... Нельзя было медлить. Мария выскочила на воздух в легком платьице и сразу почувствовала холод. Но вернуться уже не смогла. Там, там, в условленном месте, где начинается рощица, она тайно встречалась с художником, своим возлюбленным.
Какие это были чудесные летние вечера, наполненные счастливым ожиданием! Как будто необыкновенный лучик лег на палитру, пробившись сквозь толщу стен графского замка, где все было подвластно незыблемым правилам и этикету, где нельзя было чувствовать и вести себя свободно, как подобает графине. Но она смогла переступить эту роковую черту, взломав свои внутренние пуританские устои, и, опьянев от нахлынувшего счастья, стастно отдалась безумству чувств, до сих пор дремавших в ней.
Его сиятельство тотчас же узнал об этой связи, и, осознав, что проигрывает как мужчина, ничтоже сумняшеся решил отыграться иным путем, разорив и опозорив свою жену и забрав себе сына. И потом это письмо, так неосторожно оброненное ею, это вещественное доказательство, нависло, как дамоклов меч, и, казалось, не было спасения избежать позорной огласки...
- Наконец-то! - воскликнул художник. - Мари! Я чуть не умер от нетерпения и тоски...
- Милый мой! - прошептала она, крепко его обнимая. - Я так ждала, так ждала нашу встречу...
- Но ты взволнована! Что-нибудь случилось?
- К сожалению, да! - Мария глубоко вздохнула и непрошеные слезы градом покатились по ее лицу.
- О не плачь, не плачь, родная моя! - он стал целовать мокрые щеки, еще крепче сжимая ее в своих объятиях.
- Твое письмо... то самое, где ты пишешь обо мне, о своих чувствах и... обо всем, оно попало к графу...
- Что? Этого не может быть! Скажи, что это неправда!..
- Нет, любимый! Его слуги давно шпионили за нами, а вскоре он обнаружил письмо на моем столе. Теперь оно надежно спрятано у него.
- Я вызову его на дуэль. Я убью его! Я...
- Тише! Тише! - она закрыла руками его губы. - Ты нас погубишь! Ты не можешь это сделать. Его сиятельство - влиятельное лицо в округе, да и на честный поединок он вряд ли согласится. К тому же он отец моего сына...
- Да-да, я понимаю, - художник медленно опустил голову, но тут же глаза его загорелись необычайным огнем. - Я выкраду это письмо, где бы оно ни находилось, хоть на дне морском!
Мария ахнула от неожиданности, настолько напорист был этот порыв.
- Забудь о нем... Дело уже не только в этом письме, любимый мой. Тебе нужно бежать, иначе граф сумеет доказать нашу связь. Он способен на многое. И на твой арест, в том числе...
Художник слегка отстранился от нее.
- Бежать?.. Ты хочешь, чтобы я струсил, предав нашу любовь?
- Я хочу спасти твою жизнь. Впрочем... - она чуть помедлила и заговорила словами не простой возлюбленной, а графини: - Ты должен прежде спасти мою честь...
Он посмотрел на нее, как зачарованный, потом неожиданно пал на колени, целуя край ее платья.
- Прости меня, Мари. Прости, я недостоин... Я готов умереть за тебя...
- О чем ты, о чем?.. - спрашивала она, подсознательно чувствуя, что невольно задела его за живое.
- Нет-нет, я недостоин тебя. Это немыслимо. Я - падший человек!..
- Но ведь и я... я такая же падшая, как Вавилонская блудница.
- Нет, ты - святая, а я... я должен объясниться пред тобой.
- Объясниться? - непонимающе переспросила Мария.
- Да, если можешь меня выслушать, то я готов покаяться...
- Говори, если тебе станет легче, я постараюсь понять тебя, - согласилась она и опустилась к нему. Теперь они оба сидели на траве, касаясь коленями друг друга. Мария уже не ощущала физического холода, скорее, какая-то непонятная внутрення дрожь неспеша пошла по ее телу.
- Я рано остался сиротой. - начал художник. - Увы, отец погиб во время одной из военных кампаний. А бедная матушка едва пережила его на год, скончавшись от чахотки. Она так хотела, чтобы я стал настоящим художником, брал уроки у известных маэстро. Но мы жили в провинции, и попасть в Париж или в Италию было невозможно. После смерти матери меня взяла на воспитание ее старшая сестра, моя тетушка. О, она совсем была не похожа на мою мать! Властная, деспотичная, упрямая, она готова была унизить, растоптать и уничтожить меня. Хотя впоследствии я понял, что дело тут таилось совсем в другом...
- В чем же? - перебила, не выдержав, Мария.
- В ее распущенности и блуде, в ее страстном вожделении. Однажды ночью, когда я, засидевшись допоздна за книгами, задремал в ее комнате, она не торопясь сняла мою одежду, видимо, по-своему любуясь невольно производимым эффектом. Потом уложила меня в постель и, раздевшись, легла рядом. Я проснулся от дикой и сладкой боли. Но меня обуял ужас, когда я увидел свою тетю, восседавшую на мне опытной наездницей необъезженных мустангов. Все мои мольбы, уговоры и крики ни к чему не привели. Она извивалась, как удав, вокруг моего тела, целуя, грызя и кусая самые интимные его уголки, и я, обезумев от неизвестной мне страсти, бросился на нее, словно барс, и вонзил в нее, свою разгоряченную плоть, напоминающую вулкан перед извержением. На какое-то время я забылся, повинуясь древнему инстинкту. А тетушка, застонав от долгожданного удовольствия, стала шептать какие-то трудноразличимые слова. Груди ее, большие и набухшие, разметались в разные стороны в такт поступательным движениям плоти. Внезапно она развернулась и подняла с пола какой-то незнакомый предмет. Это оказалась ворсистая плетка, заранее ею приготовленная. К моему изумлению, тетушка схватила эту плетку и принялась стегать меня в исступлении. Мне было больно, очень больно, но одновременно я почувствовал какое-то неодолимое желание познать эту боль до конца, до всей ее глубины. Тетушка, не дав мне полностью разобраться со своими необычными желаниями, вручила мне плеть и приказала хлестать ее. Я подчинился, ибо глаза ее горели так яростно, а изо рта текла густая пена. Слегка ударив по бедрам и ягодицам, я остановился, но она потребовала хлестать еще и сильнее. Дрожа от страха и ненависти, я саданул ее со свистом так, что она взвыла и жутко застучала зубами. Но мне показалось, что на ее лице появилось блаженное удовлетворение...
- Постой, постой, - перебила Мария. - Я не могу больше это слышать. Мне самой очень больно. Прости...
- Да, я понимаю, - грустно проговорил художник. - Но я не рассказал самого главного. На следующий день я, возненавидив ее и самого себя, решил ей отомстить. Я незаметно подкрался к ней сзади, убедившись, что она стоит лицом к винтовой лестнице, и подтолкнул ее плечом... Не знаю, что мной владело тогда. Вероятно, дьявольское наущение. Но я это сделал, совершив преступление, в чем сознаюсь тебе и каюсь...
- Боже мой! - Мария, громко вскрикнув, всплеснула руками. - Она умерла?
- Нет, - вздохнул он. - К счастью, бог хранил ее, распутницу. Она с громким криком покатилась вниз, пересчитав все ступени, и, когда опустилась к самому подножию, то потеряла сознание. У нее были переломаны руки и ноги... Я тут же сделал все необходимое. Злоба и гнев вскоре оставили меня. Я нанял сиделку да и сам стал ухаживать за тетушкой. Но ей это было нестерпимо. Она не смогла простить меня. Через неделю, когда мое пребывание у тетушки стало вовсе невыносимым, я решил бежать, хоть на край света. Так я оказался здесь, где встретил своего ангела, свое чудо...
Мария слушала своего возлюбленного с некоторым сожалением. Она понимала, что ему нужно было выговориться, но такая отчаянная исповедь, граничащая с преступлением, поразила и несколько отрезвила ее. Она посмотрела на художника так, как будто видела его впервые, тогда, когда он, никому не известный юноша, рисовал очаровательные пейзажи, и потом, когда он, выполняя графский заказ, нарисовал великолепный его портрет. Самыми удивительными работами стали ее изображения, где уже отчетливо проявилась рука большого мастера.
Но сейчас он открылся с неизвестной ей стороны, словно это был иной человек. В темноте казалось трудным обнаружить знакомые черты. А когда он попытался прикоснуться к ней, его руки показались ей шершавыми и грубыми.
Она неволько отодвинулась и внутренне поразилась своим удивительным метаморфозам. Но, чувствуя за собой определенную ответственность, словно она была святым отцом на исповеди, Мария произнесла каким-то чужим, посторонним голосом:
- Я тебя не осуждаю. Как бы ты ни был виноват, ты достоин прощения, Давид!..
"Как она его назвала? Давидом?.. Или ей это почудилось? Да нет же, именно так! Но как же в самом деле зовут художника, ее возлюбленного?.."
Мысли ее путались. Словно громадным обручем сдавило голову Марии, и она, силясь вспомнить, натыкалась на иные имена, даты и события.
"Что со мной? - подумала она. - Ведь это мой родственник. Это - второй муж сестры моего мужа. Какая путаница! Значит, это я совершила святотатство, изменив своему мужу... Но кто же мой настоящий муж? Мой муж - граф, портрет которого был написан этим... этим... Боже мой, кем же, кем?.."
Мария привстала, задрожав от внутренней дрожи.
- Тебе холодно? - участливо спросил художник, вставая и набрасывая на нее свой жилет.
- Нет-нет, - вздохнула она. - Но мне пора идти. А тебе в самом деле нужно исчезнуть из поместья.
- Я не могу, - изумился он. - Я люблю тебя, я не смогу жить без тебя.
Но внезапно Мария произнесла фразу, не вызывающую никаких сомнений:
- У меня есть муж. И я принадлежу ему. Я должна выполнять обет, данный богу и моему супругу...
Слова эти, сказанные полушепотом, прозвучали как гром среди ясного неба для молодого человека. Он хотел что-то сказать, но дыхание его неожиданно участилось и позволило ему произнести только одно:
- Мария... Ты ли это говоришь? Не может быть... Я... Ты...
Художник прижал руки к груди и внезапно зарыдал, как маленький обиженный ребенок, потерявший любимую игрушку.
Марии на минуту стало жаль его. Что-то вновь всколыхнулось и пробудилось в ней. Вероятно, это были воспоминания о прекрасных летних вечерах с этим молодым человеком. Впрочем, были ли они наяву, эти вечера?.. И кто, кто сейчас сидит перед ней? Не оборотень ли, не страшное ли чудовище, стремящееся изнасиловать и проглотить ее?..
Она решилась сказать что-то напоследок, чтобы развязать этот долгий мучительный разговор, но внезапно какое-то дополнительное шестое чувство заставило ее оглянуться и похолодеть от страха.
Сзади, шагах в двадцати от них, стоял граф, нелепо скрестив руки в наполеоновской позе. Мария, не видя, чувствовала, как язвительная усмешка заполняет все его лицо. Сейчас это был монстр, который способен задушить ее вместе с возлюбленным. А впрочем, это мог быть кто угодно...
- Давид, беги! - закричала Мария и сама бросилась в сторону оврага.
Ей показалось, что все силы ада устремились за ней в погоню. Жесткие кусты цеплялись за ноги, но Марии чудилось, будто это цепкие руки насильника, который настигает ее, чтобы сбить с ног. Повалив наземь, он рвет одежду и неспеша, дыша на нее смрадным дыханием, грубо овладевает ею. Наконец, обессилев, она в самом деле упала и, уже без всякого сопротивления, покатилась к оврагу, готовая свалиться туда, в неведомую клоаку адского зева, где она примет свою мученическую смерть...
Мария истошно закричала, и тут же проснулась, широко раскрыв глаза. Марк, встревоженный и измученный, стоял над ней, прижимая ее голову к своей груди.
- Машенька! Маша! Что с тобой?.. Может быть, вызвать врача? - он что-то еще бессвязно лепетал, но, тяжело дыша, она уже приходила в себя, с трудом выходя из ночного кошмара. Новое утро только начинало серебриться...
(Продолжение следует)