На голос

Елена Махнина
Как живётся очень некрасивой женщине? Кто–нибудь задумывался?
 Ну что б вам и не знать…А вот Ева Мирицкая могла бы описать в деталях. Но она не писатель. Она – художник.
Ева рисовала благородных и знатных дам с прекрасными чертами лица, изысканными перстами и утончённой грацией. Немножечко в духе импрессионистов, не жалея выпуклых бархатных мазков. А потом, дождавшись высыхания, она превращала картины в ассамбляжи. Роскошные наряды героинь - Мирицкая украшала драпировками из настоящих парчи и бархата. В нарисованные косы вплетала шелковые обрезки. Нанизывала на пальцы стразы и жемчужины. На дальних планах крепила мелкие детали старинных предметов, найденных и подобранных заранее. Это было неповторимо, волшебно. Забирало бездну времени и труда. Весило много килограмм и почти никем не покупалось. Ценителям - не по карману. А профанов смущали ,,цацки,, и дурацкое слово ,,ассамбляж,,. Но на жизнь хватало.
А по утрам, когда чудесный сон вчерашнего творчества таял, из зеркала на неё смотрели эти выпуклые бараньи глаза за большими диоптриями, этот мясистый нос, редкие волосы, сутулая спина, огромная грудь….Господиииии! За что же так? За что ей эти щёки, эти неуклюжие руки, мосластые ноги. Кому она нужна такая? Кто поймёт, согреет? Кто рассмотрит, полюбит? Хотелось ударить себя, залепить, замотать, отрезать себе что-нибудь, закрасить, спрятать. Хотелось рыдать. И рыдалось…ещё как!
- Кхх, кхх!
Ева умолкла, вытерла слёзы и стала озираться в поисках источника звука.
- Мирицкая! Даю тебе месяц. Время пошло!
- А я пошла в Дом Художника,- пожала плечами Евка.

Гордеев всеядный мазила. От портретов до плакатов. И всё успешно. Не так что б уж изысканно и неповторимо, но как горячие пирожки расхватывается. А бойчее всего раскупается Ню. Пол города отпозировало ему, да вторая половина ещё толчётся в длинной очереди к знатоку боков и сосков.
- Боже! Какая натура,- замер в охотничьей стойке Гордеев.- Длинные стройные ноги, узкий крепкий таз, гордый самоуверенный бюст, одним своим видом прижимающий соперниц к стенам. Чёткие плечи, крупные умные пальцы. Огромные воловьи глаза в рамочке острых ресниц. Пышные, легкие волосы, в которых сверкает полдень.
- Муза! - шепчет очарованный Гордеев.
- Ева, - поправляет его Мирицкая, раздавившая с перепугу собственные очки.
- Как же так?- заметит кто-то из вас явное несоответствие…
- Да чёрт её знает,- отвечаю я.- Сама удивляюсь…

И Гордеев удивлялся потом, через месяц или два. Ослеп он что ли? Оппился в конец? Хотя…с другой стороны…какая разница? Евка – не жена, а сокровище. Спокойна, рачительна, непритязательна. Дрожит и дышит мелко-мелко на своего гения. Преданна, верна и неутомима в борьбе за его уют, покой и счастье. Родит близнецов, станет Гордеевской секретаршей, нянькой, прислугой. Цепной собакой и тягловой лошадью одновременно .Надрывно счастливой священной коровой…А то, что пыльные ассамбляжи стоят повёрнутые лицом к стене? Так в семье может быть только один маэстро… Ну или рисуй себе по вечерам, Ева…если время остаётся от забот.

- В эмиграцию! На свободу! К настоящим ценителям прекрасного! Туда, где за шедевры платят миллионы, - эйфорировал Гордеев и мешал собирать чемоданы, непрактичный и бесполезный в быту, как большинство творческих людей. Ну да ничего. Евка и соберёт и упакует. И добьётся и получит. И оформит и погрузит. И доставит и расселит. И наладит и кисти разложит. И с холодной испариной ужаса поймёт, что никому...ни-ко-му …голые Гордеевские девахи не нужны, впрочем, как и натюрморты с пейзажами. Своих таких шедевров - полная Америка.
 И ужаснувшись будущей нищеты, кочёвок, прозябания, лишений…потому, как близнецы, чокнутая мама, бабушка в инвалидном кресле и неприкаянный муж, который наверняка запьёт - она бросилась рыдать, содрогаясь всем своим мосластым телом.
- Кхх, кхх!
Знакомый звук напугал и обрадовал одновременно.
 - Мирицкая! Даю тебе месяц. Время пошло!
- А я пошла на барахолку,- резво вытирала нос сообразительная Евка, не задаваясь вопросом откуда источник звука.


Как живётся известной и очень успешной художнице, автору необыкновенных, волшебных ассамбляжей, продающихся не за миллионы, но за многих тысячи? Матери взрослых сыновей и жене добросовестного мастера картинных рам? Кто-нибудь задумывался?...