Девочки рока

Маленькая Лапка
22.45. Культура. «Рок-версия событий». Было неуютно и стыдно смотреть на многомудрых старичков, предающихся воспоминаниям. Раздражали Шевчук и Макаревич, убивал Троицкий. Отвлекали болтовней от сути – расплывчатых, черно-белых записей: вот промелькнул Майк Науменко: темная майка, очки; пленка настолько ***вая, что еле-еле врубилась в слова. Башлачев вопит в камеру «Время колокольчиков». Смена кадра. Башлачев (на сцене, что-ли, какой-то? Неясно, запись убита) яростно хохочет в микрофон. Вглядывалась, ловила звуки, выражения тех лиц – живых, а потом все обрезалось, и снова втискивался Троицкий – загорелый спортивный мэн, не впитавший в себя даже капли той святой юродивости, и говорил свое веское и никчемное слово.
Концертная запись изрядно постаревшего Шевчука прошла мимо: я глядела чуть вбок, мимо вокалиста – на то, как размеренно бьет по бубну молодой длинноволосый парень. В его небрежном пофигизме было больше сути рок-н-ролла, чем в постаревших идолах.
Я не пинаю мертвых львов, но я не хочу копать им могилу. Я их люблю – молодыми, люблю Гребенщикова: светлые волосы, кольцо в ухе, опущенные веки. Манерный вьюноша, «изображает из себя». Я люблю молодого Кинчева, еще не вдарившегося в христианство, тонкого, в замечательных обтягивающих штанах и сапогах (ах, какие были сапоги!).
Это все любовь, любовь ненормальных девочек – хиппушек, панкушек – герл. Им всегда дарили слегка презрительные клички, но дела это не меняло. Ни один суровый зажравшийся критик не сравнится с девчонками. Они знают, кто прав, и безжалостно добивают прочих. Молоденькие пэтэушницы, ни черта не понимавшие в нотной грамоте, роке и смысле песен, вопили на концертах Кино и Алисы. И это было верно, это было «то самое», ради чего, собственно говоря, и брались за гитары эти сумасшедшие парни. Такие же британские лолитки облизывали Мика Джаггера и Сида Вишеза, караулили их за кулисами, просили расписаться на груди, предлагали колеса и минет. В этом не было музыки, не было смысла, но все же это и был рок.
Я привыкла доверять девочке в себе – цоевская восьмиклассница жива в каждой. Она нюхом чует обреченных и жадно глотает их музыку. Но я уже не чувствую ни БГ, ни Шевчука. Они не заводят, они ударились в поиски потаенного смысла жизни. Они бросили девочек с обесцвеченными перекисью волосами и влажной помадой на губах. Они забыли.

Мы остались с мертвыми, с вечными любовниками, которые обещают нам лестницы в небо и небеса в алмазах. Их лица остались на наших черных рюкзаках, перепачканных грязью и пропахших сигаретным дымом. Они дают нам новые имена – это мы их Сладкие N и LA Women, они режут нас до крови и удалбывают героином до полусмерти. Памела Карсон. Нэнси Спанжен, Кортни Лав…. Все те же изумленные глаза, восторженные вздохи. « Ты самый лучший, Джим». «Сид, ты лучше всех в группе». « Курт, это было охрененно!» Все это девочки, вечные девочки для своих вечных кумиров.
Мы остались с ними на тех полустертых временем пленках – вы увидите нас, если присмотритесь – вон, в первом ряду симпатичная малышка стойко отбивается от других, рвущихся на ее место. Кто-то говорил, что мы убивали любимых, но это была ложь. Кто-то говорил, что именно мы разрушали группы…
И все же мы слушали их, и свято исполняли их заповеди. Именно мы поили их пивом бесплатно, и оставляли ночевать у себя. Нам хватало автографа за все про все. За постель. За еду. За странные пьяные ласки перед сном.
Мы остались с ними, и они рады нам – в вечности, рады нашим маленьким ладошкам и тщательно завитым волосам, нашему неумению сказать, нашей слабости и банальности, нашей любви. Они пели за нас, они пропевали наши сны, и страхи, и тревоги. Они пропивали наши деньги – неверные любовники, изменявшие нам, чаще с алкоголем, но порой с другими девочками, красивее нас. Они били нас по лицу, когда изменяли мы.

На черно-белых пленках, где мы видим их смутные тени и прислушиваемся к неясным голосам, мы остались с ними, глядеть влажно и нежно на сорванные струны, кричать их имена в темноту зала. Это и есть вечность рока. Как там? Моррисон наклоняется к микрофону, облизывает губы…
Men don’t know, but the little girls understand…