Тоска по живому назревала в нём, как нарыв, и под конец сделалась столь нестерпимой, что Кармус решился отправиться в Парк, благо сегодня у него выдался очередной выходной.
Центр города рассекала река. Беря начало в Великих Болотах срединной низменности, в непролазных малярийных топях, она едва несла своё застойное, маслянистое тело, доколь не выдавливала его натужным бульканьем в столь же густое, перенасыщенное раствором море, давно уж лишившееся всяких сил противостоять извергающимся в него непотребствам.
Лет, этак, сто назад река ещё была судоходной, ну... почти..., не менее, чем на десяток километров вверх по течению, до первых порогов, где громоздящиеся друг на друга валуны, порождая подобие водопада, давали приют нескольким жалким мельницам и ферме по выраживанию угрей, кои одни только и могли выживать и плодиться в гнилостных, нездоровых водах.
С тех пор, однако, многое изменилось. Первичная болотная жижа успела обогатиться изобильными отходами заводов и химических комплексов, пестицидами полей, канализационными отбросами и просто флюидами самого города, несущими всё, что угодно кроме жизни. То, что получилось в итоге называть "рекой" было по меньшей мере кощунственно: это была зловонная, исходящая непереносимым смрадом клоака, теплица бактерий и всех видов зараз и канцерогенных ядов, страшных, никому неведомых заболеваний и совсем уж таинственных мутагенных реакций.
Верховья реки, у истока Великих Болот, слывшие несколько менее загрязнёнными, служили полигоном для испытаний химического и бактериологического оружия. Нижнее же её течение считалось непригодным даже для этого.
Вдоль обеих берегов реки простирался "Парк". Во всяком случае, таково было его официальное название, легко привившееся в народе, умеющем оценить хорошую солёную шутку. И действительно, если то, что условно текло по его центру могло именоваться "рекой", - почему бы не наречь "парком" то, что лежало окрест, хотя правильнее было бы называть это кладбищем или, - коль уж вы столь охочи до эвфемизмов, - "речной зоной".
Парк занимал обширную площадь от самого устья на западе и до крайних предместий города на востоке. Территория в три-четыре километра по обеим берегам была полностью необитаемой и даже кратковременное на ней пребывание грозило самыми непредсказуемыми последствиями.
Старожилы любили рассказывать, как лет, эдак, сорок тому, тогдашний мэр города, обуянный строительной мегаломанией, вознамерился провести над рекой и парком ряд мостов, связав север города с югом. Мосты – последнее слово тогдашней техники, стекло-стальные герметичные туннели, - грациозно выгибались и по сейчас, словно бросая вызов от имени города им же порождённому монстру. На их строительстве нашла свою смерть не одна сотня рабочих, но проект был завершён и его окончание решено было отметить праздничной регатой.
Формально, она проводилась между сборными двух престижных университетов. На самом же деле, участники были набраны добровольцами из числа подразделений имперского морского десанта. В ходе соревнований две байдарки столкнулись и гребцы оказались за бортом. Прекрасные пловцы, они с лёгкостью достигли берега, но... это им особо не помогло. Не выжил ни один: любое соприкосновение с содержимым клоаки уже тогда означало верную смерть. Судьба остальных участников регаты была едва ли не худшей, ибо скорая кончина по всему предпочтительней мучительной многолетней агонии.
С той поры Парк и приобрёл свою зловещую славу, обраставшую всё новыми, леденящими душу подробностями.
Теперь уже ни один человек, сохранивший хоть крупицу рассудка, не совался туда по доброй воле, будь он хоть распоследним из бездомствующих нищих или спасающимся от закона преступником. Даже самоубийцы ненавидели себя не настолько и избирали более гуманные способы посчитаться с жизнью.
***
Кармус вынашивал поездку в Парк уже давно, но скудные средства не позволяли ему обзавестись необходимым снаряжением. Сейчас же он мог себе это позволить и купил последнюю модель кислородного респиратора с мощным химическим и радиоционным фильтром, непроницаемый "ячеистый костюм" с перчатками, сапогами и капюшоном, несколько герметичных пластиковых пакетов, переносной контейнер и... сачок. Свой СС-вский защитный броне-комбинезон он надел на голое тело.
Если хоть отчасти доверять фантастическим россказням о Парке, то Кармуса ждала встреча с... жутью. Нежить породила жизнь. Но жизнь, столь же отличную от всего нормального и известного, сколь и противную ему. Рассказывали о деревьях-убийцах, траве-удавке, плюющихся ядом летающих тараканах, о трёх-головых жабах размером с собаку и диких монстрах, помеси выдры и черепахи; о гиганских червях-трупоедах, сухопутных хищных угрях с ластами, о водоплавающих жаберных крысах...
Любая новая подробность безоговорочно принималась на веру: слухи не подлежали опровержению и мутировали в умах горожан, подобно описываемым в них чудовищам.
***
Вначале была трава. Кармус осторожно шёл выжжеными, спёкшимися в кирпично-серую, стекловидную массу глинистыми косогорами, когда заметил редкие пятна чего-то. Подойдя поближе, он склонился над одним из них, протянул руку в перчатке, но и тогда не сразу понял, что перед ним - живое. Скрученная в жёсткую стружку, антрацитно-чёрная, металлическая, она отсвечивала наглухо закупоренной в себе изначальной зеленью,казавшись маслянистой и откровенно ядовитой. Не будь перчатки – Кармус наверняки порезал бы об неё пальцы.
Травянистые пятна ширились, сливаясь, и Кармусу чудились в них бездонные, непроглядные омуты на рыжей, вконец омертвелой воде. Он обходил их старательно, с неожиданной для себя самого брезгливостью.
Затем пошёл кустарник – стелящийся по земле, безлистный, с растопыренными шипами, усыпанный кое-где крупными синими ягодами с тусклым налётом.
Наконец, появились и деревья. Большинство из них было мертво уже десятки лет. Голые, обескоженные, почерневшие, как от пожара, с заломленными, исходящими мукой ветвями.
Что-то крупное с надсадным жужжаньем спикировало на него, пронесясь в дюйме от глаз, но он успел заметить лишь глянцевый панцырь, острое жало, хищный оскал...
Он вышел к реке.
Кармус смотрел на то, что предстало его взору и силился припомнить: что же оно напоминает ему больше всего? Подумав, он остановился на анаконде. Река в этом месте не превышала и двадцати метров в ширину. Цвет был неопределим в принципе и сочетал все оттенки грязно зелёного и коричневого, едва пробивающиеся сквозь гасящую всё черноту. Консистенция её составляющих ничем не походила на жидкость, приближаясь к густому кашеобразному желе, замешанному на мазуте, промышленных маслах и бог весть чем ещё.
Но главное было даже не в этом.
Как и всё прочее округ, река была мертва, но, будучи напрочь мёртвой, продолжала жить. Это-то и вселяло жуть.
Безобразно ожиревшей гусеницей, ворочала она своё тучное тулово, ухитряясь всякий раз продвинуть его ещё на чуть. Время от времени, тут и там поверхность взбухала наростом, напрягалась и лопалась синюшным, исходящим гноем и газами пузырём. Удельный вес её был таков, что всё, что ещё не сгнило, перебродив до полного распада, не тонуло окончательно, но выдавливалось на поверхность, в мучительных, бессильных потугах умереть или истлеть обнажённым, но... ему отказывалось даже в этом...
И Кармус поправил себя: это была не анаконда, а её вывернутый наизнанку желудок, всё ещё переваривающий своё смрадное содержимое.
Он огляделся. Над рекой поднимались испарения. Прорываясь сквозь маслянистую плёнку, они клубились волнами в недвижном, тяжёлом воздухе, и в купе с обычным дневным маревом делали противоположный берег неверным, почти невидимым.
Стояла полная тишина. Ни шумов города, ни птиц, ни журчанья воды.
Кармус знал, что несмотря на все его средства защиты, долго оставаться в Парке ему нельзя. Он глянул на датчик у плеча. Стрелка радиационного индикатора была в зелёном спектре, но уже начала тревожно подрагивать. Столбик показателя ядов в атмосфере упорно карабкалась вверх, за отметку "дозволено".
Он раскрыл контейнер, вынул герметичные пакеты, свинтил сачок. Он хотел поймать нечто живое. Не более того. Поймать и принести домой, где он смог бы выращивать это "нечто" в закрытом аквариуме, в почти естественной для того среде. Аквариум, снабжённый специальными фильтрами с тройным коэффициентом защиты, терморегулятором и набором функций искусственного микроклимата, уже красовался на столе его комнаты. Освещённый изнутри жухло-зелёным, с придонными скалами, пещерами и раковинами, - он стоил целое состояние и даже при теперешнем своём бюджете, Кармус смог купить его лишь в длительную рассрочку.
Оставалось найти обитателя.
Первым делом - "естественная среда". Кармус спустился к самой реке, достал складную лопатку и зачерпнул желеобразное вещество. Оно с трудом отделялось от материнской массы и тянулось, как полузастывший клей. Он заполнил им три отделения контейнера и копнул поглубже: глина, ил, отстойные отбросы – всё это было домом родным для жильцов этих "вод". В том, что кто-то в них обитает, Кармус, почему-то, не сомневался: если металлическая трава растёт, а мёртвый кустарник даёт ягоды, то...
Что-то мелькнуло под поверхностью... какая-то тень...
Кармус спешно замахнулся сачком. Он бестелесно погрузился в месиво, но вытянуть его оказалось столь же трудно, как тяжеленную рыбину. Река засасывала всё, что в неё попадало, а может, то был кто-то другой, угодивший в сачок... Кармус напрягся изо всех сил, дёрнул обеими руками и... сорвался со склизлого берега. Он бухнулся плашмя, всем телом, маска, закрывавшая лицо, и голова в капюшоне на какой-то миг оказались под "водой", но Кармус тут же встал на колени, а затем и на ноги. Сачка он так и не выпустил из рук и теперь дёрнул ещё раз, почти вслепую: окошко обзора покрылось непроглядной мутью.
На этот раз сачок удивительно легко вырвался наружу и от неожиданности Кармус, чуть было не грохнулся снова, но удержался, дав ему долететь до берега, а затем, кое-как, выкарабкался на него и сам.
Он был неузнаваем. Чёрно-зелёная маслянистая жижа стекала с него жирными ошметьями, маска скосилась на бок, едва прикрывая лицо, фильтры безнадёжно забились. Ни воды, ни чего либо ещё очистить себя у Кармуса не было: о подобных мелочах он не озаботился.
Впрочем, не думал он об этом и теперь. Вместо того, чтобы хоть как-то привести себя в порядок, он лишь ещё больше сдвинул вбок мешавшую ему маску и устремился к сачку.Тот разбрызгал содержимое широким грязным веером вдоль всей траэктории полёта и Кармус, склонившись к земле, стал скрупулёзно изучать растекающееся желе. Оно перекатывалось внутри себя уплотнениями и сгустками и казалось живым. Очень может быть, что так оно и было. Но Кармус искал не это.
Он вывернул сачок. В коме слипшейся темени что-то копошилось, однозначно. Кармус выхватил пластиковый пакет и запихнул в него ком целиком. Тогда-то он его и увидел.
Это был... головастик. Но головастик странный. Почти всё его туловище занимал юркий, мясистый хвост с рядом заострённых зубьев по гребню. Оставшаяся часть приходилась голове, точнее, одному огромному, круглому немигающему глазу, зыркающему в гнойной желтизне белка. И ещё была пасть. Двумя неправдоподобно мощными челюстями она распахнулась настежь, много шире, чем то подразумевали размеры самого существа, и казалась беззубой, с хорошо очерченными толстыми губами. Но Кармус не сомневался: зубы у этой твари были. Или будут. Он предусмотрительно засунул пакет с находкой в ещё два таких же, на половину залил "материнской средой" и закупорил контейнер.
Только сейчас он выпрямился и оглядел себя. Почему-то, его вид, отсутствие маски, вышедшие из строя фильтры, - не пробудили в нём ни малейшей тревоги. Напротив, исполнили неподдельной радости.
Кармус был ужасно доволен собой, да и жизнью в целом, вдруг чётко осознав: всё налаживается! А это совсем не страшное, по-смешному избегаемое место, именуемое Парком – и вовсе расчудесное! Сколько тут всего интересного, неизведанного, нового... Да вот, хотя бы...
***
С середины реки поднимался фантом птицы. Нет, женщины. Но крылатой. Она взмахнула рукой, рассеянно улыбнулась сквозь дымку, желтовато-сизую, с прозеленью, и достала из перьев длинную тростниковую дудочку. Грациозно поднеся её одной рукой к узким губам, она изогнулась и взметнулась ввысь длинной переливчато-неслышной трелью.
Кармус улыбнулся. Это было красиво.
Датчик на его плече стал тихо пощёлкивать, словно подпевая мелодии, и он усмотрел в том знак гармоничной своей сочетаемости с окружающим. Он – вписывался!
На том берегу появился мальчик. Худенький, совершенно обнажённый, голенастый, с огромной круглой головой и настежь распахнутыми глазами бабочки. Мальчик был светло сиреневый, полу-прозрачный, и сквозь его трепетную плоть зовуще мерцали звёзды. Он глянул на Кармуса и сделал некое многозначительное движение,- то ли приглашающее, то ли приветственное.
Кармус живо помахал в ответ. Ему начинало тут положительно нравиться.
Из воды на берег неподалёку от него выбралось существо. Оно походило на крота или выдру, но в твёрдом хитиновом панцыре на подобие черепашьего. Морда сплошь в бородавках и наростах. Маслянистая тина стекала с него аппетитными сгустками. Существо вскарабкалось на глинистую кочку и стало умываться.
"Да ведь, это же Букашка! – поразился Кармус. – Ну конечно, это он! Эй, Букашка! – крикнул Кармус и сделал, было, шаг навстречу, но взметнулся густо-коричневый клуб пахучего дыма, Букашка исчез, а его место заняли два муравья.
Величиной с крупную кошку, один бронзово-рыжий, другой патиново-зелёный, они были красивы до невероятия, сверкая хромом сочленений, лаковыми нагрудникакми, линзами и завитушками антенн. Муравьи стали друг против друга, церемонно раскланялись и обменялись чувствами.
Зелёный заскользил во всё убыстряющемся ритме, облекая мысли танцем. Рыжий отвечал односложно, короткими, точно рассчитанными репликами жестов.
"О, как они умны! – восхитился Кармус. – Они разыгрывают партию в шахматы!"
Жестикуляция усложнялась, значенья ходов множились, Кармусу всё труднее удавалось следить за перепетиями сюжета, когда... внезапно объявился третий муравей. Этот был серебряным. Он выставил ножку, потупил взор, не глядя ни на одного из соперников в особенности, одним своим видом заставив обратить всё их внимание на себя. Рыжий и зелёный, забросив поединок, преклонили колени в благоговении и покорности.
"Ага! – догадался Кармус, - это их возлюбленная! Так вот, оказывается, кто являлся предметом спора!" – И он обратился в зрение и слух, стараясь не упустить ни единой детали...
Сиреневый мальчик, непонятно как перешедший реку, очутился пред Кармусом, заслонив муравьёв, и указал на него пальцем. Мальчик был вполне прозрачен, но, - странное дело, - сквозь него виделись не муравьи, стоящие позади, а совсем иные, бездонные, непостижимые пейзажи Космоса.
Мальчик ещё раз требовательно указал Кармусу на него самого. Кармус отмахнулся в досаде: ему заслонили муравьёв, причём на самом интересном месте! Тогда мальчик подошёл ближе и почти ткнул его в плечо, туда, где был подвешен радиационный счётчик фильтра.
Кармус глянул на датчик: тот стрекотал, как ополоумевший сверчок, а стрелка глубоко завязла в оранжевом спектре, неуклонно продвигаясь к красному. Кармус развеселился, как дитя: ещё бы, значит и датчик того же мнения! Он с самого начала больше симпатизировал рыжему, и вот – доказательство! Серебряная самочка непременно выберет его, никаких сомнений! Только, почему это ему не дают досмотреть?! Почему надевают контейнер с пакетами, поправляют съехавшую с лица маску, разворачивают и мягко, настойчиво ведут прочь, прочь от реки, муравьёв, Букашки, по полянам травы, сквозь завесы дымов, всё дальше и дальше... прочь...
Так они и шли – еле стоящий на ногах, качающийся Кармус и обхвативший его за плечо сиреневый мальчик, искрящийся бесконечной звёздной далью в себе самом.
***
Они вышли на последнюю опушку и двинулись по голым, остекленевшим кирпичом колдобинам пустыря. Впереди замаячила автострада.
Рука мальчика ослабила хватку, Кармус обернулся и увидел, что тот исчез. Он сделал ещё пару шагов, но его замутило, перед глазами поплыло и он, несомненно, плюхнулся бы оземь, спёкшись с глиной, истаяв без следа в сумеречной припарковой зоне...
... но совсем другая рука подхватила на лету его готовое рухнуть тело и, крепко обхватив за талию, водворила на ноги.
- Ну, ты даёшь, заснежник! – раздался хрипловатый голос. – Нет, у тебя явная склонность к экзотическим смертям! Ну-ка давай, шевели конечностями, мне совсем не улыбается взваливать тебя на спину: ты ж весь измазанный в этой дряни!
- Тьфу ты, прости господи! – чертыхался таксист, срывая с Кармуса заляпанный тиной костюм, маску, сапоги, перчатки. Они уже добрели до обочины шоссе, где стояла его машина. Он сложил вещи Кармуса в пластиковый пакет, потом в ещё один, запихнул их в багажник вместе с контейнером, вымыл руки бензином из канистры, и ещё раз, более тщательно, водой и дезодорантом.
- А ну дыхни. Поглубже! – он поднёс к носу Кармуса флакон. Кармус вдохнул. Ледяное сиянье прошибло его всего, прокатилось и истекло сквозь кончики пальцев. Рассудок и память нехотя возвращались к нему, удивлённые и раздосадованные, что их вновь принудили втиснуться в это неблагодарное, неумеющее их ценить тело.
- Ну как, унюхал? очухался малость? Ну ты даёшь..., - таксист развёл руками в неспособности подобрать слова достойнее. – Охранник драный... это ж надо было додуматься..., - он всё никак не мог успокоиться.
- Я уже не Охранник, - успокоил его Кармус, еле ворочая языком: то ли язык стал ему незнаком, то ли, другой, тот, что во рту, вышел из послушания.
- Не Охранник? Что, уволили?!
- Да, уволили, - подтвердил он, старательно выговаривая слога.
- Как?! Почему?!
- Ну... не совсем уволили... перевели... Лестницу я больше не охраняю...
- А что же? Да говори! Эй, Кармус, ты чего?!
- Альму, - сказал Кармус и бухнулся в обморок.
***