Дом

У нас – дом одиночек. Двенадцать квартир с высокими потолками, коронованными лепниной, со старым скрипучим паркетом, с печами, у которых дверцы приржавели к проёмам от долгого бездельного простоя, но трубы их, как и более полувека назад, выходят домиками на жестяную крышу.
В первой квартире живёт Натан Борисович. Он очень много употребляет водки и очень много читает. И то и другое он делает тихо, никому не мешая, без фанатизма. Он очень интеллигентен, но его интеллигентность и образованность, как это часто бывает в нашей стране и в нашем мире вообще, не принесла ему ни копейки.
Полгода назад у него взорвался унитаз. Уж не знаю, что он там с ним делал, но фаянсовый старичок – почти, наверно, ровесник Натана Борисовича – разлетелся в мелкие-мелкие дребезги. И теперь характерное амбре наполняет нашу тесную парадную.
Это нестандартное происшествие отнюдь не заставило Натана Борисовича выгрести, например, все заначенные «на гроб» деньги или пойти по соседям, собирая в долг, или, в конце концов, взять кредит на приобретение нового унитаза.
Нет, Натан Борисович как сидел за своими книгами под зелёной лампой, изредка перемещаясь на кухню за стаканчиком беленькой, так и поныне там. А в уборной его, в полу зияет невнятное отверстие, заполненное водой и ещё много чем, прямо скажем, неаппетитным.
Каждый раз, выходя из парадной, к примеру, за хлебом, его соседи видят его печальное, отягощённое то ли бесконечными знаниями, то ли бесконечным похмельем лицо, и тихо ругаются, обзывая его старым дураком, а то и похуже.
Во второй квартире живёт Ольвия Баруховна. Злая бабка никогда ни с кем не здоровается, а только беспардонно ворует из ящика другого жильца – обитателя квартиры номер три – выписываемые им журналы о политике и юриспруденции. Чем её так заинтересовали политика и юриспруденция, не мог объяснить никто, даже сама, кажется, Ольвия.
Жилец третьей квартиры – Антон Романович, преподаватель римского права, средних лет худощавый нервический тип – сперва никак не мог понять, куда пропадает его чтиво, пока однажды, уловив подозрительный шорох, не выглянул на площадку в глазок и не засёк за свершением преступления свою ископаемую соседку. От изумления он даже не успел её поймать, - старушка ушмыгнула в свою норку.
Поднялся многодневный хай. Антоша ломился в дверь к Ольвие, кричал, что она совершила противоправное деяние и подлежит немедленному аресту и взысканию штрафа. С наступлением снегов он даже стал кидать вредной старухе снежки в окно. Но ничего из этого не возымело действия. Он пытался её караулить, но засыпал на посту или отвлекался каким-либо другим образом, и хитрая Ольвия, которая словно бы чувствовала, что профессор дал слабину, подкрадывалась к его почтовому ящику и умыкала его журналы.
Борьба это, неутомимая и совершенно бесполезная, велась и по сей день.
В квартире номер четыре жильцы меняются со скоростью, близкой к световой. Её хозяйка – некая простоволосая дама, которую я видела раз или два, - сдавала комнату приезжавшим в командировку менеджерам, инженерам, программистам и прочим вполне благонадёжным трудягам.
Ну, и бог с ними!
На втором этаже, в пятой квартире, жила весьма примечательная женщина – Любовь Валентиновна.
Фактически ей около семидесяти лет. Но она вовсе не выглядит сморщенной высохшей старушкой. У неё гладкое, почти без морщин лицо, несущее, конечно, отпечаток возраста, но далеко не фактического, благородный профиль и плавные движения. Всё это выдаёт в ней не то аристократку, не то нарциссистку. По крайней мере, более ухоженного жильца, чем она, в нашем доме нет.
 От кого-то я мельком слышала, что её сын умер от рака в самом цветущем для мужчины возрасте – в тридцать пять. И ещё раньше ушёл муж – как только их сыну исполнилось восемнадцать. Тут я подумала, что не найдя больше в своей жизни никого, за кем она могла бы ухаживать, Любовь Валентиновна стала ухаживать за собой, всю свою ласку, нежность и заботу отдав своему стареющему, но не утерявшему женственности телу.
В шестой квартире живёт мать-одиночка Таня. Её четырнадцатилетний сын Егор целыми днями пропадает на улице, катаясь на велосипеде. Невзирая на погоду и температуру, Егор вытаскивает своего двухколёсного друга и, дребезжа и громыхая, уходит на столько, на сколько ему позволяет его школьная несамостоятельность.
Танюша – преподавательница сольфеджио в музыкальной школе – смотрит сыну вслед грустными глазами, полными мечтой о том, что сын когда-нибудь заинтересуется музыкой.
Слава богу, она ни на чём не настаивает, и мальчишку интересуют исключительно велосипеды. Его мать всё понимает, мудрая женщина.
Седьмую квартиру заполняет лысый мужчина. Он ездит на шикарной машине, одевает шикарную одежду, за шикарной дверью в его жилище скрывается шикарная мебель. Единственная роскошь, которой у него нет, - это шикарная женщина.
Вполне возможно, что он некоторым образом нестандартен: гомосексуалист или трудоголик. И в первом, и во втором случае ему не до женщин и особенно - не до шикарных. Ведь они требуют столько внимания.
В восьмой квартире живёт студентка Ксюша. Она обучается какой-то непопулярной и даже сугубой истории некоего древнего народа, вроде этрусков.
С ног до головы закопавшись в книги, Ксюша словно отрешилась от всего мира и от истории остатка человечества, к которому не принадлежали её этруски. Телевизор в её квартире пылится, отрабатывая свою честную китайскую репутацию лишь тогда, когда Ксюше желается посмотреть какой-нибудь старый голливудский фильм с какой-нибудь старой божественно красивой голливудской актрисой, у которой на её чёрно-белом лице словно уже отпечаталась её неминуемая и тяжёлая смерть.
В девятой квартире живёт некто загадочный.
Его самого я ни разу не видела, только – как горит свет в его комнатах за запотевшими стёклами, да пару раз слышала, как хлопает ночью его дверь, да звук его шагов на лестнице.
Где-то я читала про редкую болезнь, при которой человек не выносит солнечного света, и даже больше того – солнце обжигает его кожу и приносит невыносимые страдания. Может, мой загадочный сосед принадлежит к этому типу несчастных? Если так, то интересно: даже рискуя собственным и без того слабым здоровьем и беспросветной жизнью, такие люди пытаются увидеть солнечный свет? Мы-то, живя при дневном свете, полчаса перед сном наслаждаемся светом звёзд. А они – наслаждаются ли слабым, не могущим принести им боли, светом солнца полчаса перед рассветом?..
Удивительно!
В десятой и одиннадцатой квартирах живёт забавная семейная пара. Въехав много лет тому назад в этот дом, Клавдия Валерьевна и Владимир Сергеевич познакомились и вскоре поженились.
Долгое время квартира номер одиннадцать пустовала, а квартира номер десять была полна семейного счастья и уюта. Молодые Клава и Валера произвели на свет единственного сына и стали ещё счастливее в своём незамысловатом браке. Но стоило их уже взрослому сыну уехать в Москву и произвести себе там сына, как Клавдия Валерьевна вдрызг рассорилась с мужем, и Владимир Сергеевич ушёл… в соседнюю, давеча пустовавшую, квартиру.
Они не развелись. Она до сих пор готовит ему завтраки, обеды и ужины, только теперь вносит их не в соседнюю комнату, а в соседнюю квартиру. Он по прежнему прочищает ей раковину и отжимает бельё, но не в с в о е й квартире, а в с о с е д н е й . Он очень любит одиночество и советские песни, а она любит за всеми в доме подглядывать, подслушивать и всё про всех знать. Она смотрит в глазок, а когда ничего в нём не видит, выходит на площадку и, опершись о поручень, глядит в щель между лестниц или спускается к окну и следит, кто входит, выходит или проходит мимо. И иногда тихо разговаривает с собой.
В двенадцатой квартире живу я – нелюбимая студентами преподавательница русского языка, замученная синтаксисом и пунктуацией, кажется, даже больше, чем они.
Сегодня вечером я купила на премию двухметровую ёлку и две бутылки шампанского. Ёлку поставила перед окнами парадной, украсила, протянула удлинитель с огоньками. Завра его, конечно, сопрут. А может, и сегодня ночью.
Первой ёлку увидала, конечно, Клавдия. Она пришла к своему мужу и ещё ко всем остальным и рассказала об этом сюрпризе.
Мои нелюдимы впихнулись в свои неказистые зимние одёжи и вышли во двор. Приближался одиннадцатый час ночи. Первыми появились Клавдия и её муж. Потом вышла я и, следом, Любовь Валентиновна в сияющей бобровой шубе и шёлковом платке. Ольвия и Антоша вышли одновременно и - о чудо! – он помог ей спуститься с лестницы, потому что палку свою она сломала, когда пыталась забить ею гвоздь. А политика её действительно очень интересовала, потому что в молодости она очень хотела стать дипломатом, но пришлось стать бухгалтером. Она вернула Антоше прочитанные номера его журналов: из них она просто выписывала понравившиеся отрывки. Хотела сразу вернуть, но когда он начал кидать ей в окно снежки, очень на него обиделась и решила повредничать.
Егор и Таня вытащили велосипед из скрипучей пружинной двери. Ксюша её придерживала, пока они, пересмеиваясь, высвобождали цепь, зацепившуюся за гвоздик, торчащий из косяка.
Последним появился наш неизвестный. Он не был болен жуткой солнечной болезнью. Он был просто аспирант, сочинявший кандидатскую по логике. Ночью он работает, ест, читает и пишет, потому что тогда его ничто не отвлекает, а днём спит.
Не пришёл только лысый. Может, нашёл себе шикарную женщину?..
 28-29 (ночь)/I 2007 г.