«Письмо Гендина Снежину».
Здравствуйте, Эдуард!
Ваш совет с одной стороны меня не удивил, с другой – ничем, наверное, не поможет, и в третьих, я его уже (примерно, в общем и целом) слышал (книга Николаса Бутмена «Как влюбить в себя за 90 минут», дешёвая бульварная литература). Конечно, я хотел практического совета, но не прагматического. Есть практика любви, но когда она имеет в своём нравственном основании прагматику (есть какая-то цель, как то: жениться, совершить половой акт и т.д.). В том и зло всего протестантизма (в том числе всего американского, ибо США – насквозь пуританская страна), что там какая-то цель, какое-то дело (бизнес, любовь как бизнес) ставится впереди добра, нравственности, самой любви. Американец, чтобы найти любовь, чтобы её добиться, будет читать книги Бутмена и будет платить за такие книги. Русский – будет искать советы в классической литературе, во всем искусстве, в философии. Американец (условный, конечно же) пойдёт в лавку психоаналитиков, русский – скорее к духовнику.
Парадоксально, что пуританство стало символом асексуальности, тогда как пуританский подход к любви, именно подход американского протестантизма сводит любовь к сексу (за что фундаментальный ислам и ненавидит Америку).
Сама любовь при прагматическом подходе – лишь средство. В такой теории любви нужно долго объяснять, что любовь – это 1) средство для продолжения рода, 2) энергия самой жизни (жизни как явления во Вселенной), 3) счастье в повседневной жизни (жизни как процесса)… А зачем это объяснять? То есть тут любовь ради чего-то другого, а это же бред. Определение любви дать сложно, а подобными замечаниями оно ещё больше искривляется. Любовь ради саморазвития и прогресса любящих (академическая этика из учебника некоего А. В. Разина), любовь ради бессмертия (Вл. Соловьёв и его оппонент Шопенгауэр) – уже не любовь. Но любовь ценна сама по себе. Скорее прогресс ради любви, чем любовь – стимул прогресса. Все, кто любил, знают ценность любви. Знают a priori. Цель любого акта любви (в том числе полового) в самой любви. Смысл любви – в достижении (взаимной) любви. Любовь – не жалкая игрушка в чьих бы то ни было руках. Любовь – не средство. Любовь нельзя определять через что-то менее ценное, ибо любовь больше, чем развитие, ценнее, чем жизнь (и главнее, чем смерить), любовь не имеет прагматических функций, но семья и дети – прекрасные плоды любви. Обретение любви – больше, чем счастье. Любовь – вот то единственное, что может поспорить с самим Богом (но Бог и есть любовь). Удовольствие и желание – дешёвки, когда нет любви (даже когда есть секс, а любви нет, удовольствие и желание не стоят ничего; естественно теория, по которой любой половой акт происходит по любви, абсурдна, ведь есть, например, проститутки, которые ненавидят тех, кто к ним ходит).
Практика любви – это когда мечтания реализуются в жизни. «Мечта и реальность сливаются в любви» (Набоков). И не признаю определяющую роль секса (=сексуальности) в любви. Любовь из секса или ради секса – тот же тлетворный прагматизм («бизнес»). Да, я признаю сексуально-эротический подход. Это пути любви: романтика, секс-эротика, семья. Эти пути 1) не противоречат друг другу, не включают один другой, 2) но дополняют, и не как кирпичи – дом, но как разные по форме и весу камни, собираясь вместе, образуют сад камней. Любовь – это поэма двух людей, сложенная из разных слов. В практике важна гармония людей и этих путей. Когда пути пересекаются, это хорошо, но когда сталкиваются во вражде – плохо: теряется гармония Вопросы: «Семья или секс?», «Секс или романтика?», «Семья или романтика?», – вопросы надуманные. В идеале, есть всё вместе. Без секса (=сексуальности) теряется половой смысл, теряется смысл разделения на полы (по сути, «секс» и есть «пол», но в русском языке у «секса» появился новый оттенок, порою шутовской), без романтики нет мечты, нет света мечты, надежды, без семьи нет демографического, социального смысла, нет воплощения, наследования, нет традиции и общества (соборности).
Когда я говорил о смысле эротики, то говорил, что нужно любовь показать как реализацию. Причём мне пока не нужен был путь секса или путь семьи. Мне нужно (и здесь уже начинается действительная философия) реализация романтического идеала любви. Мне нужен ответ той, которую я зову «Ты» (именно так, с большой буквы). Мне нужен ответ, взаимность Прекрасной Дамы, Вечной Женственности, Мадонны. Я не знаю, первая ли это стадия любви, но знаю, что это основная мечта. Мечта любви – это союз с «Ты». Этот союз не только соединение (см. миф об андрогине в «Пире» Платона), и соединение не только соединение половое (смешна теория, по которой в половом акте мужчины и женщины как бы стремятся к соединению; столь материалистический подход – наивен; люди – не конструктор Lego). Я не хочу раствориться в любимой и не хочу растворить (или растворять) её в себе. Я просто хочу, чтобы мечта о любви сбылась. Чтобы Она была со мной. И чтобы это не было единичное событие, но вечное союзное бытие. И при этом я не считаю себя основателем новой секты типа мунитской, я не проповедую любить любимого или любимую как Бога. Бога мы по-другому любим. Мы никогда не коснёмся Бога. Я не низвожу Бога до уровня любви, но возвышаю любовь до достижимого небесного идеала, возможного к воплощению. Столь большое дерзновение есть в первой любви, основной по моему мнению. Единица в словосочетании «первая любовь» – не количественное и не порядковое числительное, но означает, что эта любовь – во всём самая первая, первая по уровню, высшая, на первом месте. Половое чувство не сексуально, но романтично и религиозно, вот, что я хочу сказать. Любовь – это трепет, это одухотворённость, когда напоен мечтой, утопание в мечте, восторг огня и света мечты, холод и ужас (экзистенциальный ужас Хайдеггера) любовной неудачи
Не знаю как другие, но в моей жизни первая любовь сыграла огромную роль. Эрих Фромм удачно определил возраст первой любви – 7 лет. Правда, не у всех любовь случатся в семь лет. Дерганье за косички, например, – признак неразвитой любви, потому что любовь исключает насилие, любовь уважает. Мне повезло, в семь лет любовь была уже зрелой. Любовь была зрелой уже в семь лет, поэтому А. Чанышев («Любовь в античной Греции»), сказавший: «Что ни говори, но в основе любви лежит сексуальная чувственность», – Сеченов («Рефлексы человеческого мозга»), заметивший: «В любви к женщине есть инстинктивная сторона – половое стремление. Это её начало, потому что любовь начинается, как известно, в мальчике лишь во время созревания половых органов», – и сам Фрейд (статья «Сексуальные отклонения»), из которого я приведу целых два абзаца:
«Факт половоё потребности у человека и животного выражают в биологии тем, что у них предполагается «половое влечение». При этом допускают аналогию с влечением к принятию пищи, голодом. Соответствующего слову «голод» обозначения не имеется в народном языке; наука пользуется словом «либидо».
Общепринятый взгляд содержит вполне определённые представления о природе и свойствах этого полового влечения. В детстве его будто бы нет, оно появляется приблизительно ко времени и в связи с процессами созревания, в период возмужалости, выражается проявлениями непреодолимой притягательности, которую один пол оказывает на другой, и цель его состоит в половом соединении или, по крайней мере, в таких действиях, которые находятся на пути к нему». –
все эти реплики разбиваются о мою историю. Мои действия не лежали на пути к «половому соединению», но начались раньше процесса «возмужалости». Это «полове чувство» не было «сексуальным», это чувство не было либидо-белибердой. Я мечтал о любви, но это не было потребностью.
Характер моей первой любви изложен в моём рассказе «Маша Клягина», который Вы, Эдуард, наверное, уже читали. Да, её звали Маша Клягина. Лишь недавно узнал, что имя «Мария» происходит от древнееврейского корня «mariam», что значит «любимая». (Танцуя от этой печки можно было бы зацепиться за Деву Марию, за Марию Магдалину и создать свою секту, но я не буду спешить). Теперь приведу лишь некие вехи этой первой любви:
1.Я плакал, мечтая о ней.
2.Тогда был ребёнком, поэтому, наверное, Маша была для меня богом.
3. Я надеялся и верил, что Маша будет со мной. Я хотел этого.
4. Я планировал создать с Машей семью.
5. Это был смысл жизни. Если бы Маша действительно была бы со мной, то «меня бы разорвало от счастья, благодати, нежности, доброты и благодарности».
Да, и ещё:
6. Я ревновал, потому что боялся потерять эту мечту.
7. Я любил Машу как маньяк: боялся её, стеснялся открыться, не верил в удачу, в успех, но зато запоминал числа, связанные с ней, поклонялся всему, что она, так или иначе, упомянет (бобтейл, палочка от мороженного), во что бы то ни стало хотел понравиться Маше и быть с ней.
Маша вселяла восторг. Трансцендентальный, неземной восторг. Так ли касается нас Бог? Но я потерял её. Меня перевезли в другой город. Я потерял её. И такое, такая любовь больше не воротиться.
Тогда я был ребёнком и не писал ей писем. Я ушел в себя, не верил, считал не достойным, что могу её найти снова. А когда всё же увидел её этим летом, то понял: моя Маша умерла, моя девочка, девочка-Маша, ангел-бесёнок, mariam-girl потеряна навсегда. Повториться ли ещё любовь? Найду ли её в другой или «эта неотвязная девочка никогда не отпустит меня» (почти «Лолита» Набокова)? – Я не знаю. Но знаю, что всё менее ценное, менее глубокое, не животрепещущее будет обманом. Это будет изменой и предательством. Я не могу предать память той любви.
И пусть я уже не плачу о той девочке Маше. И пусть я уже никогда не увижу её в этом мире, потому что в этом времени, в этом пространстве, в этой реальности её больше нет. Но она была, она есть во мне, в микрокосме моего сердца. Моя Маша и есть для меня солнце символа «Веры – Надежды – Любви», который я ношу на шее. Но любовь среди них – главнее, как и сказал апостол.
Я обречён. Но мы ещё можем спасти других так же, столь сильно влюблённых детей. Если бы у меня тогда была хорошая книжка или мудрый друг, если бы я был просто чуточку смелее, то тогда бы эта любовь воплотилась, и я бы был самым счастливым человеком. Но теперь только потерянный рай. Нужно помогать детской любви! Нужно помогать ей раскрываться, помогать взрослеть через любовь, взрослеть не по дням, а по часам, потому что любовь делает личностью, учит уму, наполняет смыслом любую работу, любой труд. Любовь – не от слова «любой»: нужно учить верности, тому, что любят одного или одну. Нужно защитить от пропаганды разврата, нужно защитить от внутренней похоти, чтобы любовь не ослепла, не была порабощена, ведь разврат – большая противоположность любви, нежели ненависть. Помогите детям любить!
Ах, как нам не хватает детских сказок о любви. Только Андерсен, превзошедший свой философией соотечественника Кьеркегора, написал чудо такой литературы – «Снежную королеву». У меня есть разбор этой сказки.
Вы же Эдуард не написали, боюсь, ничего такого. Не мне, не детям (я вообще считаю, если что-то нельзя показывать детям, то этого вообще не должно быть). Вас я квалифицирую как порнографа, но мягкого, нежного порнографа, с лёгкой психологической прожилкой. Сам ваш совет мне был слегка порнографичен, потому что вы мне указали на последнюю (сексуальную) стадию, будто бы она первая (перед семьёй и романтикой). Эти стадии в хронике повседневного, а не метафизического времени.
Я не считаю, что слишком умен. Философия не означает ума. Просто вопрос о любви – основной вопрос философии. Материалисты сводят любовь к сексу и пишут кама-сутры. Идеалисты делают любовь интенцией Бога. Вот и все их отличия.
Философия для меня не способ покуражиться или стать мудрецом, чтобы им быть. Нет! Философия – это поиск любви. Любомудрие ищет мудрую и целомудренную, правильную, истинную, настоящую любовь. Искусство говорит о любви слишком конкретно, хотя чаще всего правильно. Наука и религия порою абстрактны и не ценят сущность любви, ищут эту сущность не там. Путь философии, ищущий свободный путь подходит наилучшим образом. Это философия направлена, прежде всего, на то, чтобы достичь любви в собственной жизни (о загробном мире я не берусь здесь судить).
Вот такое получилось письмо. Обращение к Вам, Эдуард, сделало его удобочитаемым. И это письмо – часть моей философии.
Спасибо.
С уважением,
Дмитрий Гендин.
Постскриптум.
А теперь напоследок маленький разгром в классическом стиле.
Я умею шутить и делаю это часто.
Лишние комплименты иногда мешают, потому что делают меня более простым, чем я есть на самом деле.
Я не считаю, что женщина всегда своей красотой старается для мужчины. Для себя, скорее.
Сексуальная похвала опять же сделает меня проще, чем я есть на самом деле (мы же не хотим никого обманывать). Хотя случай с поистине тютчевским «молчанием» и Машей должен был бы меня научить. Говорить надо, но далеко не всё. К тому же, не терплю похабного. Вообще считаю, что не всё, что в уме, должно быть и на языке.
«Девушке нужно понять, что перед ней не импотент, и он хочет её. Может и обидеться, но ложно». Что за бред? Импотенты – тоже люди. «Хотеть» порою мешает «любить». «Ложно» или не «ложно» – это уж точно не нам – мужчинам – решать.
«Для мужчины важно обладание, для девушки прелюдия к этому, вот
в чём разница». Опять не согласен. Эта и басня про мужскую активность и женскую пассивность – чушь. Комментируя Вейнингера, З. Гиппиус как-то заметила, что вообще разделение мужского и женского очень условно, ведь и в любом мужчине есть «женское», и в женщине – «мужское». Мне тоже нравится «прелюдия», вообще «процесс». И что?
«Вести с ней нужно не нахально, но настойчиво». А вот это правильно. Но опять же настойчивость не должна быть экспансивной. Должна быть скромность, такт, но не страх. Бояться не надо и просто смелее себя вести. Ослиная настойчивость никому не нужна.
Просто шампанским и цветами никого не возьмёшь. Хочешь быть любимым – люби! А мишура и суета лишь мешают. Ваша статистика – врёт.
Вы не говорили, но я считаю нужным сказать, что ненавижу весь «pick up». Захватить, чтобы захватить – это безнравственно и подло. Нейро-лингвистическое программирование девушки – это методы Адольфа Гитлера.
А если девушка так просто сдалась, как Вы мне представили, то она действительно проститутка, даже если её не упрекаю лично я, просто это её объективное свойство.
И естественно, что я не сомневаюсь в умственным способностях женщин, что и Вам, Эдуард, советую принять как должное. Женщины мудрее мужчин, хоть и мужчины рассудочнее. А мудрость – больше рассудка. Хотя опять же всё условно.
25 декабря 2006 года. Москва.