высокий забор, развалившийся от бомбардировок. Так что ошибки не могло быть – виллис приехал к Неле. Боцман уже давно сказал Витьку, что видел, как к Неле приезжал американец, и что она впустила его в дом, весело о чем-то с ним щебеча. Витек понимал, что Неля уже достаточно взрослая, чтобы жить по своему разумению, но его злили американцы – он не мог себе представить, как можно с ними общаться вообще, а тем более приветливо и весело, особенно, если они еще и черные. Правда, Боцман сказал, что тот американец, которого он видел, был белый. Но все одно Витек не понимал, как можно с этими недоумками о чем-то беседовать, что-то выслушивать, что-то отвечать, не отупев при этом самому. И Витек решил «насолить» Нелиному американцу и самой Неле. Он договорился с Боцманом, который жил рядом с Нелей, чтобы Боцман его позвал, когда приедет американец. Витек замыслили взять виллис американца и пока он будет находиться у Нели, немного поучиться технике вождения и покататься на ней – Витек знал, что Боцман умеет водить автомобиль, а виллисы не имели ключей зажигания. Так и сделали. Первый раз Боцман и Витек ездили не долго – больше изучали, как переключать скорости, «газовать» и тормозить. На следующий раз они катались подольше, но приехали раньше, чем вышел американец. В следующий раз катались очень долго, пригласив Гришу и его двоюродную сестру Наташу тоже шестиклассницу. Подъезжая ко двору Нели Витек всех высадил не доезжая одного квартала, а сам бросил виллис около въезда во двор и издали наблюдал, что будет дальше. Но дальше ничего необычного не произошло – запыхавшийся американец прибежал с другого конца улицы, увидел свой автомобиль, сел в него, как ни в чем ни бывало, и поехал на аэродром. После этого Витек с ребятами часто «одалживали» у этого американца его виллис, и в последующие разы он выходил только тогда, когда ребята возвращались с автопрогулки, так как одна из его попыток догнать Витька закончилась для него тяжелой безрезультатной беготней. Видимо американец решил, что ловить «похитителей» виллиса бессмысленное занятие, недостойное его выпяченного далеко вперед самомнения. Неля знала, что Витек с ребятами катается на виллисе ее ухажера, или если уж быть совершенно честным – хахаля, но она ни разу не вышла во двор, чтобы как-то проконтактировать с Витьком. Возможно, ей было стыдно за такое поведение – во всяком случае Витек надеялся, что так оно есть в действительности. «Дружба» Нели с американцем еще углубила и без того достаточно сильное недружелюбие в душе Витька к этим напыщенным и тупым американцам. Он на практическом примере удостоверился в справедливости формулы: интеллигентность обратно пропорциональна напыщенности, гонору. Но случившаяся по вине американцев бомбежка города немцами довела степень его недружелюбия до самой верхней границы, за которой следует ненависть. Случилось это следующим образом. Американские самолеты отбомбившись летели на Полтавский аэродром и «не заметили», как к ним пристроился немецкий самолет-разведчик «рама», который собрал всю необходимую информацию о расположении аэродрома, зенитном прикрытии и времени приземления американских самолетов. На следующую ночь армада немецких бомбардировщиков прилетела вслед за американскими самолетами буквально через «несколько секунд», так что зенитная оборона думала, что это все еще летят американцы, до тех пор пока не начался «сущий огненный ад», сопровождавшийся воем и взрывами бомб, громовыми раскатами непрекращающихся взрывов американских самолетов и складов с боеприпасами, осколки которых долетали до Киевского вокзала и прилегающего района города, где теперь жил Витек. Над аэродромом полыхало такое зарево, что в городе можно было «иголки искать», а люди, уже отвыкшие от ужасов войны, метались в своих домах, дворах и подвалах, не понимая, что случилось и что происходит. Растерявшиеся зенитчики начали обстрел немецких самолетов, когда те уже легли на обратный курс, а истребители так и не появились в небе. Несколько крупных бомб попало и на город. Одна бомба не взорвалась и днем саперы ее обезвредили, увезя далеко за город. Одним словом, американский гонор и «героизм» привел к полному уничтожению не только целого американского полка самолетов, но и взлетной полосы, и ангаров, и всех складов, и радиолокационной системы, и большей половины летного состава и обслуживающего персонала, среди которых было немало советских военнослужащих и вольнонаемных – много несчастья принесла эта американская бравирующая расхлябанность. Нелин хахаль уцелел и вскоре прикатил к ней на велосипеде – очевидно виллис его разбомбили немцы. Но нужно отдать должное американцам в части выполнения ремонтных работ – функционировать аэродром начал уже через неделю, а через дней десять и Нелин американец прикатил на новом виллисе. Днем после бомбежки Витек пошел к братьям с предложением «проведать аэродром», на что не только братья, но еще с пяток ребят согласились, и все дружной гурьбой, прихватив с собой повозки, двинули на пепелище, еще вчера называвшееся американским военным аэродромом. Делясь впечатлениями о ночном кошмаре, осуждая американцев, которых никто не любил, ребята быстро добрались до места, называемого аэродромом теперь уже только условно – все разбито, искорежено, сожжено, кое-где еще дымящиеся угли, отливающие красным цветом при порывах ветра, по всему полю огромные воронки, в любую из которых могли спрятаться с головой все пришедшие ребята, куски растерзанных в клочья самолетов, автомашин, бензовозов и многослойный ковер из шоколада, сигарет, сгущенки, жвачки, яичного и молочного порошков, битых бутылок из-под виски, рома, шампанского, обмундирования и обуви, все обгоревшее, продолжающее тлеть, выбрасывая красно-голубые язычки пламени. Ребята даже несколько растерялись – они не ожидали увидеть такого «разгромного погрома», как назвал этот убийственный пейзаж, Вовчик. Не долго ребята «любовались» этим разгромным погромом, сотворенным немцами с помощью тупых американцев, нужно было как можно быстрее «отовариться» и смываться, так как в любой момент могли нагрянуть сюда пожарные или охрана. Ребята с повозками пошли по «съестному ковру», обминая пышущие жаром угли и собирая то, что не обгорело и не смешалось с землей. Такого оказалось немало, поэтому ребята очень быстро наполнили свои тачки и ухиляли восвояси. Так как обратный путь пролегал мимо дома Витька, то было решено добычу Витька забросить к нему домой, затем следовать дальше. На пепелище Витек нашел несколько коробок женской парфюмерии, одна из которых оказалась совершенно целая, ничуть не прикопченая – Витек взял ее для Рены, и сейчас, после того, как долю Витька выгрузили и попили молочка (всем хватило по стакану), Витек с ребятами пошел в Пионерский переулок. Рене подарок Витька понравился настолько, что она не смогла сдержать своего неподдельного восторга и расцеловала Витька в присутствии всех ребят. По дороге домой ребята договорились, что завтра они опять пойдут на «продовольственное кладбище» – они еще четыре раза успели побывать там до того, как американцы бульдозерами все зарыли в землю, закапывая воронки.
Однажды в свободный от насыщенных занятий вечер Витек с ребятами из Пионерского переулка гулял по стометровке и в Луначарском парке. Когда внезапно вдруг он увидел Нелю с сигаретой в зубах, идущую с четырьмя, двое из которых были черномазые, американцами, весело о чем-то разговаривающими, смеющимися и время от времени позирующими перед объективом фотоаппарата одного из черных. При этом американские гориллы – так определил их сущность Витек в этот раз, позволяли себе обнимать и тискать Нелю, далеко выходя за пределы приличия, что втрое, вдесятеро увеличивало антипатию Витька к этим гориллоподобным глистам, чтоб не сказать хуже. Американцы, конечно же, мерзкие хамы, но и хихикающая Неля с сигаретой во рту ничем не лучше них – зачем она им позволяет себя тискать, зачем вообще она с ними гуляет, да еще и с черномазыми, ей что не хватает одного, который к ней приезжает! Витек, разозленный не столько за то, что Неля ему «изменила», сколько за то, что ею владеют американские наглецы, поэтому он подговорил ребят промчаться мимо фотографирующейся компании так, чтобы их всех обдало водой из луж, в обилии содержащихся на дорожках. Выждав удобный случай, ребята, как табун резвых коней, пронеслись мимо Нели и американцев, обдав их холодным грязным душем, и умчались домой, чтобы не разжигать ссоры, которые обычно заканчивались вмешательством советских офицеров и драчкой, в которой всегда доставалось американцам, так как советских было больше.
Витька не переставали терзать и мучить черные мысли о когда-то им любимой Неле, которая сегодня «продалась американцам», ей, что не хватает «хлеба и зрелищ» – мать ее получает не меньше, чем мать Витька, она сейчас работает начальником отдела здравоохранения в Полтавском Исполкоме. Нет, дело не в этом. Видимо, проституция позволяет совместить «приятное с полезным» – физиологическое удовлетворение и материальный достаток, но при этом образуется духовная нищета, как Неля могла погрузиться в это духовное болото, Витек не мог понять. Поэтому он решил, что Неля, по-видимому, больна бешенством матки – никакого другого оправдания он не нашел. Ему было горько и обидно еще и потому, что Неля была еврейка. Витек притом, что сам не очень восхищался еврейской нацией, не мог реагировать спокойно на наносимые ей обиды. Несколькими днями позже Боцман рассказал Витьку, что он видел, как к Неле приезжали в разные дни разные, в том числе и черные, американцы на виллисе – можно покататься. Но Витек отказался, так как он с группой акробатов готовился к «весеннему балу», на который Иван Васильевич обещал пригласить девочек из соседней школы. По замыслу директоров школ танцам должна была предшествовать смешанная самодеятельность девочек и мальчиков – участники самодеятельности устроили совместные репетиции, на которых Витька познакомили с очень милой, красивой девочкой по имени Элла. К Витьку подошел Гриша – он декламировал стихи собственного сочинения – и сказал, что с ним хочет познакомиться девочка Валя, а уже Валя сказала, что с Витьком хочет познакомиться Элла. Витек еще на первой репетиции выделил Эллу среди всех других девочек и всю репетицию незаметно ее рассматривал. Была она в меру упитанная с небольшой грудочкой, курносенькая, кучерявая блондинка, с точеными ножками и славной попочкой. Одним словом, «очей очарованье» и «лучезарное виденье»! И вот это «виденье» протягивало руку Витьку для пожатия, для знакомства – у Витька «аж в горле пересохло», он почему-то начал заикаться и говорить какие-то комплименты невпопад, от чего еще больше волновался и еще больше «мазал» в разговоре. Такого с Витьком еще не бывало – робеть перед девчонкой, пусть даже и красивой, даже очень красивой, но все же девчонкой, какой срам, какой позор. Элла заметила, что происходит с Витьком, и постаралась ему помочь, взяв на себя всю нагрузку в разговоре, да так, что их диалог превратился в монолог Эллы, чему Витек был очень рад по двум причинам: во-первых, он смог немного придти в себя, во-вторых, он узнал много о самой Элле. Она училась в шестом классе, учителя в школе очень хорошие, как и директриса, кроме общеобразовательной, она учится в музыкальной школе по классу фортепиано, любит читать обо всем, но больше всего романы и приключения, любит театр – оперу и балет, русский драматический, в украинском драмтеатре труппа слабая, поэтому не очень интересно, живет она около русского драмтеатра, где ее мать работает помрежа, во время оккупации города она жила в Ташкенте – если бы их семья не эвакуировалась, то могла бы погибнуть, отец ее погиб на фронте, в Ташкенте дружила с мальчиком узбеком, а здесь пока ни с кем из ребят не дружит. Затем, увидев, что Витек уже «очухался», попросила его рассказать о себе, что Витек и сделал без особого удовольствия – он не любил рассказывать о себе «по заказу». Ему больше нравилось, когда такой рассказ возникал спонтанно, неожиданно для него самого. Поэтому его рассказ не был интересным, несмотря на то, что Элла все время пыталась оживить рассказ Витька уточняющими вопросами. Витьку чуть было не вспомнилась известная песенка о краснеющем капитане: «…он бледнел, он краснел…», но в те далекие времена Витек эту песенку не знал, да и она, как мне кажется, еще не была сочинена ее авторами. Иначе точно бы вспомнил.
Теперь для Витька настали трудные дни – две любимые девочки и одна жаждущая любви женщина, не многовато ли Вам будет, мистер любвеобильный петушок. Но проведя ранжирование своих любимых по степени влюбленности – Элла, Рена и тетя Ася, Витек определил временные интервалы встреч и тем успокоился, хотя их и не выдерживал. Повседневные заботы: учеба, акробатика, встречи с девочками, так заполнили временную сферу Витька, что у него не осталось времени на заработки, игры и «вечерние моционы» вдоль по стометровке и в парке Луначарского, он только успевал посмотреть новые фильмы с Реной и ходить в русскую драму с Эллой. Походы в русскую драму потребовали обновления гардероба Витька, чем он и озаботил маму, которая умела шить, так как до обучения в мединституте работала швеей в ателье мод, хозяйкой которого была напыщенная немка, обращавшаяся ко всем работницам не иначе, как «Гапка». Мама, несмотря на дефицит времени, достала где-то темно-синий костюмный материал (шевиот), взяла у сестрички ножную машинку «Зингер» и в течение нескольких вечеров сшила Витьку замечательный двубортный костюм – брюки немного расклешенные книзу. Галстук мама купила на рынке, и хотя он был не совсем новый, выглядел он достаточно прилично. В таком виде – «как денди лондонский» – Витек предстал перед соучениками и приглашенными девочками на «Весеннем балу», состоявшемся в школе в Первомайский праздник. Кроме Витька, только еще несколько ребят пришли в настоящих костюмах, а в галстуке Витек вообще был один – трудно было в те военные времена с «модными одеждами», особенно для мальчиков, мастерская по пошиву женского платья уже работала, а мужские платья шили подпольно, где-то в подвалах Полтавских трущоб. Весенний бал удался на славу – совместный хор исполнял популярные русские и украинские песни, Элла солировала во многих из них, совместный танцевальный ансамбль исполнил «яблочко», «гопак», «цыганочку», молдавский танец и польку, Витек тоже солировал в широких красных шароварах и вышитой сорочке, ребята от души посмеялись над театрализованной постановкой памфлетов на тему Швейк ловит Гитлера, акробатические этюды и прыжки тоже понравились всем. Но самое сильное впечатление на аудиторию произвело сообщение Ивана Васильевича о том, что Берлин пал – над Рейхстагом водружено Знамя Победы, зал содрогнулся от могучего «ура», все обнимались, подпрыгивали, аплодировали, и не успокой немного ребят Иван Васильевич, зал мог рассыпаться от «акустической перегрузки». После самодеятельности начались танцы – бальные танцы, к которым готовились и ребята и девочки, в репертуар входили краковяк, полька, вальс (конечно же обязательно), танго (два шага прямо, один шаг в сторону) и фокстрот. Все девочки были одеты в красивые нарядные платья – мамы постарались, многие с цветными бантами. Элла не выделялась своим нарядом: белое платье, отороченное кружевами, белый большой бант, закрепляющий толстую косу на затылке головы, белые туфли детского фасона (с перемычкой на подъеме ноги). Витек танцевал все танцы с Эллой, как вы сами понимаете, но однажды объявили «белый танец» и Эллу опередила девочка по имени Женя – Витек познакомился с ней во время танца – которая высказала Витьку претензии от своего имени и от некоторых других девочек, желающих с ним танцевать. Женя считала, что это не честно со стороны Витька танцевать только с одной Эллой, многие девочки хотят с ним танцевать и он должен удовлетворить их желания – танцы это не индивидуальное свидание, а развлечение, в котором должны и могут участвовать все. Витек отметил про себя, что Женя очень смелая девочка, к тому же очень симпатичная, вслух же пообещал, что постарается исправить допущенную несправедливость, если девочки так считают. Танцуя следующий танец с Эллой, Витек думал, как же ему осуществить обещание, но ничего более оригинального, как поделиться этой проблемой с Эллой, не смог придумать. Элла вначале обиделась на Витька, но подумав немного, решила, что он честный хлопец, коль скоро сам ей рассказал о случившемся, и сказала, что она не будет на него в обиде, если он пригласит еще кого-нибудь на танец, но не на танго, так как исполнение танго требует слияния тел в единое целое, чтобы была ярче отражена пластика движений. Продолжая танец «в едином целом» – они танцевали танго – Витек увидел, как один из школьников что-то говорит Боцману, и судя по выражению лица Боцмана, не очень лицеприятное для него. Дождавшись окончания танца и проведя Эллу к ее месту, Витек подошел к Боцману и услышал, как Кроль – такая кличка была у собеседника Боцмана – оскорбляет Боцмана: ты, драная губа, смылся бы отсюда, чтобы не позорить нашу школу перед девочками своим уродством, они тебя пугаются, никто не хочет с тобой танцевать, что-то в таком духе говорил он. Витек позволил себе прервать его «плохо пахнущую речь», предложив выйти в коридор, чтобы он своим воем не мешал танцующим, на что Кроль возразил: «Я не вою». Сейчас завоешь, сказал Витек. Когда они вышли в коридор – к Витьку, Боцману и Кролю присоединилось еще несколько ребят – Витек объяснил Кролю, что его беспокойство о фасаде школы очень омрачило сегодняшний праздник и что присутствие на нем его пьяной рожи (Витек тогда еще не пил и пьяных жутко не любил) действительно позорит нашу школу, поэтому ему лучше немедленно «чесать со школы пока автобусы ходят», предварительно попросив прощения у Боцмана за нанесенные ему оскорбления. Но Кроль, будучи под бухом, расдухарился и послал Витька куда-то далеко, за что и получил ответ в пах ногой. Уже через минуту, а может быть и раньше, он запричитал, прося прощения у Боцмана за нанесенные ему оскорбления, у Витька за то, что послал его так далеко, и за то, что напился и плохо соображает. В это время из зала вышел Иван Васильевич, посмотрел на подбитый глаз Кроля, подошел, потянул в себя воздух и тихо, с трудно скрываемой злостью, предложил Кролю сейчас же покинуть школу, а завтра придти к нему с матерью – отец Кроля погиб на фронте. Ребятам Иван Васильевич ничего не сказал, только окинул Витька разумеющим взглядом. Назавтра Кроль пришел к Ивану Васильевичу сам, пообещал, что с ним больше такое никогда не случится, и просил не рассказывать о вчерашнем инциденте его маме. Иван Васильевич, конечно же, простил Кроля и маме ничего не сообщил. Это было завтра, а сейчас Витек и ребята сделали по несколько затяжек и пошли назад в зал, где продолжались танцы под аккомпанемент сборного школьного оркестра, в котором участвовали духовые, смычковые и струнные инструменты, а «главную скрипку» исполнял на аккордеоне учитель музыки Степан Петрович. Витек попросил Гришу, чтобы он пригласил на танец Эллу, подождал, когда они пошли в круг, а сам он пригласил пухленькую кругленькую разодетую, как куколка, девочку Наташу, которую почему-то никто не приглашал. Танцуя с куколкой Наташей, Витек присматривал, кто из девушек не пользуется вниманием ребят, и намечал себе пару на следующий танец. В перерыве между танцами Витек подошел к Элле и рассказал ей о своей задумке: не дать скучать никому из девочек, чтобы никто не чувствовал себя в чем-то ущемленным или ущербным, как это происходит с Боцманом. Элла поняла Витька с полуслова и, как только объявили белый танец, пригласила Боцмана, который от радости так танцевал – он вообще был отличным танцором, что многие девочки позавидовали Элле, а Боцман раскрепостившись и сам начал приглашать девочек на танцы. Витек же в перерыве попросил Гришу тоже приглашать девочек, «стоящих в сторонке». Элла недостатка в кавалерах не испытывала, поэтому Витек с ней танцевал, как она того хотела, только танго, прижимаясь всеми частями тела, отчего его гульфик шевелился, что ощущала Элла, но она не отстранялась от него, и это вселяло в Витька надежду на благоприятное продолжение их знакомства. После танца Элла сказала Витьку, что от него не очень приятно пахнет сигаретным дымом, и Витек пообещал Элле больше не курить, что ему удалось выполнить с очень большим напрягом, с трудом и мучениями, но Витек смог удержаться от курения до самого расставания с Эллой. Уже вечер клонился к ночи, оркестранты уже устали, но никто не хотел расходиться, всем так понравился вечер, что ребята хором уговаривали директора, а девочки свою директрису продолжить еще немного, и еще немного, и еще немного после каждого объявления о заключительном танце. Под конец оркестр перешел на песенный репертуар на мелодии, под которые можно танцевать, хор исполнял эти песни, а танцующие девочки и мальчики дружно подпевали – бал удался на славу, все были очень довольны: и ребята, и девочки, и учителя с директорами и завучами, и родители, многие из которых присутствовали на балу. Домой пошли далеко за полночь все гурьбой во главе с взрослыми – каждого ученика провели до самой квартиры, что лишило образовавшихся парочек возможности индивидуального более близкого общения.
Так как Элла сказала Витьку, что на следующий день она не сможет уделить внимания Витьку по каким-то важным семейным обстоятельствам, Витек вспомнил Рену, которую не видел уже дней пять-шесть, а общение по телефону, как известно, не может заменить личные контакты, когда к горячим страстным словам добавляются действия и ласки. Вот же Витек договорился с Реной о встрече в Солнечном саду в полдень – был выходной день, сияло теплое весеннее солнышко, цвели цветы и пели птички. Погода и природа располагали к любви, близости, взаимным ласкам – все вокруг было наполнено страстью и негой, красотой и возвышенным духовным приливом, переполненные любовью сердца тянулись друг к другу, такие чувства переполнили душу Витька пока он ждал Рену на месте свидания. И вот в сверкающих лучах майского солнца взору Витька явилась любимая Рена неземной красоты – вся сотканная с радужных переливов радости и счастья, излучающая свет, энергию, любовь, дарящая наслаждения своим видом, своей красотой, румяная от жары, источаемой ее душой, и от теплого ласкового солнца, улыбающегося с ясных прозрачных небес. Витек остолбенел от такого видения, будучи не в силах произнести слова приветствия, которые он приготовил на этот случай – как-никак не виделись больше недели, больше недели не целовались и не «зажимались», успели соскучиться друг за другом, но увидев Рену в полном блеске ее неземной красоты, Витек выглядел, как в той известной песне: «Ты пришла, меня нашла, а я растерялся». Все же через какое-то время Витек смог преодолеть свою «растерянность», поздороваться и поздравить Рену с майским праздником, вручив ей букет свежесломанных веток сирени. При виде Рены все планы Витька перепутались в голове. До ее прихода Витек планировал пойти в кинотеатр «Пионер» на новый трофейный фильм «Девушка моей мечты», затем погулять в саду Луначарского, но зовущая красота Рены наполнила сердце Витька совсем иными планами, вытекающими из тайников души и переполняющими всю его сущность – Витьку захотелось сейчас же, немедленно «задушить» Рену в своих объятиях, исцеловать ее всю с головы до ног, одарить ее ласками и негой, слившись в едином душевном порыве. Поэтому Витек круто изменил планы, предложив Рене проведать его скромные покои для знакомства с районом, в котором он сейчас живет, затем сходить в кино и погулять в саду. Обсуждая этот план, Витек и Рена уже направились в сторону дома Витька, хотя Рена прямо и не дала согласия на осуществление такого плана. По пути Витек купил пару больших порций сливочного мороженого – в те далекие времена мороженое было двух сортов: сливочное и фруктовое, продавалось оно двух объемов: большого и маленького. Величина (объем) порции определялась объемом дозирующего устройства, представляющего собой широкий цилиндр, на дне которого находился круглый металлический диск. На дно цилиндра сначала нужно было положить круглую вафельную пластинку, на нее положить мороженое, наполнив цилиндр до края, затем сверху опять положить вафлю и вытолкнуть содержимое цилиндра металлическим диском, лежащим на дне цилиндра и имеющим специальный выталкиватель. Процедура не из простых, требующая определенных навыков. Витек купил две порции самого дорогого мороженого и пошел с Реной к нему домой – мама его, как всегда, была на работе. По дороге домой Витек рассказывал Рене, как замечательно было у них на «Весеннем балу», высказав огорчение тем, что она не смогла на нем присутствовать, – в тот момент он говорил это совершенно искренне, забыв об Элле. Проходя мимо киоска, в котором продавалось мороженое, различные напитки, папиросы и другая дребедень, Витек купил пять больших порций мороженного и пивной бокал, куда их сложил. А так как они с Реной уже съели свое мороженое, Витек купил по маленькому бокалу морса – такой напиток продавался в те времена вместо кока-колы. Была даже такая песенка «Мы для форсу выпьем морсу … ». До дома, в котором жил Витек, было совсем недалеко – пять минут ходу – и за эти минуты уже Рена рассказала, что у них на балу тоже было очень интересно, но разошлись они очень рано, в десять часов вечера она уже была дома, звонила Витьку по телефону, но никто не брал трубку. Так за разговорами Витек и Рена вскоре оказались в квартире Витька. Так как мороженое уже начало таять, а холодильник в те времена еще не изобрели, то Витек, первым делом, вынул маленькие ложки и предложил уничтожить мороженое, хотя ему очень хотелось заняться совсем другим делом, но он все еще был каким-то нерешительным, поэтому откладывал основные события, требующие его активных действий. Такое «откладывание» усиливало нерешительность, и Витек уже начал себя ругать в глубине души, не очень внимательно слушая рассказ Рены о последних событиях. Тогда он извинился, вышел в ванную комнату, умылся холодной водой, «встряхнулся» и решительно направился на кухню, где они с Реной поглощали мороженое. Усевшись за столом, Витек придвинулся к Рене и начал ее кормить из ложечки, переведя разговор на более близкую ему в данный момент тему. Он заговорил о том, как ему было без Рены скучно, как ему все эти дни хотелось ее обнимать и целовать, что это желание и сейчас в нем пылает огнем, а когда он докормил Рену, то предложил ей осмотреть всю квартиру, на что Рена с удовольствием согласилась, пожелав предварительно помыть руки. Витек отвел Рену в ванную комнату, показав заодно и туалет, где можно при необходимости «поправить прическу», а сам пока удалился на кухню. Рена вернулась через пять минут, и они пошли осматривать апартаменты Витька. В заключение осмотра Витек показал Рене многометровую кровать и предложил «попробовать, какие у нее мягкие пружины». Предложение Витька было воспринято Реной очень даже положительно – она прыгнула на кровать, сняв обувь, а Витек тем временем завел патефон и под звуки томного танго полез к Рене на кровать. Он начал ее обнимать, целовать и мять ее платье – естественно, не специально, а в силу сложившейся обстановки. Это обстоятельство Витек заметил раньше Рены и предложил ей снять платье, на что Рена охотно согласилась. Витек тоже снял брюки и рубашку – пиджак же он снял уже давно, как только они вошли в дом. Оставшись в одних трусиках (Рена еще и в бюстгальтере), Витек и Рена по предложению Рены «спрятались» под одеяло, где Витек уже не сдерживал своих эмоций – целуя Рену и говоря ей о своей безграничной любви, он снял с нее бюстгальтер и трусики, свои же трусы спустил до колен. Продолжая целовать Рену и сжимать ее груди, Витек положил ее на спину и расставил ее ноги так, чтобы было удобно ввести член во влагалище. Но когда Витек начал совершать эту самую приятную процедуру, он почувствовал заметное сопротивление со стороны нет, не Рены, а соответствующих ее органов, тогда Витек спросил, не девственница ли она, на что получил желанный ответ «нет». В противном случае, как бы это ни было тяжело, но Витек не посмел бы лишить Рену ее достоинств – так он решил уже давно по отношению ко всем девушкам. Поэтому Витек проник в сопротивлявшуюся плоть, отчего и он и Рена радостно ойкнули и начали синхронные движения «нижними бюстами» – Рена охала и постанывала, ускоряя колебательные движения, и вскоре Витек почувствовал, что у нее начался оргазм, внешнее проявление которого было не столь бурным, как Витек привык видеть у тети Аси, но стоны все же усилились, и Витек почувствовал, как какая-то сила пытается из него вытащить «внутренние соки». В это время Рена притихла, и эта какая-то сила отпустила Витька – оргазма не произошло, Витек немного полежал спокойно, затем постепенно начал «новую качку», к которой постепенно присоединилась и Рена. Вторично оргазм Рены проявился более интенсивно и вызвал ответную реакцию у Витька – они в едином порыве, слившись в одну цельность, закончили акт единения, «умирая от удовольствия» – правда, Витек больше от того, какое удовольствие получила его любимая Рена, хотя и удовольствие от оргазма у него было больше, чем раньше. Продолжая разговор, прерванный любовными утехами, Витек взял в руку пупырышек груди Рены, затем потянулся к нему ртом, передав эстафету разговора любимой, которая рассказывала о празднике, о нашем знамени, водруженном над Рейхстагом, о близкой победе, сама же неловко взяла в руку член Витька и сильно удивилась: «У тебя какой-то другой, а где его головка», «Под шкуркой» – ответил Витек, «Чтобы ее ощутить и увидеть, необходимо шкурку оттянуть» – объяснил Витек. «А у моего первого мальчика шкурки не было» – сказала Рена. Тогда Витек вспомнил, что у его друга Гриши тоже не было шкурки – он был обрезан по еврейскому обычаю, и об этом он поведал Рене, из чего Рена сделала вывод, что Витек не еврей, Витек же рассказал ей, что он «полукровка» – наполовину украинец, наполовину еврей. Так Витек опять столкнулся с национальным вопросом. Правда, Рену не очень взволновала ни национальная принадлежность Витька, ни его «полукровность». Но обсуждение этой темы отвлекло Витька от его намерений – полакомиться пупырышком Рены, и он немного заскучал, а затем и вовсе слез с кровати.
ПРОДОЛЖЕНИЕ