Eе имя было Мария, но, видимо, ей не нравилось, когда ее звали Машей, и она просила называть себя Марго. Она считала, что это имя удивительно ей подходит.
У нее были золотые кудрявые волосы. Марго любила их расчесывать, стоя перед зеркалом и загадочно улыбаясь своему отражению. Золотые кудри обрамляли лицо девушки, будто солнечные лучи, и потому, следуя неписаной традиции Интернета, Марго взяла себе еще одно имя – Саншайн.
Она любила рассматривать и показывать другим свои детские фотографии. Со снимков смотрел упрямый златокудрый малыш со сжатыми кулачками – прямо мальчик, а не девочка. Она никогда не улыбалась. Люди видели лишь рассеянный из-за близорукости взгляд да слегка поджатые уголки губ, что, должно быть, обозначало улыбку, но улыбкой не было. Марго любила фотографироваться в кожаной ковбойской шляпе. А еще она любила лошадей.
Марго была из обеспеченной семьи, и занятия верховой ездой были для нее отнюдь не роскошью. Когда же она, став студенткой ветинститута, задумалась о собственной лошади, на глаза ей попался Казбек. В этом старом, худом прокатском жеребце, больном эмфиземой, была какая-то грация, следы прежнего благородства форм, и это очаровало Саншайн.
У Марго Казбек поправился, повеселел и даже помолодел как будто. Хозяйка на все лады расхваливала его в разговорах с друзьями и не уставала показывать снимки – в обнимку с жеребцом.
С удивлением узнали друзья о том, что Марго подарила Казбека какой-то девчонке. На все вопросы Саншайн отвечала: "Тому есть причины". Она была уверена, что с жеребцом ничего не случится, а если что, уверяла она собеседников, она возьмет его назад, разыщет, выкупит. Кто-то, нахмурившись, качал головой, кто-то пожимал плечами, и все задавались вопросом: почему?
Причина была проста. Казбек был болен, и после института Марго спешила то в ветаптеку за лекарствами, то в конный магазин – очень хотелось порадовать любимца теплой, мягкой попоной или подвесным мячом. Торопясь на конюшню, она нет-нет да и останавливалась полюбоваться ковбойским седлом, потрогать крепкую луку-рог, погладить дорогую кожу. Как бы подошло к этому седлу вон то оголовье с тонкими ремнями черной кожи, да этот изящный мундштук! Ковбойская шляпа у нее уже есть…
В электричке Марго открывала красочный журнал, по страницам которого скакали на своих верных конях ковбои – конечно, не настоящие сыны прерий, а спортсмены, занимающиеся верховой ездой в стиле вестерн. Пегие лошади на крутых виражах огибали бочки, из-под копыт летели комья земли. Всадник в широкополой шляпе, откинувшись назад, незаметным движением руки управлял лошадью. В мечтах Марго видела себя в таком же седле, в джинсах и ковбойских сапогах, на горячем, но послушном коне. Она закрывала усталые глаза, начинала клевать носом, журнал выскальзывал из рук и падал на пол. Кто-то поднимал его, девушка, очнувшись от дремоты, благодарила кого-то, крепче прижимала к себе журнал и проваливалась в сон.
Многие знакомые владельцы лошадей уже занимались вестерном и даже участвовали в соревнованиях. Но серьезно больной Казбек не подходил даже для любительского спорта.
Наученная горьким опытом, Марго купила жеребца Кефира – молодого, статного, а главное, здорового. Она ощутила прилив сил, точно из-под серых туч над заснеженными подмосковными полями в лицо ей подул тот особенный теплый ветер, какой бывает поздней зимой.
Кефир гордо выгибал шею и высоко поднимал ноги, красуясь в просторной леваде под раскидистой сосной, а Саншайн с замиранием сердца наблюдала за ним.
Через пару месяцев что-то случилось с Казбеком. Говорили, будто у девчонки, которой Саншайн подарила коня, его отобрал ее дед и отдал какому-то парню, а тот, в свою очередь, передал Казбека еще кому-то. Узнав об этом, Марго посерьезнела; впрочем, это ненадолго испортило ей настроение. У нее сейчас Кефир, с ним и нужно заниматься; ему два года всего, заезжать, конечно, рано, однако это наилучший возраст для начала занятий по системе Парелли, приучения к хлысту, игр с мячом.
Марго откинулась на спинку кресла, сняла очки и закрыла глаза. Казбек, Казбек… Друзья упрекали ее: как ты могла его бросить? А что она могла сделать? Искать его – где и как? Она ведь искала: звонила пару раз тому парню. Коня у него нет – так сказал он. Что тут поделаешь?
Девушка проводила рукой по опущенным векам, замирала на миг, открывала глаза, надевала очки и подвигала поближе к себе учебник, из-под которого выглядывала красочная обложка конного журнала.
Через полгода произошло несчастье: на выпасе Кефир налетел на туго натянутую веревку. Кровь обагрила весенний снег, и голубое утреннее небо потемнело в глазах Саншайн. Дальше все было как во сне: чьи-то лица, чьи-то голоса:
- Какое несчастье!
- Такой молодой конь…
- Нечего удивительного. Сколько раз предупреждали ее: не паси коня на этом поле. Рано или поздно это должно было произойти.
- Но она же не слушает!
- Никогда никого не слушала. Нельзя таким людям заводить животных.
- Не говорите! Казбек, теперь Кефир… Не дай Бог заведет следующего.
Через два-три месяца у Марго появился новый, темно-гнедой конь с красивым именем Тополиный Пух. У него были больные ноги, приходилось покупать лекарства и делать уколы. Ей не терпелось начать ездить, а он выздоравливал медленно. Как только он стал хромать чуть меньше, Саншайн не вытерпела, поседлала Пуха и сфотографировалась рядом с ним в ковбойской шляпе.
…Рано утром Марго проснулась под звон будильника в форме подковы. Потянулась, встала с постели. Солнечные лучи падали на паркетный пол, и так приятно было ступать босыми ногами по нагретым деревянным полоскам. Небо было такого же нежно-голубого цвета, какой бывает весной, какой был прошлой весной, когда…
Саншайн открыла альбом с конца и залюбовалась фотографией, где она обнимала за шею Пуха. Ковбойская шляпа ей, безусловно, идет… А что здесь? Она с Пухом…
Стоп. Это не Пух. Это… Кефир.
Странно, что она не различила их сразу.
Впрочем, все фотографии с ее альбоме, как ни удивительно, были одинаковы. На них было очень мало самих лошадей – Казбека, Кефира, Пуха – и много Саншайн. Главной на них была Марго.
Девушка подошла к зеркалу, и странным показалось ей собственное отражение.
- Это плохие фотографии. Я долго этого не понимала. Надо снимать по-другому. Главной должна быть лошадь… мой Пух. Я обязательно сделаю снимки по-новому – сегодня же! Ой, уже десять. Пора ехать на конюшню.
Она отложила альбом, взяла деревянный гребень и принялась расчесывать волосы, золотые, как солнечный свет.