Розе Борисовне за восемьдесят. Она плохо видит, и жирный рис с квашеной капустой, который Роза Борисовна упорно называет вермишелью, просыпается с вилки на платье, на пол...
У старушки отменный аппетит.
Плов, ветчину, чесночный салат с фасолью, солидные ломти торта - всё это она запивает вином.
Мне старушка - бывший терапевт - подбрасывает со своей тарелки холодное вкусное сало:
- Не возьмёте ещё, Карен?
Роза Борисовна восседает по левую руку от меня.
Судя по всему, куски сала с её тарелки, которые фантастическим образом оказываются у меня во рту - это особый знак расположения.
Не знаю, чем уж я так угодил прабабушке девочки Ули, день рождения которой отмечается в этой умиротворяющей квартире.
Может, вежливый я, или весёлый... или с Улечкой здОрово общаюсь - книжку ей читал...
Уж и не знаю...
- Мама! - окликает Розу Борисовну Наташа. - Что ты всё время лезешь под стол? Что ты там собираешь?
- Вермишель! - доносится откуда-то из-под моей коленки.
Через минуту-другую оброненная "вермишель" аккуратно складывается на тарелку...
- Какие у нас сегодня мужчины! - вдруг восклицает Роза Борисовна. - Какие мужчины!
Боковым зрением я подмечаю - старушка смотрит на этого чудесного армянина...
Лысоватого, правда...
Мы прощаемся, и Роза Борисовна обнимает меня, целует. Мягко так, в щёку.
Ну, это, вообще, что-то невообразимое. Как я понимаю, - не в привычке у бывшего терапевта - жаловать вниманием глупых мужчин.
И ведь кто его знает - встретились бы мы лет шестьдесят назад... Как бы сложилась Розочкина жизнь? Иначе... иначе... Разумеется, совсем иначе.
И где она птица-счастье, почему не всех касается своим синим крылом?