Как-то беседовали мы с кадровиком нашей «газеты». Я люблю беседы с этим персонажем – они убеждают меня в том, что в щелочайшем растворе моей души всё ещё флотируют какие-то корпускулы гуманизма и сострадания. Которых Фёдор Исмаилович, наш заслуженный упырь, наш почётный ветеран пыточных застенков – он бывший комиссар ГУГБ – лишён начисто. Вместе с тем, это один из самых трезвомыслящих и благородных людей, которых мне доводилось встречать (отсюда можно сделать вывод о моей компании и – факультативно - пожалеть меня).
Разговор зашёл о Сталине.
- Нет, он отнюдь не всегда соглашался со мной, - заявил Фёдор Исмаилович, тем самым снимая с себя ответственность за многие чудачества генсека. – А один раз – даже повысил голос и сбился в крик, что для него вовсе нехарактерно.
- Это когда же? – полюбопытствовал я. – Вы пытались выцарапать кого-то из расстрельного подвала в свой институт?
- Нет. В подобных случаях он не возражал. Тогда речь шла о повышении одного офицера-танкиста, моего протеже. Юноша очень неплохо проявил себя в Финскую, командуя бригадой, и Верховный предложил не мешкая произвести его из полковников в генерал-лейтенанты и поставить сразу на 6-й мехкорпус.
- Речь о Себастьяне? – уточнил я. Тут долго было бы объяснять, кто такой Всеволод Егорович Савоськин, он же Себастьян. В учебниках военной истории о нём написано не больше, чем о том же Фёдоре Исмаиловиче Рокотове или, скажем, о Михаиле Андреевиче Богданове. Учебники, известное дело – они для того и пишутся, чтоб лишнего, вне их, не написалось. Но мы с Рокотовым прекрасно поняли друг друга.
- Да, конечно. Я позволил себе усомниться в целесообразности, если не этичности, подобного карьерного взлёта. Утверждал, что довольно будет генерал-майора и дивизионного масштаба. Но Верховный упёрся накрепко. Пришлось уступить.
Я был в курсе этой истории и знал, что представляла собой «уступка». Себастьян был повышен в звании, как того требовал Сталин, но, действительно, вместо огромного, имевшего более тысячи танков, 6-го мехкорпуса получил скромненькую дивизию в 300 боевых машин. Которую, правда, формировал сам, с диктаторским правом подбора кадров, матчасти и коррекции структуры. В частности, Себастьян настоял на замене мотострелковых полков кавалерийскими. В реальных условиях начального периода войны это имело решающее значение: кавалерия показала гораздо большую мобильность, автономность и живучесть, чем мотопехота. И это была, насколько помню, единственная дивизия в РККА, которой командовал офицер в чине генерал-лейтенанта. И единственная – которую в генштабе неофициально величали «дивизией стратегического назначения». И в том крылся глубокий парадоксальный смысл: обычно дивизия считается даже не оперативной, а высшей тактической единицей.
Припомнив всё это, я ухмыльнулся и покачал головой:
- Ну да, ну да. «Товарищ Сталин, хрен с вами, пусть товарищ Себастьян нацепит аж две большие звезды, но давайте не будем обременять его шестым мехкорпусом со всей его рухлядью и со всеми его проблемами, как детскими, так и старческими, а дадим право слепить идеальную ударную силу, находящуюся в прямом подчинении фронта».
- Округа! – строго поправил Рокотов.
- А товарищ Сталин, - продолжал я, проигнорировав эту важную поправку, - отвечает: «Я рад, товарищ Рокотов, щто ви правильно панимаете сущност демократыческого централизма. Так и сдэлаем: товарищ Себастьян будет генерал-лейтенантом, а с шестым мехкорпусом пусть мучается товарищ Хацкилевич!»
Тут Фёдор Исмаилович покривился и, стремясь уйти с довольно скользкой темы – его реальное влияние на политику Сталина – выговорил мне:
- Вы, Железнов, если кого-то пародируете – так имейте представление о предмете пародии. Иначе – это пахнет фиглярством.
- Это вы к чему, Фёдор Исмаилович?
- К тому, как вы Сталина тужитесь изобразить. Смею заверить, предурной тон, не имеющий ничего общего с его действительной манерой говорить.
Я замялся и развел руками:
- Помилуйте, но это ж общеизвестно, что именно так он и говорил?
Рокотов задумчиво провел мизинцем по краю стола. У него это – высшее проявление ярости. Тут он похож на зиц-председателя Фунта. Во всём остальном – нифига не похож. Я обмер. А где не обмер – там похолодел.
- Кому это известно? – сумрачно усмехнулся Рокотов. – Зрителям якобы исторических картин, где паяцы коверкают язык в будто бы «всем известной» манере? Так извольте принять уверения человека, который беседовал с Джугашвили, как сейчас с вами, но много больше: русский его был вполне чист и грамотен. Не сквернее, чем у нас с вами. А что до пауз и ударений – так то нарочитые интонации, но не акцент и не худое владение речью.
- Это вы так говорите, - возразил я, - потому что вам, как кровавому чекистскому вампиру, образ вашего вождя столь люб и дорог, что не желаете признавать очевидное!
Рокотов снова покривился:
- Железнов, извольте не молоть вздора! Мои отношения со Сталиным вам прекрасно известны. Я всегда считал его уголовником и авантюристом, волею судеб очутившимся на российском престоле. И перед ним того не скрывал. Но – не только же волею судеб он возвысился? Много, знаете ли, было соискателей. Однако именно Джугашвили их превзошёл. Не только известным коварством, но и здравомыслием, и явной одарённостью. С разумом, пусть плотоядного настроя, и с памятью – у него всё замечательно было. Так неужто вы всерьёз полагаете, что много лет вращаясь в кругу русских мятежников, отбыв русские ссылки, а потом десятилетиями правя русским государством – он так и не сподобился выучить худо-бедно русский язык? Хотя бы – чтоб не походить на торговца кензой с тифлисского рынка?
- Но ведь… - начал я.
- Но ведь вы смотрели фильмы, а там он именно таков? «Хачик вокремлённый», прошу прощения? – саркастически перебил меня Рокотов. – Так бросьте это малоинформативное дело, фильмы смотреть, и послушайте хотя бы известные публичные его выступления!
Я последовал совету нашего корпоративного «малюты». И послушал. Да, действительно: контраст между реальной речью Сталина и попытками киношного её воплощения – разительный. В лучшем случае – неумелое подражание, с гротескным выпячиванием неких наиболее ярких черт. В худшем – откровенная карикатура голосом. «Предурной тон, попахивающий фиглярством».
Если кто желает ознакомиться с записями выступлений «вождя и учителя» - вот ссылки, доступные в Сети:
http://www.sovmusic.ru/list.php?part=1=speech
Там представлено собрание речей разных вождей, Сталина – довольно много.
И что касается Сталина, на мой взгляд (вернее, слух) – присутствует, конечно, некоторое интонационное своеобразие. Но это не безграмотность, не плохое владение русским языком и не пресловутый «кавказский акцент» (самая малость – разве что, самое мягкое манкирование мягкими знаками). А так - все акценты у него именно смысловые, а не этнические. Скорее, здесь манера речи – всецело подчинена образу мышления и служит определённому стилю подачи мысли.
Если же сравнивать речь Сталина с речью иных вождей последнего столетия, то, я бы сказал, ещё спорный вопрос, у кого из них русский чище, а дикция более внятная. Ленин безбожно гроссировал и злоупотреблял революционным новоязом. Хрущёв был пассионарен, эмоционален – и совершенно «пейзански» безграмотен. Брежнев? В «молодости» он говорил вполне адекватно, но в память народную, через анекдоты, вошёл его старческий стиль – этакий сгущённый, тягучий словесный маразм. Горбачёв? Любимец всех пародистов. Ельцин? С танка он красиво глаголил, а потом - «Вот такая загогулина, панимаешь, получается». Путин? Да, он бойко чешет по-русски (а ещё и «по-фашистски»), хотя тоже понимает значение паузы, тут не придерёшься, пожалуй, - тут ко многому другому придираться надо (или уже не надо?).
Разумеется, и Сталину можно выкатить много упрёков и претензий, помимо «специфической» речи. Даже – куда больше, чем «орлу нашему дону Рэбе». Но такие темы, как «роль личности Сталина в истории», «преступления сталинского режима», etc. – они далеко за рамками данной статьи.
И конечно, я не собираюсь сейчас биться головой о постамент высотки на площади Восстания (там когда-то было кафе-мороженое, сейчас не знаю) и голосить: «Товарищ Сталин! Как же вас оклеветали – а вы такой большой учёный!»
У меня сложное, хотя и неколебимое в своей ясности, отношение к диктатуре Сталина и всему вообще советскому периоду. Вкратце: это БЫЛО; это было такое море крови по колено, на которое сейчас уж никто из правителей не отважится, слав-те-гхосподи; это было пафосно и эпично, а также - сильно, мерзко, искренне; это было, вероятно, неизбежно; это было в целом полезно для всего мира, и для русских в первую голову – чтоб это было и перестало быть; это был однозначно важный эксперимент, главнейшей ценностью которого стал его конечный крах; если б я жил тогда – был бы пламенным комсомольцем.
В общем, примерно те же слова, что и про Райх сказать можно. Разве что в Райхе – лично я был бы, вероятно, стопроцентным эсэсовцем.
Но, опять же, это всё выходит за рамки статьи. Я лишь к тому, что в жизни тов. Сталин говорил куда более внятно и грамотно, чем обычно это изображают в кино.
Почему я вспомнил об этом? Наша процитированная беседа с Рокотовым состоялась где-то лет восемь назад. С тех пор я обрёл много всяческих знаниев, которые сродни ядерным технологиям: полезно ими владеть – но нежелательно распространять. Хотя бы потому, что ценность владения подрывается при разглашении (Да, да, Тёма, ты крут и сведущ! :-) ) ).
Но вот намедни угораздило включить федеральное телевидение и попасть на некий многосерийный опус под названием «Сталин-LIVE». В той серии Сталин наставлял Оппенгеймера, приехавшего в Союз в конце тридцатых. Примерно так: «У нас, товарищ Оппенгеймер, денег на проект атомной бомбы нетуть, потому голоштанные. Но вы такое проверните: отправляйтесь в Америку, сделайте атомную бомбу на ихние буржуйские денюжки, а потом сольёте нам, и мы поживимся».
Комментировать сюжет – это… Нет, можно, я не буду комментировать?
Это сильнее Некрича-Бунича, это всё художественный вымысел, тут уж кто во что горазд…
Но вот что покоробило – как раз таки речь Сталина в исполнении актёра. Тут - как раз оно: невразумительное мычание чумазого ларёшника. То самое, которое любезный наш Фёдор Исмаилович обозвал «предурным тоном и явным фиглярством».
И я-то не против пародий, я даже очень люблю иные качественные пародии – но только если они позиционируются именно как пародии. Скажем, комичный был эпизод в Naked Gun, где мегакоп Фрэнк Дрэбен стирает у Горбачёва родимое пятно… Смешно и необидно никому. Это изначально комедия и пародия, абстрактная, гротескная, сюрная.
Но вот чего-то не значатся наши подобные «исторические» фильмы в рейтинге как пародии и комедии. У нас всё как бы серьёзные политические и криминальные сериалы – они реально становятся автопародиями лишь в силу самодовлеющей ненатуральности и вымученности. Но снимаются – будто «серьёзные» опусы. А это – беда, господа кинематографисты. Впрочем, ваши проблемы лопатить – мне, разумеется, недосуг.
Я лучше лично перед товарищем Сталиным извинюсь, с подачи нашего корпоративного минотавра Рокотова.
«Товарищ Сталин! Вы чудовище, каким, наверное, на вашем месте ни Путин, ни даже я, не стали бы. Вас долго будут судить – но никогда не осудят так, как Вы того заслуживаете. Потому что хрен вообще знает, как Вы того заслуживаете, и сколько вам извиняться перед народами земли сей, и сколько им – за попустительство. Но мне есть, за что извиниться перед Вами лично. Товарищ Сталин, Ваша русская речь была вполне адекватной, хотя бы в том Вы не явили презрения к русскому народу, а мои попытки Вас пародировать в приватных беседах – безответственное школярство. С тем и приношу персональные извинения».
Сие извинение – приношу публично.