СПИЧКА
Посвящается Яненко А. В. и Команденко В. М.
На улице уже смеркалось. Я встал со стула, чтобы зажечь люстру, но моя собеседница остановила меня движением руки. Я пожал плечами и сел. Летний вечер прозрачен, и темнота долго еще не вступит в свои права. На улице мальчишки играли в футбол, пропылил по дороге автомобиль, громко заскрипела чья-то дверь гаража. Все как всегда.
Я протянул руку, взял чайник и долил ароматного напитка себе и гостье в чашки. На столе, помимо чайного сервиза, кстати, весьма дорогого, начала прошлого века, доставшегося мне от двоюродной бабушки, стоял еще вкусный рулет – бисквит с малиновым джемом, блюдечко варенья и корзинка с песочным печеньем. Пусть мне и говорили, что-де я диковат и нелюдим, но правилами этикета я никогда не пренебрегал. Особенно с дамой.
Она сидела на стуле, положив голову на изящно сплетенные между собой тонкие пальцы, и внимательно глядя на меня пристальным взором изумрудно-зеленых глаз. На изящных губах бродила тень призрачной улыбки, и мне от нее становилось немного не по себе: будто сморозил какую-то чушь, но собеседница весьма тактична и не хочет мне об этом говорить, чтобы не обидеть, но от легкой улыбки, как ни старайся, удержаться все равно не может.
Я сделал вид, будто опустил глаза к столу, но сам краем зрения еще раз взглянул на мою собеседницу. Странно, но я никак не мог понять, сколько ей лет! Обычно девушку не спрашивают об этом, это просто невежливо, но здесь я просто сгорал от этого, надо сказать, крамольного желания. Удивительно, но ей можно было дать как и восемнадцать, так и тридцать пять. Не по внешнему виду. Лицо как у совсем юной девчонки, а взгляд, манера держаться, суждения такие, как будто она уже прожила не меньше двух тысяч лет. Очень удивительно! И еще волосы. Я никогда не встречал в своей жизни такого оттенка волос. Вроде бы каштановые, но если луч закатного солнца падал на них под другим углом, то они меняли цвет на рыжие, светлые, чуть ли не пепельные!
Прическа небрежно – изящная, так, что водопад волос падает на плечи и укрывает ключицы, одна прядь свешивается на лоб, но это не выглядит как хаос, не возникает желания протянуть руку и убрать ее. Так и должно быть! Эта прядь именно на этом месте и именно в это время! И никак не иначе. Стоило моей собеседнице чуть-чуть тряхнуть головой или повести плечами, как волосы ложились по-новому, но опять-таки именно так, как это нужно! Будто прическа, как и отдельный волосок, обладали своей волей и разумом.
Изящный, чуть вздернутый нос, тонкие брови, глубокий, проникновенный голос… Да, безусловно, моя собеседница была красивой! Очень красивой.
-Еще рулета? – спросил я ее.
-Нет, благодарю, - она поднесла к губам чашечку с чаем и сделала небольшой глоток. – Очень изящный сервис. И превосходно сделан. Особенно эта эмаль, эта глазурь, которой он покрыт. Кондратьев был превосходный мастер!
-Простите, но ведь этот мастер жил в начале двадцатого века, а умер еще во времена Великой Отечественной Войны. Да, верно, в «родословной» сервиза указана именно эта фамилия. Вы ее читали?
-Да, пожалуй, читала. Но все равно, это был великий мастер! Жаль его. Был расстрелян в Соловках. Как политически неблагонадежный.
Я пожал плечами. Я уже не раз за этот недолгий вечер имел возможность убедиться в незаурядном таланте своей собеседницы демонстрировать свой интеллект и знание истории. И умении это преподать так, чтобы не оскорбить ненароком меня, но мягко и навязчиво намекнуть на свое превосходство. Хотя и я, упаси боже, не претендовал на интеллектуальное первенство в этом разговоре.
-Но вернемся к старой теме, - неожиданно молвила девушка. – Значит, вы утверждаете, что человечество обречено на вымирание?
-Безусловно. Это доказывает сама история.
-История? – уголки ее губ опять тронула тень улыбки. – А что, по-вашему, есть история?
-Ну… Это отраженная в летописях и памяти хронология событий, цепочка различных явлений. Разве не так? Если рассуждать абстрактно – то, по сути…
-Змея, пожирающая свой хвост. Ведь вы именно это хотели сказать? Нет. Немного не так. Это не спираль, это не петля гистерезиса, повторение с запаздыванием. Это река. Поток. И в нее не войти два раза. И вы, люди, никогда не сможете предсказать, что будет завтра.
-Но ведь это можно предсказать!
-Ничуть. Я могу это доказать даже на псевдонаучном уровне.
-И как же? – я невольно залюбовался собеседницей. Как легко и точно она рассуждает о высоких и грубых материях, науке и философии, как будто обучалась в Сорбонне, Оксфорде и вела беседы с Кантом, Гегелем, Ницше или самим Сократом! Удивительная девушка.
-Да очень просто. Представьте себе, что вы играете… ну, скажем, в бильярд. С помошью элементарных навыков и знаний математики и физике вы всегда можете рассчитать, как и куда покатится шар, о какую стенку он ударится, измерить силу толчка, сообщенного ему вашим кием. Да, это будет работать только тогда, когда мы берем идеальную модель мироздания.
-А в частном случае?
-А в нашем, бренном случае мы имеем дело с ворсинками и пылью на поверхности стола, давлением, движением воздуха в комнате, жирным пятном, хоть и не заметном, на поверхности стола. На первых порах все будет идеально. Но потом, буквально после первой-второй секунды шар уже не совсем подчиняется законам кинематики, динамики и прочей научной логики. А в конце траектории он придет вовсе не в то место, какое вы для него определили.
-Значит, никто в этом мире ничего не может предсказать? Вы это хотели сказать?
-Именно! – глаза собеседницы на мгновение встретились с моим взглядом, и мне показалось, что она свела на мне перекрестье прицела. – Никогда и ничего. Природа много сложнее и разнообразнее, чем это успела познать элементарная наука. Это утверждает философия. Но никак не закоснелая в своем материализме ученая среда. Хорошо, шар – это элементарный пример. А турбулентность вихревого потока воздуха в аэродинамической трубе, где испытывается модель самолета? А поток воды, бьющий из трубы? А вращение земного шара? И где ваша наука? Что она может объяснить, кроме самого частного? Она базируется в первую очередь на измерениях, вычислениях, наблюдениях, но не может добраться до самой сути, до природы вещей. Она, подобно плохому доктору, изучает последствия, а не причины.
Я хмыкнул и провел рукой по лбу.
-Вы правы. Но учитывайте, что это – всего лишь материя. А изначально наш разговор шел о жизни и смерти. О душе человека. О его духовном «Я». Как быть с этим?
Собеседница достала из кармана коробок спичек, чиркнула одной из них о ленту-терку и задумчиво вгляделась в язычок огня.
-Я зажгла сейчас эту спичку. В этой микромодели вселенной, метагалактики за эти несколько секунд родились, развились и умерли великие цивилизации, свершились гениальные открытия, пролились и высохли океаны крови и слез. Империи вознеслись и так же мгновенно пали. Для них, тех существ, прошли миллиарды лет. А для меня и вас – секунды.
Спичка догорела, обратившись в черный столбик угля. Легкий дымок проплыл к открытой форточке. Легкое дрожание нагретого воздуха потухло.
-Вот так, - девушка положила то, что было спичкой, на скатерть. – Из огня все пришло и туда же и уйдет. Вы сидите за столом, пьете чай с бисквитом, на дворе двадцать первый век. Была и Хиросима, и Чернобыль, затонул «Курск», состоялась битва при Сталинграде и Каннах. А в то же время нет никакой разницы – сто лет прошло или тысяча. По крайней мере, для того, кто сейчас держит ту спичку, в огне которой родилась и вот-вот погибнет ваша галактика.
-Мы не можем рассуждать про это так, как будто решаем – какой стороной упадет на пол бутерброд, - возразил я. – Жизнь и смерть человека – не масло, намазанное на хлеб!
Девушка встала, прошлась по комнате. Она двигалась легко и изящно, как будто переливалась в сумеречном воздухе комнаты. Остановилась у окна, глянула через пыльное стекло наружу. И не обернулась, осталась в той же позе.
-Жизнь в данном случае – это просто тонкая – тонкая нить между монолитной громадой прошлого и туманностью будущего. Я не боюсь это утверждать. Вы ищите смысл своего существования. Смешно это делать, так как нить протянута над бездной пустоты, и если она лопнет, то не хватит никаких сил, чтобы связать ее воедино. Смерть, физическая или метафизическая – это неизбежный финал существования как такового.
-А душа? – снова спросил я. – Все, что в ней?
-Добро и зло. Честь и бесчестье. Свет и тьма. Черное и белое. Антиподы. Они мешают разуму, своего рода шоры, отгораживающие внутренний взор от восприятия реальности. Не более того.
-Мы не храним того, что имеем. Никогда, - я повел ладонью в воздухе. – Все это – мое, но этого может и не быть. Допустим, случится пожар, война, землетрясение – и от всего дома останутся одни руины. Равно так же мы не умеем ценить и дарованную нам жизнь. Зато свято верим в Бога, что он пожалеет, даст все и всем.
-Да? – девушка резко повернулась, но ее глаза все так же остались спокойными. – Бог? Творец – Демиург? Никто никому ничего не даст. Вам дарована жизнь, величайшее и святое, сокровенное, то, что дается только раз. И вы с чего-то взяли, будто можете просто так, за здорово живешь распоряжаться ею, как коробком спичек, поджигать одну за другой, а потом равнодушно выбросить пустую коробочку в мусорный бак. Да кто вы такие? Жизнь у каждого своя, индивидуальная, ни на чью другую не похожая. Зато смерть одна для всех.
-Смерть? – переспросил я. – А вы сами-то видели эту смерть?
-Можно сказать, что да, - тихо ответила девушка. – Доводилось пару раз.
-Ее обычно изображают старухой с острой косой в руке, в черном балахоне с капюшоном. Незваная гостья. Злая и неумолимая.
-Злая? Это очень интересно. Интересно – а зачем же ей быть злой? Вот вы, например, работаете – вы злы на свою работу? Нет. Вы, к примеру сказать, зажигаете ту же самую спичку, она догорает, вы кладете ее в пепельницу. Так что же, вы сердитесь и на нее?
-Нет. Но смерть разлучает человека с друзьями, родными, миром, наконец.
-Ну и что? – снова призрачно улыбнулась девушка. – Так надо, понимаете? От этого не уйти. Пока живешь – живи. Если умер – так тому и быть. Сократ говорил: «Когда ты приходишь в этот мир, ты плакал, а вокруг все радовались. Так проживи же свой отрезок вечности так, чтобы, умирая, ты был счастлив, а вокруг люди горько плакали, теряя тебя» Понимаешь? В этом и состоит смысл вашего бытия. Как в муравьином сообществе. Надо перебраться через лужу – первые, вторые, десятые ряды насекомых бросаются в воду, гибнут, но по их телам идут их сородичи – и благополучно преодолевают преграду. Вот что такое коллективный разум. А у вас это отсутствует напрочь. И проявляется разве что в исключительных случаях.
-Человек способен на самопожертвование. Есть масса тому примеров!
Девушка снова прошлась по комнате и опустилась на стул. Так легко, что старое, высохшее за десятилетия службы дерево даже не скрипнуло, приняв на себя тяжесть человеческого тела.
-Верно, - кивнула она. – Способен. Но в угоду своему эгоизму. Например, вы жертвуете своим здоровьем во имя любимой девушки. Но только для того, чтобы спасти ее, а вы считаете ее своей собственностью. В этом нет ничего плохого. В общении двух людей, скажем, друзей, никогда не бывает двух равных личностей. Один обязательно доминирует над другим, причем непременно доказывает именно ему свое превосходство. Соперничество. Эгоизм. И кое-где – еще и жадность, неумеренная и неуемная.
-Это в человеческой натуре, - согласился я. – И материализм опять-таки это доказывает. С точки зрения людского эго, надо брать от жизни все! Хотя лично я с этим и не согласен.
-А что брать? Ради чего? – на сей раз моя собеседница чуть не расхохоталась во весь голос, весело и задорно. – Ради того, что вся жизнь – не более чем горящая спичка? Которая зажигается, обращается в пламя и потом превращается в золу? И ради этого вы предлагаете рвать из-под себя, жрать в три горла, давясь и захлебываясь? Удовлетворять свои самые низменные желания? Удивительно. Никто и никогда еще ничего не унес с собой на тот, как вы говорите, свет. И перед смертью все равны – и царь, и воин, и нищий. Потому как у все итог один – пепел и остывшая зола.
-Значит, вы предлагаете предать забвению все блага и обратиться в нищих? – спросил я не без доли сарказма.
-Дело ваше, - моя собеседница отхлебнула еще глоток начавшего остывать чая. – Я не вправе приказывать. Просто я могу предсказать с большой долей вероятности, чем в итоге кончится дело. Если привлекать сюда так уважаемую вам математику – то это все равно, что не знать закона, по которому пойдет график математической функции. Но достаточно знать начало и конец. А те точки, которые отмечают, чтобы провести по ним плавную линию – не более чем чисто умозрительные моменты. Между ними может быть все, что только угодно. Пики, провалы, прямые, самостоятельные функции. Но начало и конец уже известны.
У меня при этих ее спокойно – равнодушных, как будто она говорила о каких-то элементарных вещах, известным всем, по спине продрал мороз. Человеческую жизнь просто сравнивали с математической фигурой! Однако, великолепно, черт возьми!
-Значит, - стараясь казаться непоколебимым, спросил я, - Можно в любой момент предсказать смерть любого человека? И ничего от этого не изменится?
-Конечно, - пожала плечами моя собеседница. – Только не смерть, а ее приход. И это совершенно нормально.
-И мою смерть вы можете предопределить?
-Могу. Вы хотите этого?
-Я… - за эти мгновения я будто бы умер и родился заново. В горле пересохло, я прокашлялся. – Нет, пожалуй. Узнаю это сам, когда придет время.
-Дело ваше. Это не трусость. Просто иногда бывает лучше не знать, чем знать. Нормальная человеческая реакция, ответ разумного живого организма на предчувствие неизбежного.
Я замолчал, пытаясь переварить в своей голове то, что только что услышал. А девушка, глядя прямо на меня, продолжала тихим голосом:
-Вы практически ничего не можете, не умеете. Единственное, чему вы научились за все время существования вашей цивилизации – это наблюдать. Размножаться. Потреблять. И уничтожать, причем последним вы занимаетесь особенно активно. Вот теперь и скажите мне – а за что же, собственно, Богу любить вас? Ответ, думаю, вы дадите себе сами. Но законы природы, которые много сложнее всей вашей науки во всех областях, вместе взятых, диктуют простую аксиому: есть начало, но есть и конец. И он придет рано или поздно, независимо от того, хотите вы этого или нет.
-Да, как у братьев Стругацких: «Быть может, венец и цель творения – вовсе не человек, а рюмка коньяка с ломтиком лимона»
-Именно, - кивнула девушка. – Я очень рада, что вы поняли меня правильно. Смерть придет рано или поздно. Но ведь есть еще и жизнь! Природа поделила между вами саму Вечность. И каждому достался ее кусочек, песчинка, крупица. И каждый из вас может распоряжаться ею, как только ему угодно. А потом все вернется на круги своя: земля к земле, прах к праху. Но, поверьте, жизнь стоит того, чтобы жить!
-Но ведь многие хотели достигнуть и бессмертия!
-К чему вам оно? Просто иллюзия. Оттягивание неизбежного. После осени приходит зима. А после существования – конец. Этого не избежать. Да и к чему пытаться менять, стараться проломить лбом стену? Ради чего? Смерть – это покой. А жизнь – бесконечное испытание, война с миром и самим собой. Усталый, утомленный кровопролитными боями воин возвращается туда, где найдет отдых. Это просто необходимо.
Я кивнул в ответ на эти слова. Меня уже не удивляло, что девушка говорит все это таким тоном, будто просто пересказывает прописные истины, аксиомы, то, что идет так, как должно быть! Нутром, каким-то краем сознания я ощущал – она и в самом деле имеет на это право, вечное, незыблемое и неоспариваемое.
Девушка коснулась своей рукой моей ладони, лежащей на столе, провела по пальцам. У нее была обыкновенная рука, человеческая, теплая, с мягкой и нежной кожей, ровными ногтями. На среднем пальце поблескивало тонкое колечко.
-Ты когда-нибудь сам все поймешь, - она впервые обратилась ко мне на «ты». – Обязательно. В человеческой жизни есть моменты откровения, величайшего, какого уже не будет никогда и ни с кем. У каждого – свои. Дождись этого, и все сразу встанет на свои места. Главное – сопоставить причины с последствиями и, поверь, в смысле вашего существования не будет никакой тайны. Никакой загадки. Увидеть истоки реки своего существования. Вот и все.
Я улыбнулся в ответ.
-Спасибо за твои слова. Может, ты все-таки скажешь мне, кто ты? Откуда пришла и куда уйдешь?
Девушка достала из кармана коробок спичек, тот самый, положила на скатерть рядом со сгоревшей спичкой, встала из-за стола, отступила на шаг.
-Наш разговор еще неокончен. Но мы его обязательно завершим. Поверь в это. Мы еще с тобой встретимся. В тот самый миг твоего Величайшего Откровения. А он рано или поздно наступит. Прощай. Мне пора. Я не никогда не сержусь на свою работу…
Девушка улыбнулась мне. Открыто и ясно. И исчезла. Как будто осталась в промелькнувшем кадре некоего кино.
Я взял оставленный ей коробок спичек. Достал одну, задумчиво вертел ее в пальцах. Потом зажег. И долго смотрел, как она горит…
1 января 2006 года
Иркутск.