В одной столице, не будем уточнять в какой, жила семья Козловых. Большая семья была: мама и семеро мальчишек-близнецов. А папы у них не было. Тот, как узнал, что его коза семерых родила, так сразу копыта и отбросил
Мама по утрам ходила в магазин, а близнецы-козлята отправлялись в школу. Ну а в выходные дни козлята оставались утром дома одни. А когда они оставались одни, сразу начинали баловаться, играть в ролевые игры и предаваться прочим детским шалостям. А за их играми Карабас-Барабас в подзорную трубу зырил. Он, извращенец старый, в доме напротив жил и уже давно на козлят глаз положил. Смотрел он, смотрел, вуайерист проклятый, наслаждался он, наслаждался, педофил недобитый, но в один момент ему и этого мало стало. Злое коварство созрело в его голове.
Пошла как-то мама воскресным утром в магазин. Ну там хавки какой купить да кока-колы канистру. А Карабас-Барабас в подзорную трубу это просёк, на улицу выскочил, в соседний дом зашел и к Козловым в квартиру позвонил.
– Кто там? – спрашивают козлята.
– Это я, почтальон Печкин, – отвечает Карабас-Барабас. – Принес вам журнал «Весёлые картинки».
Обрадовались козлята и побежали дверь открывать. А самый младшенький козлёнок говорит:
– Не открывайте, братушки! Это не почтальон Печкин, я того голос по телеку слышал. И «Весёлые картинки» мы не выписываем.
Но не послушали его братья – так уж им хотелось этот журнальчик посмотреть, – и открыли дверь. А Карабас-Барабас баллончик достал и сонного газа напустил. Попадали усыпленные козлята на пол, а Карабасу-Барабасу хоть бы хны – он и не такое в своей гадкой жизни нюхивал. Собрал он с пола козлят и сложил в мешок. Взвалил этот мешок на спину и пошел домой.
Вернулась коза, в смысле – мама Козлова, домой, а козлят-то нет. Ну тут слёзы рекой, истерика, само собой, и прочие женские слабости. Только через час сообразила (ну, женщины!), что нужно в милицию звонить. А в милиции у неё знакомый работал – Глеб Егорович Жеглов. Ну ему она и позвонила.
– Глебушка, – причитала коза, – приезжай скорее, миленький! Беда стряслась – моих козлятушек украли!
Разумеется, Глеб Жеглов сразу примчался: ведь киднеппинг – это вам не хухры-мухры, а преступление серьезное. Да и Володьку Шарапова с собой прихватил, нефиг ему по борделям шариться.
– А может, они на дискотеку пошли? – предположил Жеглов.
– Да какая дискотека, Глебушка, ведь утро, – ответила мама Козлова.
– Тогда, может, в школу? – подумав минуту, предположил он ещё раз.
– Так ведь воскресенье сегодня, Глебушка.
– Ну это я так, на всякий случай спросил – работа у нас такая, – выкрутился Глеб Жеглов.
– Нашел! – закричал из-под детской кроватки Шарапов.
– Козлят? – одновременно спросили Жеглов и мама Козлова.
– Нет, записку.
– И что там написано?
– Кара-Бара, – прочитал записку Володька.
– Узнаете почерк? – спросил Глеб Жеглов маму.
– Да, это мой младшенький писал.
– Понятно, – почесывая затылок, сказал Жеглов. – Вероятно, он узнал похитителя и успел записать его имя на бумаге. Соображаешь, Шарапов? Но кто такой Кара-Бара? И что это – фамилия или кличка?
– Бас! – крикнул Володька Шарапов.
– Чей бас? – не понял Жеглов. – Баскова?
– Нет, Глеб Егорыч, у Баскова – тенор, а это – Кара-Бас-Бара-Бас!
– Молодец, Шарапов! Моя школа! – немного подумав, воскликнул Жеглов.
Карабас-Барабас этот давно в розыске был. Его педофильская банда терроризировала весь город. Мамашки детишек боялись в ночные клубы одних отправлять.
Глеб Жеглов позвонил на Петровку и вызвал Мухтара с кинологом. Мухтар сразу взял след, вышел из дома Козловых и привел розыскников к одному из подъездов дома напротив. Однако, как только Мухтар вошел в подъезд, он не только потерял след, но и сознание. Ибо ссаньём в подъезде несло так, что можно было предположить, будто здесь испражнялось стадо африканских слонов.
– Ну, ничего, ничего, – успокаивал себя и других Глеб Жеглов, – зато теперь мы знаем подъезд, где живет Карабас-Барабас. Пойдем, Шарапов, в отделение, помозгуем, что дальше делать. А то меня что-то тоже мутить начинает.
Приехали, значит, они в отделение. Сразу подлечились немного – ну, чтобы мозговать было продуктивней – и начали план захвата Карабаса-Барабаса вынашивать.
Глеб Жеглов и Володя Шарапов за столом засиделись не зря. Такой у них, надо сказать, гениальный план выносился, что Наполеон с Кутузовым позавидовали бы!
– Эх, черт, мне бы пойти, – сокрушался Жеглов, – да бриться неохота.
– Да не стремайся ты, Глеб Егорыч, – успокаивал его Шарапов. – Я так могу законспирироваться, что Штирлиц не узнает. Помнишь, Зенит у Баварии четыре-ноль выиграл?
- Так это ты главным тренером Зенита притворился? - уважительно воскликнул Жеглов.
- Nein mein lieber Freund, главным тренером Баварии, - пояснил Шарапов. - А тут какой-то Карабас-Барабас с шоблой пенсионеров!
– Ну не скажи, Володенька. Это не какая-то шобла пенсионеров, а известная банда насильников "Черная Каракатица". А её предводитель, Карабас-Барабас, очень даже опасный педофил-рецидивист. Читал, наверное, "Буратино" в милицейской академии. Помнишь, как он издевался над детьми?
- И "Буратино" читал, и "Чиполлино", - похвастался эрудицией Шарапов.
- Вот, – Глеб Жеглов протянул Володьке фотографию, – у нас есть фоторобот одного из членов банды, вернее, одной, потому что это баба.
– Страшная какая! – воскликнул Володька и в ужасе зажмурился от увиденного. – Такая на похороны припрется, и мертвец от страха в гробу описается.
– Запомни её, Володенька. Это Баба-Яга Костяная Нога, она же Пятница Тринадцатое, она же Манька-Канализация, она же Валерия Новодворская.
Второй раз Володька не стал на фотку смотреть: такую раз увидишь – на всю жизнь запомнишь!
Допили они вторые пол-литра – ну там за успех операции, за победу коммунизма и прочую ботву, – одел Володька белую рубашку, пионерский галстук повязал и пошел в банду внедряться.
Зашел Володька в нужный подъезд и стал все квартиры обзванивать – ну типа он пионер и макулатуру собирает.
Несколько часов шляндался, полподъезда обошел, сто килограммов макулатуры собрал, а на хазу Карабаса-Барабаса так и не набрёл.
Устал Володька – ну, сами понимаете, такую тяжесть по этажам таскать – и решил перерывчик сделать до завтрашнего дня. К тому же пункт приема макулатуры через полчаса закрывался.
Спустился он вместе с макулатурой на первый этаж… и тут его приспичило. Ну, стал он оправлять свои, так сказать, естественные надобности под почтовые ящики, а сам от удовольствия голову приподнял и как бы непроизвольно на список жильцов воззрился. И тут – бац! – напротив квартиры 66 Карабас-Барабас записан.
Подумал Володька, что делать: то ли в шестьдесят шестую квартиру подниматься, то ли макулатуру идти сдавать. Прикинул он, сколько ему денег за макулатуру дадут, и сплюнул с досады – на бутылку пива не выходило! Поджег он со злости макулатуру и пошел подвиг совершать.
Позвонил Володька в квартиру, и через несколько секунд с той стороны кто-то подошел и в глазок глянул. Ну Володька – он же не дурак: он не в своем ментовском обличии прикандыбал, а пионером притворился. Короче, открыли ему дверь.
– Тебе чего, мальчик? – спросил сморщенный старикашка, в котором Володька сразу узнал Дуремара.
– Мне шифрограмма из Лондона пришла для Карабаса-Барабаса, – серьезно сказал Володька и так немножечко правым глазом подмигнул – мол, я свой, буржуинский.
– А от кого? – повелся Дуремар.
– От Бориса Абрамовича Фокса.
– От самого Бориса Абрамовича! Ну, входи, мальчик, входи, – торопливо проговорил Дуремар и пустил Володьку в квартиру.
Снял Володька кеды в прихожей, поправил узелочек на галстуке, причесался и вошел в комнату. А там за столом Карабас-Барабас сидит, водочку, гад, попивает. И возле него – Дуремар, Фрэдди Крюгер и Ельцин Бэ Эн. В общем, вся шобла-ёбла в сборе. Им, пенсионерам, теперь никто добровольно не дает, вот они, уроды, и насильничать вздумали.
Поздоровкался Володька, отсалютовал, ну всё, как по пионерскому уставу положено.
– Ну, здравствуй, мил человек. Проходи, гостем будешь, – поприветствовал его Карабас-Барабас. – Садись к нам за стол, выпьем, закусим, что Зевс послал, да о делах наших скорбных покалякаем.
– Спасибо, Ваше Высокоблагородие, – поблагодарил его Володька и сел за стол.
– Вот водочки выпей, – сказал Карабас-Барабас и графинчик к Володьке подставил.
– Нет, Ваше Высокоблагородие, нам, пионерам, водку нельзя, – сглатывая слюну и стараясь не смотреть на графинчик, ответил Володька. Конечно, тяжело ему было от водяры отказываться, но он же не дурак – понял, что это проверка. – Мне бы кока-колы стаканчик.
Налил ему кока-колы Карабас-Барабас и спросил:
– Ну, зачем, мил человек, к нам пожаловал?
– Мне шифровка от Бориса Абрамовича Фокса пришла.
– А откуда ты его знаешь? – вдруг спросил Ельцин Бэ Эн.
– Ну, мы с ним однажды ночью, у него на квартире… Я, конечно, как пионер не должен был этого делать, но… – замялся тут Володька и так натурально покраснел, что все сразу всё поняли.
– И что он хочет? – спросил Карабас-Барабас.
– Он хочет, чтобы вы мальчиковый хор имени трактира на Пятницкой захватили, а солиста ему в Лондон бандеролью отправили.
– Ну ни фига себе! – воскликнули разом Дуремар, Фрэдди Крюгер и Ельцин Бэ Эн.
– И что же мне, филармонию приступом брать? – недовольно пробурчал Карабас-Барабас.
– Нет, Борис Абрамович всё предусмотрел, – сказал Володька. – Завтра утром хор будет репетировать в подвале бывшего кожзавода. А там сейчас рабочих нет, и даже бомжи из-за вони не селятся. Вы мальчиков без свидетелей и возьмете. Только много их – всем идти придется.
– Хорошо придумано, толково, – опрокидывая стаканчик с водочкой, сказал Ельцин Бэ Эн; он, педофил бесстыжий, давно уже губки смазывал на этих мальчиков.
– А если мы откажемся? – спросил Карабас-Барабас.
– Тогда он вас, Ваше Высокоблагородие, и всех ваших людей с чистой душой архангелам сдаст. У него на вас два вагона компромата собрано.
– Ох, волчара! – воскликнул Ельцин Бэ Эн. – Всё, поц, предусмотрел!
– А ты случаем, мил человек, не мусорок засланный? – неожиданно спросил Карабас-Барабас, прищурив левый глаз.
– Да что вы, Ваше Высокоблагородие! – ответил Володька.
– И доказать можешь?
– Легко. Вот, смотрите. – Володька закатал рукав беленькой рубашки и показал геевскую наколку. – А геев, как вы знаете, в ментовку не берут работать.
Карабас-Барабас вопросительно посмотрел на Ельцина Бэ Эн, и тот махнул ему головой: мол, правду чувак базарит.
Дуремар подошел к Володьке, посмотрел на наколку, потрогал, пощупал.
– Настоящая, – сказал он.
А татуировка-то у Володьки на самом деле настоящая была. Откуда им, пенсионерам отсталым, знать, что в милиции уже давно работают и геи. Да их там больше половины! А в ГАИ так и все пидорасы.
И тут из-под стола вылезает Баба-Яга Костяная Нога, эта страшная Пятница Тринадцатое, эта вонючая Манька-Канализация и так далее.
– Пионеры в рваных и вонючих носках ходют, а энтот в новеньких, – сказала она Карабасу-Барабасу.
– Эх ты, дурилка картонная, обмануть нас решил, – сказал тот Володьке.
– Так мне их Борис Абрамович вместе с шифрограммой прислал, – оправдался Володька. – А так я обычно в рваных хожу.
– Да ты, Карабасушка-Барабасушка, на его ладони-то мозолистые посмотри. Из него такой же пионер, как из Ельцина Бэ Эн – президент России! - вновь раскрыла перекошенный рот Баба-Яга Костяная Нога.
– Ну что, мусорочек, облажался? – оскалился Карабас-Барабас. – Бабку Ёжку не проведёшь – она девственной плевой всё чувствует.
«Чтоб ты сдохла, целка ржавая!» – подумал Володька. Но его так просто не расколешь – он и не в такое попадалово в своей жизни попадал. Вот однажды его Майк Тайсон со своим бой-френдом в собственной постели застукал, так Володька… впрочем, об этом в следующий раз.
В общем, покраснел Володька, как пионерский галстук, и сказал:
– Ну так, ёпть, это я в свободное от изучения стихов про Ленина время онанизмом занимаюсь.
– Это ты правильно делаешь, – похвалил его Карабас-Барабас. – За это мы тебя судить не будем. Но онанизмом все занимаются, и мусорки, небось, тоже. Расскажи-ка ты нам стишок про Ленина, проверим, какой ты пионер.
Рассказал им Володька одно – он их много знал, целых два.
– Складно калякаешь, – сказал Карабас-Барабас. – Но этот стишок Пушкина про Ленина все знают, даже наш Дуремар.
Дуремар поперхнулся и с идиотской улыбкой кивнул головой: мол, знаю, а как же.
– Вот если б ты на каком пионерском инструменте нам сыграл, – продолжил Карабас-Барабас, – тогда другое дело.
– Ну так, ёпть, я на горне могу, – предложил Володька.
Принесла ему Баба-Яга горн.
– А что сыграть-то? – спросил Володька.
– Зорьку! – крикнул Ельцин Бэ Эн.
Сыграл им Володька зорьку. Хорошо так сыграл – соседи в стену стучать начали.
– Хорошо играешь, громко, – сказал Карабас-Барабас. – Но у вас там, на Петровке, небось, целый взвод учителей кантуется, учат всякому.
– Ваше Высокоблагородие, папашка дорогой, ну что мне сделать, чтобы вы мне поверили! – воскликнул Володька. – Сердце моё голубое на стол положить?!
– Ты не горячись, пионерчик, – сказал Карабас-Барабас. – Кстати, зовут-то тебя как?
– Дружочки Вовочкой кличут.
– Ну так вот, Вовочка. С Фрэдди Крюгером в другую комнату выйди. Он своими губками и проверит, кто ты: пионер сладенький или мент поганый.
«Во, бля, попал!» – ураганом пронеслось в голове у Володьки; его аж в пот бросило. Но Володька парень бывалый – он быстро взял себя в руки и усилим воли высушил предательский пот.
Насчет своей сладости Володька не переживал, а вот то, что до его леденца будет Фрэдди Крюгер дотрагиваться – это да, это отягощало сознание. Но на какие только извращения не пойдешь ради спасения детей! Молодец он, Володька Шарапов, – геройский человек, ничего не скажешь!
– Пойдем, Фрэдушка, пойдем, душечка, – сказал он.
Ну, вышли они в соседнюю комнату. Сделал упырь свое дело, принял порцию володькиных протеинов. Вы, наверное, подумали, что Володька удовольствие получил. Какое там! Губы-то жесткие, корявые – всё равно что ржавой трубой мастурбировать.
Тут Володька услышал детский плач из шкафа и спросил:
– А это кто плачет, Фрэдушка?
– Да это пахан наш, ё моё, семерых козлят в мешке притаранил.
– А вы их ещё не пробовали?
– Не, сёдня ночью хотели.
Вернулись они за общий стол. Фрэдди Крюгер удовлетворенно протер губы платочком и кивнул головой, или что у него там.
– Я вот, что решаю, – почесав бороду, сказал Карабас-Барабас. – Завтра с утра все на дело пойдем, и ты, Вовочка, тоже.
– Это зачем? – как бы растерянно спросил Володька Шарапов.
– А ты, Вовочка, как думал. Если ж в подвале засада будет, я ж тебя прямо там чпокну, а затем съем, даже косточек не оставлю. И дружочки твои ментовские не помогут.
– Да вы не сомневайтесь, Ваше Высокоблагородие. Всё будет ништяк! - заверил Володька.
– Ладно, спать пора, время позднее, – обращаясь ко всей банде, сказал Карабас-Барабас. – Завтра силёнки понадобятся.
– Как спать?! – обиженно воскликнул Ельцин Бэ Эн. – А козлята?
– Ты козлят закозлить всегда успеешь. А утром надо свеженьким быть. Я на себе тащить музыкантов один не собираюсь, – строго сказал Карабас-Барабас.
Пошли они, значит, спать, а Володьку Шарапова завели в комнату с козлятами и заперли. Открыл Володька шкаф и выпустил козлят в комнату. Ребятки все зарёванные – догадываются, что с ними будет. Они же и газеты читают, и криминальные новости по телевизору смотрят. Володька им говорить ничего не стал – он же не дурак: знает, что везде микрофоны понатыканы. Он им только улыбнулся – так ласково-ласково! – козлята и успокоились. Ведь свои своих и без слов всегда узнают: по глазам, по губам, по улыбке…
Обнял Володька козлят, согрел их свои горячим сердцем, и уснули они, и видели замечательные эротические сны.
Утром вызвали такси и поехали на бывший кожзавод. Все поехали, кроме Бабы-Яги Костяной Ноги. Она осталась козлят пасти да хавку готовить.
А что же Глеб Жеглов? – спросите вы. Ну что Глеб Жеглов, – ответим мы. – Он мужик умный, и детективы иногда почитывал, и кино «Место встречи изменить нельзя» несколько раз смотрел. В общем, он знал, что бандюки Володьку с собой возьмут. Он в подвале двухметрового плюшевого Чебурашку поставил. Да не простого, а с молнией: от шеи до между ног. Шарапов Чебурашку увидит, молнию расстегнет и в него заберется. Во, как грамотно придумал!
Ну, значит, подъехали бандюки с Володькой к бывшему кожзаводу, отпустили такси и стали прислушиваться: репетирует хор или нет. А из подвала сладенькое пение раздается – это Глеб Жеглов магнитофон включил. Обрадовались они и стали в подвал спускаться. Ну и тупые ж они, эти пенсионеры, скажем мы вам. Совсем мозги атрофировались. Поверить, что мальчиковый хор имени трактира на Пятницкой будет в подвале бывшего кожзавода репетировать! Что они – придурки, что ли! Да они в это время у Карлсона на крыше в пятнашки играли!
В общем, спустились слабоумные пенсионеры с Володькой в подвал, а там окромя драных стен, старенького магнитофона и Чебурашки никого нет.
И тут свет погас.
Володька-то, как Чебурашку увидел, так сразу смекнул, зачем он здесь. Подошел он незаметно к Чебурашке и пощупал между ног. Нашел застежку молнии, расстегнул Чебурашку и залез в него. А Карабас-Барабас, пока зажигалку доставал да едальником своим щелкал, Володьку-то и профукал.
А тут и Глеб Жеглов в матюгальник закричал:
– Граждане педофилы, ваша банда блокирована! Во избежание ненужных жертв с вашей стороны предлагаю вам добровольно сдаться!
– Это кто там гавкает? – рыкнул Карабас-Барабас.
– С тобой, свинья, не гавкает, а пока любезничает главный опер советского кино Глеб Жеглов. Слышал, наверное.
– А мусорка своего отдашь нам на забаву? – оскалился Карабас-Барабас.
– Анус ты получишь от дохлого осла, а не Шарапова! Он уже давно тю-тю, в тепленьком местечке греется!
Делать нечего, пошла банда сдаваться. Первым из подвала Ельцин Бэ Эн стал выходить, весь дрожит от страха, трясется.
– Руки подними! – сказал ему Глеб Жеглов.
– Что?
– Руки, говорю, подними, козлодой тугослышащий!
– А?
– В рот на! – сказал Глеб Жеглов и въехал ногой в челюсть Ельцина Бэ Эн.
Давно он об этом мечтал, да удобного случая не представлялось.
– А теперь – Карабас-Барабас! – крикнул Глеб Жеглов в матюгальник. – Я сказал: Карабас-Барабас!
Вышел Карабас-Барабас, как затравленный шакал скалится, по сторонам озирается. А в оцеплении-то тридцать три богатыря стоят – тут не то что престарелый Карабас-Барабас, ушлый Джеймс Бонд не проскочит!
Короче, повязали проклятых педофилов да в спецавтобус бросили. А тут и Чебурашка из подвала выходит. Володька-то забыл от радости, что он в Чебурашке, так в нем и вышел. Обнялись Чебурашка с Глебом Жегловым, честь друг другу отдали, в общем, как по милицейскому уставу положено.
Затем быстренько сгоняли на воровскую хазу и освободили козлят. Те, как Чебурашку увидели, сразу обрадовались, хоровод вокруг него водить начали. А как Володька Шарапов из Чебурашки вылез, так козлята с восторженными криками на него набросились, обнимать его стали, целовать… ну так, по-дружески.
А Бабу-Ягу начальство запретило брать. У неё там какая-то неприкосновенность оказалась. Да и без этой неприкосновенности кто бы к ней, к страшилке старой, прикасаться-то стал. Это ж и заразиться можно или уродом стать. Короче, села Баба-Яга на метлу и в Кремль улетела – она там уборщицей на полставки работает.
В честь героя-милиционера Владимира Ивановича Шарапова министр МВД организовал классную гей-вечеринку. Со всей страны геи-милиционеры слетелись. Президент России прислал поздравительное письмо, а мэр столицы – коробку с презервативами. Детский хор имени трактира на Пятницкой исполнил несколько задушевных песен, а солист хора так влюбился во всех красивеньких милиционерчиков, что стал добровольным информатором сразу семидесяти двух сотрудников.
Ну, Володьке Шарапову, как положено, медаль дали, новую звезду на погоны кинули и всё такое. Но главное – он нашел свою любовь. Да не одну – а сразу семь! Взаимная была любовь – а значит настоящая!
Неужели и Володька – педофил? – спросите вы. Конечно же, нет! – ответим мы. – Ведь козлятам в этот день шестнадцать исполнилось, и теперь они не маленькие козлята, а большие… ну, одним словом, орлы.
Да, а Глеб Жеглов не пришел на тусовку, не смог. Ему поручили новое опасное дело: министров-оборотней из правительства выкуривать.