В моей старой квартире было всего две телефонные
розетки – одна в комнате, вторая в прихожей. Вторая
осталась от прежних жильцов, а первую я прикрутил сам,
недалеко от письменного стола. Только аппарат у меня
был всего один.
Как-то осенью мне пришлось менять компрессор в
старом (тоже оставшийся от прежних хозяев), больше
похожем на огромную хлебницу, холодильнике «Саратов-2».
Незадолго до прихода заклинателей фреона я для удобства
развернул старичка попой наружу. На временно
освободившемся грязном пространстве коричневого в синий
квадратик линолеума было обнаружено:
1.кладбище тараканов;
2.два цветных карандаша (один красный, другой
зеленый);
3.одна телефонная розетка,
которая была аккуратно приделана к стене, у самого
пола, так что провод от нее уходил прямо под плинтус, в
сторону комнаты. Сначала я удивился. Потом обрадовался,
а после задумался.
Кому пришла в голову мысль провести телефон на
кухню, да еще скрытой проводкой? - подумал я. - Зачем
мне телефонная розетка на кухне, я же не домохозяйка,
которой просто необходимо иметь возможность общаться,
не сходя с рабочего места. Я – одинокий инженер, мне
достаточно телефона на специальной полочке в прихожей,
или на полу в комнате, чтобы пару раз в неделю ответить
ошибшемуся номером парню, что нет тут никакой Маши, и
еще пару раз позвонить на работу, сказать, что
задерживаюсь.
После уборки и перезахоронения тараканов, я хотел
забыть про мою находку (или даже снять со стены и
убрать в ящик для хлама), но тут мне в голову пришла
мысль, что с другой стороны, может это и лучше, иметь
телефонный аппарат на кухне, все равно в коридоре я его
вечно задеваю одеждой, когда раздеваюсь, а на полу в
комнате – ногами. Случайно, разумеется. Поставлю его,
на холодильник, когда починят, решил я.
И я принес белый, покатый, дисковый, с туговатым
номеронабирателем телефонный аппарат на кухню и воткнул
его (не телефон, а вилку, конечно) в только что
открытый мной источник телефонного сигнала. Снял
трубку. Раздался самый обычный долгий гудок, который,
если его долго слушать, начинает переливаться в ухе
высокими гармониками. Я положил трубку и пошел курить.
Криогенные рейнджеры сделали свое дело и, получив
разрешение, отзвонились в контору о сделанной работе,
после чего Саратов-2 благополучно вернулся на свое
старое место. Телефон прекрасно подошел к нему, тоже
белому и покатому, прекрасно помнящему времена застоя.
Мне показалось, что и им стало хорошо вместе.
Всю зиму телефон простоял на холодильнике. Особенных
удобств (как, впрочем, и неудобств) это не принесло, и
к новому месту дислокации моего коммуникатора я привык
быстро и дискомфорта не испытывал. А вот весной
началась ерунда.
В самом начале марта, числа второго, а может
третьего, мне позвонили. Мужской голос, низкий и
уверенный, сообщил, что восьмого марта состоится общий
сбор у Пампуша часов в девять, потому что раньше все
равно никто не придет. Я сказал, спасибо, за
информацию. Мужской голос хмыкнул и попрощался.
Я положил трубку. Все это очень смахивало на простую
ошибку, хотя мужской голос (который, кстати, не
представился и не спросил моего имени) похоже, знал, с
кем говорил. В любом случае, идти восьмого на Пушку я
не собирался - на вечер и ночь я был загодя ангажирован
моей тогдашней подружкой.
И все-таки, что-то мне показалось странным. Я
вспомнил, что всю зиму мне никто ни разу не звонил. Ни
подруги, ни приятели, ни с работы, даже парень, что
искал свою Машу, и тот не объявился ни разу. Кому надо,
звонили на мобильный, объяснил я себе эту ситуацию.
Девятого днем телефон зазвонил снова. Я находился в
состоянии благодушного похмелья и дремал. Трубку брать
не хотелось. Тихая радость того, что сегодня выходной
и, следовательно, весь день можно ничего не делать,
улетучивалась с каждым новым зуммером. Я насчитал
двадцать один, затем встал, открыл дверцу холодильника,
аккуратно поставил телефон внутрь рядом с морозильной
камерой и закрыл дверцу.
В следующий раз мой покатый друг испортил тишину
перед майскими. Освещаемый сбоку лампочкой, он
смотрелся ужасно стильно внутри почти пустого
холодильника, весь такой белый, покрытый паутинкой
инея. Я приложил к уху холодную телефонную трубку.
- Але.
- Здравствуйте, - сказал женский голос.
- Здрасьте.
- Я звоню, чтобы напомнить, что завтра общий сбор на
«Площади Революции», рядом с левым, если стоять лицом в
центр, пограничником. Вы должны прийти.
- А если нет?
- То вы – большая свинья.
- Простите, а с кем я говорю?
- С женщиной. В прошлый раз вы говорили с мужчиной,
моим коллегой, и это не возымело действия. Теперь звоню
я, в надежде, что вы сексист и на женский голос все-
таки отреагируете…
- Еще раз простите, а вы знаете, кто я?
- Нет, конечно! Что за дурацкие вопросы?
- Не понимаю…
В трубке послышался смех.
- Приходите, все поймете.
- Когда вы говорите?
- В девять, как обычно…
Я положил трубку и закрыл холодильник.
На «Площади Революции» было людно. Я приехал немного
раньше, не потому, что я такой пунктуальный, просто в
восемь у меня была наверху встреча, которая быстро
закончилась. Теперь оставалось только бродить по
станции, вглядываясь в лица людей и скульптур.
В московском метро полно станций, где есть статуи,
но только здесь они, совсем как надгробные памятники.
На «Бауманской», например, партизанки, солдаты и
летчики словно бы живые, рвутся в бой, а тут уже никто
никуда не рвется - в застывших позах покой - раз, два,
три, фигура героя на месте замри.
Эту станцию я никогда не любил. Мне больше нравились
«Комсомольская кольцевая» и «Маяковская» с мозаичными
вставками в потолке, и еще витражи на «Новослободской».
Потому что они светлые, наверное. Кладбищенский же
монументализм «Лошади революции» меня несколько не то
чтобы пугал, а скорее, отталкивал.
Вот он, пограничник с собачкой, уже пятый раз мимо
него прохожу. У собаки до блеска отполирован нос,
руками студентов, в основном. Есть такая московская
примета, что если взяться за него и потереть, то
экзамен сдастся сам собой (а если загадать желание, то
оно непременно сбудется, или будет вам счастье, или
просто деньги, по другим версиям). Я служивую за нос
никогда не хватал – учился в Бауманке, там это не
работает.
Времени было девять. Около моего пограничника стоял
хайрастый парень с тубусом и сосредоточенно шарил
глазами по толпе. Я пошел прямо на него, но он
посмотрел на часы и отчалил. Ну и, пожалуйста, не
больно то и хотелось, - подумал я и встал на его место
недалеко от собаки.
Время шло, я, переминаясь с ноги на ногу, стоял на
своем посту; было уже, наверное, четверть десятого, но
никто так и не появился. Я всерьез собрался уходить -
думал, выйду сейчас наверх, обогну Большой театр, мимо
Мюра и Мерелиза пройдусь до Кузнецкого, а там - в
ресторан Дома художников, или еще куда. Но остался
стоять, где стоял.
Прошло еще минут пять. Я уже мысленно сделал шаг в
сторону правого от меня эскалатора, как мне пришла в
голову мысль пустить таки в ход собачье волшебство, раз
оно все равно был у меня под боком. Схватившись за
холодный бронзовый нос, я загадал, что подожду еще пару
минут, в течение которых непременно появится тот (та),
кого я жду.
Ровно через две минуты из поезда, идущего в центр,
высыпала небольшая толпучка, человек пятнадцать,
туристов - не туристов, пенсионеров – не пенсионеров,
школьников – не школьников, каких-то странных,
совершенно не классифицируемых людей. Одно только было
у них общее – все они были высокими, даже чересчур.
Впереди шла энергичная молодая девушка в очках и
черном берете, с красным сложенным зонтиком в поднятой
руке. Странные люди организованно подошли к моему
пограничнику, и обступили нас небольшим полукругом. Я
сдвинулся немного вправо и как-то незаметно оказался
среди них (пристроился к экскурсии скорее от нечего
делать, чем из любопытства).
- Всего в нишах центрального зала станции
расположено 76 скульптурных групп. – Громко сказала
девушка, стараясь перекричать метрошный шум. – Автор
каждой - известный советский скульптор, Матвей
Генрихович Манизер. С некоторыми мы сейчас
познакомимся. Начнем со скульптуры «Пограничник с
собакой».
Она показала рукой на тот самый отполированный нос.
- Есть мнение, что прототипами этой скульптуры
являются знаменитый советский пограничник Никита
Карацупа и его верная овчарка по кличке Ингус, но нам
удалось выяснить, что оно ошибочно. Ингус с Карацупой
тут не причем. Пойдемте дальше.
Мы сделали несколько шагов в сторону.
- Скульптура «Птичница - отличница». Многие считают,
что моделью для нее послужила звезда советского кино
Любовь Петровна Орлова, но это также неверно…
Организованной толпой двигались мы по станции, от
одной ниши к другой, ненадолго останавливаясь около
каждой, чтобы узнать о том, что: «Инженер-механик» -
это на самом деле не Андрей Николаевич Туполев в
молодости; «Матрос с Авроры» - не будущий первый
командующий Северным флотом К.И. Душенов;
«Революционный солдат» - вовсе не «Человек с ружьем» -
Борис Тенин; «Футболист» – не Константин Иванович
Бесков, а «Шахтер» – не Алексей Стаханов…
- Дорогие товарищи, на этом наша экскурсия окончена,
- наконец сказала девушка, - о дате проведения
следующей я вам сообщу дополнительно. Спасибо за ваше
внимание и поддержку.
Люди дружно захлопали и быстренько-быстренько
разошлись в разные стороны, только экскурсовод и я
остались стоять рядом с вооруженным пенсионером.
- А вы молодец, что пришли, - сказала мне девушка и
улыбнулась.
Я улыбнулся в ответ, хотя и не вполне понимал, зачем
же я все-таки приходил.
- Можно, я вам один вопрос задам? – спросил я.
- Кто на самом деле эти люди?
- Да.
- Вообще-то никто точно не знает.
- Тогда зачем это все?
- Затем, что это не кладбище, вот зачем. Пусть
легенды остаются неодушевленными.
Больше мой холодильник не звонил, а через полгода
дом, где я жил снесли, и я съехал из той квартиры в
один блочный муравейник в Капотне, где и по сей день
проживаю.