Поцелуй.
Потом я очень долго падал.
Казалось, высота трёх этажей незначительна, но я вдруг увидел медленно плывущее небо в твоих глазах, яркие, сочные синие цвета, где-то солнце и чайки. Сначала мне даже показалось, что я просто медленно погружаюсь в воду, а ты всё смотришь вслед, долго, на протяжении секунд, часов, месяцев…
Удар.
***
I. Сон.
Уходящая бесконечно в небо, побитая временем, вся в обрывках плакатов и графити, фронтальная стена дома. Дом образует букву «Г», в нём арка, в ней виден берег залива, закат, либо восход: солнце недвижимо, краски расплывчаты.
Тишина.
Чайки, видимо, вымерли, заодно с движением воздуха и людьми.
Фото? Или картина?
Нет, краем глаза я заметил «живое» окно: оно отличалось, было то ли тщательней прорисованно, то ли моё подсознание сыграло шутку и абстрагировалось на нём. Оно обладало чёрным матовым цветом, и в один момент за ним как будто пронесся свет, отсвет от свечи или живого огня.
В этот момент я услышал… нет, почувствовал движение сверху, будто чей-то взгляд, как бывает, когда идёшь по тёмной улице, и вдруг, вздрогнув, оглядываешься, хоть и понимаешь: это лишь воображение.
«Что-то» надвигалось, резало собой воздух и издавало всё более ощутимый теперь звук. Свист? Скрежет?
Плач?..
Вдруг из низких, серых и мутных облаков, разорвав их, появилось удивительное светящееся… некое аморфное тело, будто капля воды, обладающая теплом и любовью тысячи земных солнц. Вырвалось, и стало ещё быстрей и ощутимей приближаться к земле.
В этот момент я ощутил себя стоящим шагов на сто позади того места, где был ранее. Мне безумно захотелось приблизиться и разглядеть, понять, почувствовать «Это». Но оно падало вниз, чем ниже падало – тем дальше становился я.
Но всё-таки я разглядел.
Капля воды, при очередной метаморфозе превратилась в… эмбрион.
В венах судорожно забился пульс. Живот разрывался от мучительной боли, где-то в самой середине. Жуткая ненависть, страх, тоска захлестнула сознание, навзрыд подступил ком к горлу, меня стало трясти, от чего всё ещё больше потеряло явность.
Я пытался вырваться, сдвинуть хоть одну клеточку своего организма навстречу… Но нет, мышцы потеряли чувствительность, ноги прилипли к земле, и лишь слёзы текли по лицу, напоминая мне, что я ещё жив.
Потом, ощутив полную безысходность, я попытался отвернуться, или хотя бы закрыть глаза… Но и этого не позволило мне пространство, приковав мой взгляд к плавно, но очень быстро приближающемуся к прочному, как лист титана, серому асфальту уже вполне явному, сквозь пелену жидкости, ребёнку…
Вдруг в голове всплыла мысль, давно затерянная в прошлом информация, как управлять сном.. В тот же момент я понял: это сон! Почувствовав власть над ситуацией, воспряв духом, я направил все силы на шею и глаза..
Я опустил взгляд вниз, и не увидел собственных рук.
Ничего не получилось.
«Мне не спасти его» - скользнула вязкая, противная, словно слизняк, мысль в голове.
Вдруг картина расплылась в радужные мазки перед глазами, потом смешалась в чёрный цвет. Потом в матовой черноте мелькнул свет. От живого огня. Я подался вперёд, и начал падать. Свет был передо мной, потом чей-то судорожный шёпот окружил меня. Я так увлёкся падением, что пульс стих, боль прошла, как смыло волной, тёплой, шелестящей…
«Ты когда-нибудь хотел плакать?»
«Ты спросишь обо мне, если я уйду?»
«Кто вспомнит тебе то, о чём никто не знает, кто будет карать за тайну, известную только тебе?»
Руки легли на глаза, тёплые чьи-то руки, другие - приняли меня в объятья,…
II. Белое.
И снова воздух ворвался в мои лёгкие, сердце оглушительно забилось, казалось, во всём теле разрывается сердце… Человек в белой маске, потом ещё и ещё люди в белом, и все чего-то суетятся, а мне всё никак не зафиксировать взгляд на одном предмете: зрачки плавают сами собой, вдоль трещины на потолке, обратно, потом капельница, маска, надвигающиеся на лицо.
«Наркоз» - пришло откуда-то.
Перед тем, как снова потерять связь с реальностью, в мозг, вдруг, ворвались миллионы оглушительных звуков, а взгляд остановился на плывущих облаках в твоих глазах, а я всё дальше и дальше от них, и в последний момент всеми силами тянусь к тебе, протягиваю руки, выгибаюсь… и вдруг оглушительное: «Держи его!»…
Вдруг что-то навалилось сверху, крепко сжало суставы, а перед глазами поплыло, и уши снова заложило…
«Страшно умереть захлебнувшись»…
Были последние мои мысли, перед тем, как сами собой закрылись глаза, приговорив меня к тьме.
Проснулся от бьющейся в голове, как шарик в пустой коробке, мысли, и как только попытался выудить её, потерял где-то в закоулках сознания. Взамен нахлынули картины и звуки, будто очень быстро прокручивали перед глазами несколько фильмов подряд: одновременно и что-то из далёкого прошлого, и последние секунды перед падением, и скорая, и люди в масках. Чьи-то глаза, полные неба… Через несколько секунд внешнего времени я понял, что теперь уже можно открывать глаза, так как ничего неожиданного увидеть я уже не боялся. Всё определённо: палата, железный ствол капельницы, указывающий в осыпавшийся больничный потолок, справа – окно, батарея, слева и сзади соседи по палате.
Чёрт, надо спросить, где туалет.
На вопрос скрипнула чья-то кровать, кто-то крикнул: «Сестра!», чьи-то каблуки оглушили пространство…
Вдруг вспомнился курорт, где-то у моря, где такие же каблуки вытанцовывали что-то на асфальте. Чьи-то руки, и французский вальс на расстроенной гармони слепого музыканта с белой тростью и в чёрных, сломанных очках (расколатое стекло слева). Позади музыканта дерево, время заката, людей мало, но все приезжие. Справа «грузинская кухня», слева кафе..
Воспоминание казалось просмотренным когда-то чёрно-белым фильмом.
Холодная ладонь опустилась на лоб. На безымянном пальце кольцо. Рука левая.
«Вам нельзя вставать».
Я, наконец, открыл глаза.
Ровный больничный свет, белые стены, белый халат, белый потолок, белая кожа, даже её голос показался белым. Светлые волосы. Серёжки – бижутерия, в жёлтой оправе белый пластик. «Золото» и «жемчуг».
«Вам ни о чём не надо беспокоиться. Сейчас подойдёт врач».
Отвечать не хотелось, да и не получилось бы: казалось, связки и горло, и всё, что ниже глаз, вымерло, только глаза и сознание ощущались до боли чётко.
Она сейчас была частью внешнего, до бесконечности неизвестного мира, и взгляд метался от мелочи к мелочи, пока не насытился, как теперь показалось, достаточно скудной картиной окружающего пространства.
Глаза у неё карие. Длинные ногти. Цветастый маникюр. Недешёвые духи.
Врачом оказался безликий человек, высокий, будто выше потолка. Посчитал пульс. Измерил давление. Удалился.
Это всё, что запомнилось из больницы. Всё другое казалось таким же мутным и неразборчивым, как лицо врача.
Нет, ещё приходили из милиции, долго о чём-то распрашивали, но я молчал, и как только они приходили, снова ложился в кровать и смотрел в потолок.
Очень плохо уживались во мне их слова, как и слова прочих, будто под водой: смутно, очень смутно... Непонятны были и вопросы.
Выйдя из больницы, я впервые очнулся и принял реальность во всех красках весны, рассвета. Обрадовался свежему воздуху, взамен затхлому и стерильному больничному. Болело плечо, пробитое оградой, залатанное нитками и замотанное бинтами, тело всё также ломало, и ходить всё ещё было непривычно.
«Болит, значит живёт», грустно улыбнулось мне отражение в окне поезда метро.
Кивнул в ответ. Вышел на следующей.
Поднимаясь на эскалаторе смотрел на спускающихся. Привычки тоже не умирают. На выходе из метро двери открывал ногой, боясь удара в плечо. Это тоже показалось знакомым.
Всё изменилось вокруг. Что-то убрали, что-то построили. Другая одежда на прохожих, но взгляды всё те же. Буднично городские.
Запах близкой где-то воды: Смоленка, Финский залив. Не захотелось ехать на транспорте, побрёл пешком.
Надо размять мышцы.
***
III. Сон.
Шорохи комнаты. В окно светят окна противоположного дома. Свет разливается синим оттенком по всему пространству вокруг. Поднимаю руку в свет, рассматриваю её. Другой рукой достаю сигареты из-под кровати, зажигалку. Чиркая кремнием, смотрю на огонь. Он яркий, но не режёт глаза. Мягкое, синее пламя. Живое.
Ты вздрагиваешь.
Медленно прикуриваю и окутываю дымом свет. Ты как-то тревожно дышишь рядом. Медленно поварачиваю голову к тебе. Опять спишь ко мне спиной. Так с самого первого дня. Вдруг понимаю, что замёрз, и теперь ещё больше, от того, что увидел твою спину.
На кровать забрался кот, раздался скрип пружин.
Медленно поднимаюсь с кровати, немного мутит, хочется пить и курить.
Затягиваюсь.
В голову вплывает синим светом, закутанным дымом, воспоминание.
Дом. Буквой Г. Это дом, в котором я живу. Последние 20 лет.
Как долго.
Курю ещё. Смотрю в окно, на замёрзший прибой. Темно. Тихо. Огни города вокруг, и на том берегу тоже. Шелест ветра. Он как будто ниоткуда врывается в комнату, морозит кожу, беспокоит занавески.
Молча ухожу в пустующую комнату сестры, ложусь в жёсткую и холодную кровать, пытаюсь уснуть.
Вдох…
выдох…
IV. Помни.
Сначала закурил, только потом открыл глаза. В голове плыли мысли, картины, фразы.
На момент зачатия малыша было 19 ноября, удивительная и тёплая осень. Я отверг все мысли о будущем, забыл, что его нет для моего ребёнка, и наслаждался каждым днём рядом с любимой, касаясь её живота, чувствуя любовь и тепло.
День смерти пришёл так скоро.
(Медленно вплывал в комнату солнечный свет).
В тот день мы наконец расстались. Ты обрела своё счастье в деньгах, обрела мужа и будущее. Я тоже исполнил свою мечту, сделав тебя счастливой. Не совсем так, возможно, не совсем счастливой… Но и его ты полюбишь, а если нет – найдёшь другого.
Обретая свободу, человеческое сознание сначала тонет в эйфории и счастье, избавившись от мучений. Потом наступают моменты одиночества, к которому снова надо привыкать. «Любовь – это нож, который ты сам себе вгоняешь в сердце. Ты умрёшь, пока он там, он уничтожит тебя, измучает плоть. Но если высунешь его – вся боль уйдёт, а ты останешься истекать кровью из открытой раны».
Смотрю в потолок. Всё пусто в комнате.
Бывает, я очень долго не выхожу к прибою, хотя очень люблю стоять и слушать море. Всегда, когда возвращаюсь – прибой ждёт меня, и ласкает мой слух, успокаивает сознание.. Но только не зимой. Зимой он вдруг уходит. Внезапно, когда я совсем этого не жду, всё превращается в лёд, словно стекло.
Мечтаю провалиться под него, но он твёрдо держит меня на этой стороне.
Смотрю вдоль горизонта.
Ухожу.