Иногда мне становится плохо, и в эти минуты я стараюсь вспомнить всех хороших людей, которые встречались в этой жизни. Жаль вот только, что многих нет сейчас со мной.
Отец Яны был академиком, проводившим для нашей геофизики, какие-то фундаментальные исследования, и начало её жизненного пути не было омрачено даже мало-мальски завалящей тучкой на оптимистично развернувшемся горизонте. Обучение в самых лучших элитных учебных заведениях своей страны, ежегодные поездки на знаменитые мировые курорты, всё бы складывалось так же хорошо и дальше, если бы не форс-мажорные обстоятельства, которые бы мне не хотелось описывать в силу нелюбви к долгим и бессмысленным разговорам.
Когда мы познакомились, я была еще очень молода, а на её плечах лежал груз ответственности за троих практически взрослых детей и непутёвого мужа. Сталкиваясь в общем коридоре, мы вежливо здоровались друг с другом, не больше. У меня были свои разносторонние интересы, у неё своя взрослая жизнь.
Всё это продолжалось до тех пор, пока её кости не разъел рак. Оказывается, эта болезнь давно поселилась в её организме и дошла до той стадии, когда лечение стало уже бессмысленно. От хосписа Яна отказалась, желая умереть дома, среди родных , и осталась только борьба с ежеминутной изматывающей болью. Дверь в её квартиру никогда не запиралась, на всякий случай, а брать там особо было нечего, кроме Яны, лежащей на ортопедическом матрасе, присланном какой-то благотворительной организацией. Не знаю уж, чему она радовалась больше, то ли этому матрасу, несколько уменьшающему страдания от вскоре появившихся пролежней, то ли простому человеческому вниманию, которого она оказалась лишена.
Не хочется вдаваться в глубокие размышления по поводу того, почему, когда человек попадает в безвыходную ситуацию, от него, скорее всего, общество отворачивается. Наверное, боится заразиться такой же невезухой, а может, просто лень пробуждать в себе что-то по-настоящему человеческое. Не знаю. Мне тоже поначалу казалось, что меня это не касается, но, скорее всего, просто не хотелось лезть в личную жизнь посторонних людей.
Как-то, увидев, приоткрытую дверь, я осторожно вошла, ожидая увидеть самое худшее.
Ох, как мне лень всё-это описывать… Короче говоря, с этого дня, я стала для Яны единственным другом, который мог выслушать её перед дальней дорогой. Муж частенько забывал её покормить, считая, что человеку, который должен умереть, еда уже не требуется. С каждым днём всё чаще и чаще мне приходилось делать ей уколы трамала, ампулы от которого строго учитывались приходящей медсестрой и выдавались, чуть ли не под роспись. Я боялась проколоть насквозь иссохшие, тонкие, как у ребенка руки.
«Ника, какой ужас, кажется я стала наркоманкой»- с бледной улыбкой говорила Яна, прежде чем мне удавалось отломить кончик ампулы.
Вы спросите, за каким бесом, я взяла на себя этот груз? Во всём виновато дурацкое воспитание, которым с детства промывали мне мозги мои родители, «если не ты, то кто же», «сам погибай, а товарища выручай», и т. д и т.п. В дальнейшем, по ходу процесса жизнедеятельности со мной поступали не в том духе, в котором я была воспитана. Ну, и еще мы много беседовали с Яной о жизни, и о том, как она быстро проходит. С умным человеком, знаете ли, приятно побеседовать и пообщаться в любой ситуации.
Но всему и всегда приходит конец, он же финал. В один из дней дверь Яниной квартиры оказалась заперта. Муж Яны был дома, она уже час как умерла и лежала на своём матрасе с нелепо подогнутой под себя ногой. Муж, в ожидании труповозки, сидел и писал письма родственникам. Кстати, через пару месяцев он по новой женился, и я не могу его за это осуждать. Я поняла, что моя миссия закончилась.
Вскоре приехал темный фургон, напоминающий машину для ловли бродячих животных, с такой же маленькой дверцей, чуть выше заднего бампера. Два мрачных мужика, молча сунули квитанцию на подпись, потом закрутили концы простыни, на которой лежала Яна в узел, и с глухим стуком забросили её в чрево машины.
Я отпустила занавеску, отодвинув которую, наблюдала эту сюрреалистическую картину. Где-то в районе грудной клетки начал тлеть уголёк, временами его жжение становилось просто невыносимым.
Я зашла в свою комнату, где в укромном месте хранилась для медицинских целей литровая бутылка спирта "Роял". Как-то неправильно разбавляя, я стаканами заливала его в горло, стараясь затушить уголёк. Из глаз с такой же скоростью вытекала родниковая вода. Когда бутылка опустела, я перестала плакать, и моё сознание покинуло эту реальность и пустилось в путешествие по параллельным мирам.
В первом мире меня встретили, как родную, и предложили остаться навсегда. Но у меня были еще дела, и я твердо, но вежливо отказалась.
Главный консилиум мыслящей биомассы второго мира посоветовал ни к кому никогда не привыкать и никого больше не любить, ибо те, кого я люблю покидают меня.
Третий мир порадовал добрыми шестиносиками, которые, увидев мой уголёк, сокрушенно поцокали языками и вмонтировали вместо него огромную черную дыру, поглощающую безвозвратно все живые и неживые сущности. Я решила проверить, так ли это, и, сделав бэк-флип, погрузилась в энергетические потоки, в надежде не возвращаться. Но дыра отвергла мои притязания на её жилплощадь и отторгла то, что еще некоторое время назад считалось человеком.
Никогда не думала и не знала, что возвращение из параллельного мира бывает настолько болезненным. Особенно, когда восстанавливается память.
На похороны я не пошла. Увидеть Яну в гробу, значило окончательно поставить точку в её жизни.