Черно-белый космос-снег

Ольга Абайкина
Черно-белый космос-снег.
 *** *** ***

***

Я не помню, что это был за день, но точно помню, что он был чёрным.
Черным был снег, потому что весна уже вступала в свои права, и все, что было прикрыто пушистым, белым, новым, давно растаяло, и снег был грязным, как… береста.
Черными были платки.
И седина.
И бледные лица дальних родственников, которые приехали в наш дом.
Мама отправила нас с сестренкой в маленькую комнату.
Чёрным было окно, потому что уже был вечер.
Черным был и аквариум, потому что перегорела лампочка, а папа был в больнице, и уже даже чудо не могло вернуть его – кома.
Не сильно понятное слово.
Последнее наше посещение больницы оставило в памяти его серый до невозможности образ. Он как будто бы спал, но боль проступала даже через щетину на впалых щеках.
Врач объяснял маме, что теперь он постоянно спит, так действуют лекарства, сильные усыпляющие лекарства.
Я не верила, что они обезболивают. Они лишают возможности говорить, кричать о боли, дикой настолько, что нормальные люди заставляют замолчать больного, усыпляя его, и оставляя один на один с болью.
Боль проступала…
Разговор в соседней комнате был тихим, слов было не разобрать, а подслушивать…
Подслушивать было нехорошо. И сестренка-первоклашка – ей нельзя было показывать дурного примера.
Я сидела за письменным столом и смотрела через темный аквариум в темное окно. Белые звездочки странно мигали. И расплывались…
Подслушивать было и не нужно. Черные платки и бледные, сосредоточенные лица молчали о том, что самое ужасное уже случилось, и дальше только ритуал… И всё… И больше не будет того мира, который был… Будет мир другой – без него, взрослый мир…
Сестренка хныкала, и просила ей объяснить: почему мама так долго разговаривает с незнакомыми тетеньками… Объяснять ничего не хотелось – было страшно произнести вслух то, что уже будет невозвратным…
Она сказала сама, капризно сказала: «А я знаю! Я всё знаю!»
- Нет! Он жив! Они ошиблись!
Он, на самом деле, был еще жив. Кто-то ошибся в больнице, кто-то разослал телеграммы…
Все поверили… Приехали.
Но он был жив.
Как это произошло, я не знаю…
Потом кто-то сказал, что есть такая примета: будет жить долго, если…
Это была надежда, дикая, сумасшедшая неправильная надежда на то, мучения продлятся…
Долго.
Жил он еще почти месяц.
И каждый день… Почти каждую ночь снился.
Снился в лесу, березовом, мартовском лесу.
И ничего не просил.
Я просыпалась, ревела, но знала, что жив.
Что ему больно. Больно, невзирая на все лекарства.
И березы – белые с черным стволы, на белом с черным снегу – окружали нас каждый сон… Почти каждую ночь!
Потом был его праздник. День космонавтики. Его, наш…
Последний аргумент в нашем споре:
- 12 апреля! Весна! Ты говорил, что нужно дождаться весны! И всё будет хорошо…
Кричала, дергала, шантажировала… Слова… Слова… Слова…
- Отпусти. Все отпустили. Отпусти ты.
И ушел.
В березы в черно-белом грязном снегу.
13 апреля маме сказали, что ночью он умер. Бабушка так и считала, что умер он 13… Когда они получили сообщение. По документам – 12… Они все знали, что это его праздник. Наш… И не хотели, чтобы на все оставшиеся годы он был омрачен скорбью.
Но это его право – уйти тогда, когда… отпускают.
Какой бы ни была весна, в его березовом лесу 12 апреля всегда лежит снег – черно-белый снег. Черно-белый праздник.
Белая ракета в черном космосе.
Так и осталось: Чёрный космос, белый снег.
Теперь он снится редко. Очень редко. Но всегда в своем лесу – березовом, весеннем…

***




***

 *

***

*

* ***

*

* *** ***