(Телеграмма, отправленная Сердцем при помощи азбуки Морзе. Ритм прерывистый. Содержание – бессвязное. Возможно, не точна расшифровка)
Металлическая секундная стрелка настенных часов медленно ползла по кругу. Циферблат облизывала краешком. Улавливала отблеском ядовитый желтый свет трех рожковой люстры с потолка.
Время меряется кругами, движется со скоростью шестьдесят кругов в час.
Андрюша сегодня презабавно пошутил. Я все еще смеюсь.
Поверьте, он очень здорово пошутил! Говорит: «Можешь идти куда хочешь. Тебя никто не держит» Сказал и ушел работать.
ХххАааааааа!
Вы, должно быть, считаете, что ничего тут веселого нет.
А я вот смеюсь. Уже слезы из глаз, согнулась пополам и дрожу от беззвучного смеха.
Но это еще только половина розыгрыша.
Всего часть.
Ну Андрюша и проказник! Вы представляете: дверь заперта снаружи!
А он мне говорит: «Иди куда хочешь!»
Дверь заперта снаружи, а я внутри. Ну Андрюша молодец!
Заперта ключом. ХхххАааааа!
А я внутри, и ключа у меня нет. И меня никто не держит.
Так ведь правда – НИКТО же не держит!.
У него всегда было завидное чувство юмора!
Дверь заперта, но окно открыто.
Это не мой путь.
А если уж мне захочется очень улететь, я подожду зиму.
Чтобы приземлиться на мягкий снег.
Рукой разломать тормоза,
Пускай меня ветер завертит.
Жаль только, твои глаза
Не стоят моей смерти.
Стрелка часов должна отмерить приблизительно пятьсот десять кругов. Это время бесполезного бесконечного потока мыслей и одиночества. Того страшного одиночества, где неизменно присутствует тяжелый отпечаток Андрюшиной злобы. Я жду, я боюсь. Боюсь, что на пятьсот одиннадцатом обороте часовой стрелки он придет. Но еще больше я опасаюсь того, что этого не случится, что его сожрут голодные дворовые собаки, хранящие боль и холод в глазах.
Андрюшу, разумеется, мне не жаль. Я на него уже насмотрелась.
Но я его жду.
Жду в напряжении.
Он прогнал
моего
Зверя!
Испугалась –
метнулась
к двери.
Вижу –
Дети играют
В сквере.
Никто
Не вернет
Потерю.
***
Я прекрасно помню то утро. Когда проснулась и увидела Андрюшу в своей кровати.
Его взгляд скользил по моей спине и шее.
- Иди, сделай кофе, – тихо сказал он.
А я почему-то встала с кровати и пошла готовить кофе. Это было словно на автомате. Приходилось перебарывать слабость и откуда-то появившуюся неуклюжесть. Ноги были «ватные», руки дрожали.
Я даже не спросила, где Зверь. Я даже не узнала, какого черта здесь делает Андрюша.
Потому что боялась.
Потому что знала, что не ответит.
Потому что было невыносимо находиться под прицелом этих глаз.
Больших голубых глаз, похожих на хрусталь.
Потому что я знала ответ.
То было прекрасное утро. Наполненное криками радостных птиц, солнечными лучами сквозь оконные стекла, и будоражащим кофейным ароматом.
А он, Андрюша, сонный, ранний, утренний, сидел передо мной за кухонным столом.
Он нарушил гармонию:
- Кофе горячий.
Я потянулась за графином и добавила холодной воды.
- Если кофе горячий, - заметил Андрюша, сделав пару глотков, - это еще не значит, что кипяток. Зачем СТОЛЬКО холодной?
Я попробовала:
- По-моему, нормальный – произнесла я неуверенно.
- А по-моему, помои! - закричал Андрюша.
И добавил немного тише:
- Ты же знаешь, что я люблю горячий кофе. Горячий - не то же самое, что кипяток. Или это трудно понять?
Я вскочила из-за стола. Налила кофе в другую чашку.
- Теперь нормально? – спросила.
- Я выпью чаю.
А потом Андрюша ушел на работу.
Я села на пол и плакала. Долго.
Это был стон по Зверю.
И по его ласке, согревавшей мое сердце.
А потом
я перестала плакать.
Задумалась. И придумала Андрюше служить. Никто бы такого не придумал.
А я решила:
Вдруг, если я хорошо буду ему служить…
Если принесу себя в жертву, то тогда…
Тогда он отдаст
Зверя.
А потом
я научилась смеяться.
Ведь Андрюша шутник!
А мне нужно хоть что-нибудь уметь.
И лишь иногда, минутной слабостью, тупой болью, кошачьим чутьем
Я искала
Следы Зверя.
Не находила, но натыкалась на нежность воспоминаний.
И убеждала себя – верила. Что ласка витает в воздухе.
И слышала будто бы, как Зверь скулит – просит
Чтобы отпустила – освободила. Не плакала.
***
Секундная стрелка совершила пятьсот одиннадцатый оборот.
Замерла на секунду, дрогнула.
И внутри часов что-то щелкнуло – лязгнуло, надломилось.
И поехала дальше стрелка.
Нет - то, что лязгнуло – не внутри часов. Я теперь вижу.
Это дверь входная открылась
Это Андрюша появился-вернулся.
Это сердце мое щелкнуло – поломалось.
И вот… мы сидим вдвоем на кухне.
Андрюша рассказывает, а я удивляюсь: до чего же похож он на Зверя. Каждое движение, родное мне, скопировано Андрюшей до мелочей, отработано и повторяется в точности.
Это специально. Он ждет, когда, наконец, я сойду с ума. А я вот не схожу. Я только смеюсь. Ххааа!
Андрюшу от этого трясет. Это очень хорошо – пусть. Пусть его коробит и выворачивает от моего смеха. Тогда, может, он перестанет копировать.
Но не тут то было. Андрюша повторяет голос и интонации. Словесные выражения и выражения лица. Он издевается.
От этой похожести я нервничаю. Начинаю чесаться, как наркоманка, висящая где-то посередине между принятой и следующей дозами. Чешутся кончики пальцев и спина. Ладони и уши. И вся кожа изнутри.
Глаза Андрюшу выдают.
Он рассказывает. Издалека, плавно переходя к главному. Говорит тихим, сдавленным голосом.
- Представляешь, мне в этом месяце выписали слишком маленькую премию. Гораздо меньше, чем обычно. Крошечную.
Вздыхает.
- А бухгалтерша, крыса, наехала на меня, потому что наш отдел не переслал ей новую форму расчетных листов. Или как их там. Понимаешь, она наехала именно на меня. Хотя в отделе работает 50 человек. И формы - не моя проблема. Я не виноват. Но… день сегодня такой.
Вздыхает опять. Продолжает громче:
- А когда я ждал «зеленый», чтобы перейти дорогу, меня окатил грязью с ног до головы здоровенный джип. И уехал. А я так и стоял на остановке. Стоял и стирал носовым платком грязь с джинсов.
Андрюша почти кричит.
- И еще… этот бомж Николай около дома попросил у меня прикурить. Он был сильно пьян и качался. Вырос передо мной, загородил дорогу. Я полез за сигаретой. И в этот момент его мотнуло, и он повалился прямо на моё плечо.
На мое плечо, слышишь?
И, наконец, Андрюша добирается до самого главного:
- А знаешь, почему так? - спрашивает он.
Я знаю. Все потому, что я сделала что-то не так. И сейчас он объяснит мне, что именно.
Андрюша объяснит, я поверю.
- А все потому, что я сегодня не выспался. А если не выспишься, то все… как с ног на голову.
А знаешь, ПОЧЕМУ я сегодня не выспался?
Он наклоняется к моему лицу, очень близко, практически «нос к носу», и говорит тихо, со злобой:
- Потому что у соседки, у твоей подружки, Аллочки, кошка всю ночь орала как бешеная. Слышишь меня?
У ТВОЕЙ Аллочки.
И, если бы ты захотела, ты могла бы пойти к ней. Попросить, чтобы та угомонила кошку. Ты же не спала. Ты составляла свои отчеты за компьютером в зале (кстати, и это здорово нервирует).
Но ты не пошла к ней. Тебе наплевать – сплю ли я, или нет. И надо ли мне с утра пораньше на работу.
Просто тебе наплевать!
Тебе НАПЛЕВАТЬ.
***
Вечерами Андрюша часами стоит у окна и смотрит на проспект.
И я выглядываю из-за его плеча и смотрю в окно тоже:
Машины проносятся на запредельной скорости, лишь слышен монотонный вой – голос дороги.
И я пытаюсь себе представить его. Водителя.
Того, кто услышал, что за здесь неподалеку смерть раздают без очереди. Дарят всем, кто нуждается.
И я сжимаю кулаки, кусаю губы.
Чтобы он не успел. Чтобы не успел за смертью.
Чтобы те, кого хоть кто-нибудь в этом мире любит, ЖИЛИ.
Прошу…
Живите, пожалуйста, те, кого любят!
Те, кто не покупал любовь.
Те, кто не платил сутенеру, сидящему в стареньких раздолбанных Жигулях, вроде тех, что стоят во-о-он там, у обочины.
Те, кто не арендовал, не неволил душу, замерзшую на тридцатиградусном морозе в оболочке тощего тела, закутанного в короткий полушубок из кошечьего меха.
Не бывайте с ними, не обижайте их.
Но и не жалейте.
Потому что нельзя продавать, если не продается.
Спросила:
А сама-то купила бы?
Взвесила ли бы и для себя немного, хотя бы триста грамм…
Любви?
Не тела и не страсти.
А того невесомого и необходимого, без которого останавливаются часы и зависаешь. Того, без чего дохнешь.
Того, от чего питаешься
Чтобы жить.
Смеюсь злобно и затравленно.
Потому что купила бы. Душу бы продала
И купила бы.
Андрюша отворачивается от окна.
На меня глядит пристально.
И я чувствую в нем желание.
Он бросается на меня, меня бросает
На кровать,
С ног сбивая.
И вокруг меня мир – в новой плоскости.
В свете луны, в новом свете.
В свете тусклом, но остром и яростном.
Он срывает одежду с себя.
С меня срывает.
И припадает
К моему телу, дрожащему скованно,
Беспомощному при нем, послушному
Его ровным движениям четким.
Глазам
Души отраженной, подвластной телу.
И еще
Его силе и страсти.
И тому, что сильнее злобы.
Убираю кончиком подушки следы слез:
Из глаз – к вискам.
Потому что люблю это тело. За гибкость и теплоту.
И за то, что на Зверя похоже.
Что ж… Андрюша мне дорог тоже.
По-своему.
Но от страсти его веет холодом.
Но от ласки его пахнет грубостью.
Но от взгляда его все сжимается.
Но от голоса – погибает все.
Андрюша возвращается из ванной и засыпает.
А я прижимаюсь всем телом к его спине, обнимаю, шепчу на ухо:
«ОТДАЙ!»
Отдай моего Зверя. Отдай мне его. Ради всего того, что у меня есть. Если осталось хоть что-нибудь.
Но знаю – он спит, не слышит.
Он спит. Его сердце бьётся.
Он даже во сне смеётся.
Он даже во сне жестокий,
Чужой, молодой, одинокий.
***
А однажды утром на меня «свалилось» откровение:
ЗВЕРЯ БОЛЬШЕ НЕТ.
Андрюша убил его.
Бесполезно стараться, искать, переживать, плакать, просить, уговаривать, требовать, верить, прислушиваться и ждать.
Больше НЕТ.
Я подошла к двери – она оказалось открытой.
Как просто.
Я остановилась на минуту, оглядывая квартиру, каждую мелочь в которой я запомню в точности. Навсегда. И вышла на улицу, чтобы никогда не возвратиться.
Здесь было сложно дышать - несмотря на лето, каждый глоток воздуха давался с невыразимой болью. Это потому, что я привыкла дышать воздухом Андрюшиной квартиры, пропитанным воспоминаниями и надеждами.
Правильно, что я ушла.
И пришла домой.
Точка.
А Солнце сошло с ума. Скакало за горизонт – из-за горизонта. Часто – часто.
Небо заволокло облаками, а с деревьев листья посыпались.
Один раз телефон зазвонил надрывно.
Слышу – Андрюша:
- Прости, возможно, вернёшься?
- Нет, никогда, не дождешься.
Я стала совсем легкой. Невесомой. Потому что опустела, должно быть.
ЗВЕРЯ БОЛЬШЕ НЕТ.
А потом.
В дверь звонок. Посмотрела в глазок –
Андрюша.
А открыла дверь –
ЗВЕРЬ
На меня набросился.
Всей лаской своей и нежностью.
Целовал меня жадно, лелея.
К груди прижимал, грея.
- Стой, подожди – кричу,
- Это что же?
- Андрюша тебя убил,
Было похоже…
Отвечает мне:
- Трудно погибнуть, любя.
Это Я УБИЛ ЕГО.
Для тебя.