Михаил Титов
Кошка сдохла
Не зная чем себя занять дома – чемодан собран, билеты на месте – проверено, я шлялся по рынку. Убивал время до поезда. Убить предстояло почти шесть часов. Московский скорый отправлялся без четверти девять, а часы показывали около двух. В дорогу все необходимое уже куплено. Ехать ночь, поэтому в пакете лежали только бутылка минералки, кефир и пара пакетиков растворимого кофе. Один – на вечер, второй – на утро. Всё, больше я ничего брать не собирался, чтобы не таскать на себе лишние вещи. Это усложняло задачу, потому что приходилось именно шляться, а не двигаться целенаправленно.
На рынке время убивается быстрее. Ходишь, разглядываешь прилавки, иногда перекинешься парой фраз с продавцом, повертишь в руках какую-нибудь ненужную тряпку, примеришь даже ее, чтобы и себя развлечь и торгаша, а совсем чудно, если встретишь кого-нибудь из знакомых. Лучше, конечно, приятных. Тогда и час, и два за болтовней пролетают незаметно. Всё время скоротаешь. Способ проверенный.
Длинный ряд промышленных товаров, как было написано на входе в эту часть рынка, уже начинал пустеть. Грустные толстые женщины собирали с прилавков разложенные носки-трусы-майки, снимали сучковатыми палками подвешенные под самую крышу – от греха подальше – дорогие, не по кошельку провинциала, а потому соблазнительные для ловких людей, костюмы и толстовки, переругивались лениво или делились последними новостями. Кто-то жаловался, что торговли совсем нет, в такую жару, дескать, народ с речки не выгонишь, а тут за гроши приходится париться на солнцепеке.
- Молодой человек, - обратилась ко мне продавщица, утрамбовавшая прямо на прилавке огромную челночную сумку, - трусиками не интересуетесь?
Она улыбнулась приветливо, и мне сразу захотелось остановиться, поболтать, а там, глядишь, и купить чего-нибудь, хотя уж что-что, а лишние расходы в мои планы никак не входили. Тем более, что женщина, даже несмотря на серьезную, я бы даже сказал, выдающуюся полноту, выглядела вполне симпатично, этакая добрая учительница начальных классов, бросившая школу и ушедшая в рыночную экономику в смутные 90-е. В общем, явно не базарная хабалка. За разговором с такой – о товаре, торговле, погоде и, если будет время, о политике – можно все пятнадцать-двадцать минут убить.
Я приблизился к прилавку и стал разглядывать полупрозрачные коробки с атлетически сложенными моделями, демонстрировавшими трусы.
- Почем? – для проформы спросил я, выбрав из атлетов самого скромного: смуглого и худощавого азиата.
- Эти не смотрите, - продавщица выдернула у меня из рук коробку. – Это китайские. Качество не очень. Есть турецкие и польские, но подороже.
- Давайте польские посмотрим.
Женщина засуетилась и принялась рыться в бездонных челночных сумках.
- Значит, вот здесь у нас боксеры, ну, типа, семейных, только в облипочку, - она стала давать пояснения к каждой коробке, выкладываемой на прилавок. – Есть вот плавочками. Есть такие же, только бедра открывают побольше. Так, это что? А, это у нас стринги. Ну, вы человек семейный, вам это вряд ли подойдет. Тут, - женщина понизила голос, - на попе одна веревочка.
- Ужас-то какой! – деланно возмутился я. – А с чего вы взяли, что я женат?
- Молодой человек, я же вижу. Вон – колечко на пальце, да и вообще – такой ухоженный.
Я засмеялся.
- Да уж, не будем жену стрингами пугать. А расцветка у этих вот – боксеров – вся такая?
- Это ж Польша. Они, в основном, классику выпускают. Серый, синий, черный. Неброско и практично. Белые есть, но вы вряд ли возьмете. Зеленые где-то боксеры видела. Там даже рисуночек какой-то был. Силуэтиками. Сейчас гляну. Вот, нашла. Размер какой у вас? 48-й или 50-й?
- Скорее пятидесятый.
- Есть такие боксеры. Возьмете?
- Да я повеселее что-нибудь хотел.
- В смысле?
- Ну, расцветочку повеселее. Поярче.
- Не трусами надо веселить, молодой человек, а тем, что в них, - засмеялась продавщица, и я понял, что без боксеров я от нее не уйду.
- Уговорили. Ладно, беру зеленые.
Протягивая свернутые рулончиком трусы, упакованные в полиэтиленовый пакетик, женщина что-то, я пропустил мимо ушей, сказала мне на прощание. Только чуть погодя до меня дошло, и я оценил ее юмор. Она пожелала носить их со здоровьем. Так и сказала: «Носите со здоровьем». Или «со здоровым»?
Дойдя до конца ряда, чем дальше, тем больше становилось пустых мест, я решил, что отсюда пора уходить. Почти три часа, рынок скоро закроется, а у меня еще уйма времени, которое надо чем-то занять. И тут, на мое счастье, я увидел Ирину. В последних классах школы мы оказались в одной компании и даже дружили или что-то вроде того, в общем, вечерами выползали огромной толпой в городской парк, где, сидя на скамейках, часами ржали над шутками наших же записных клоунов, слушали неумелое пение доморощенных гитаристов и пили первое вино. С Ириной мы виделись частенько, но с ней всегда было приятно поболтать. Даже при разности интересов. Ирина - клад на последние новости, которые злые языки все же называют сплетнями, из жизни общих знакомых. Да и говорить с ней не надо: подставляй уши и слушай, ну иногда поддакивай.
- Ой, какая встреча! Мишка! – заголосила Ирина, увидев меня. – Только вчера тебя вспоминала. Как дела?
- Нормально всё. Ты как?
- Да про меня что говорить! – затараторила Ирина. – Видишь, жара какая! Торговли совсем нет. Сейчас товар сдам, и на речку поедем. Хоть окунуться. Ты не ходил еще? Как вода?
Я что-то пробубнил в ответ, но Ирина уже настроилась на свою волну.
- Слушай, вчера встретила Лямина. Вот он растолстел. Здоровый такой мужичище, а помнишь, какой худой был?! В милиции работает. Ва-а-ажный такой. Кивнул и даже не остановился. Представляешь, как люди меняются. Зазнался. А Оксанку давно видел? – хитро скосила глаза Ирина.
- Года два или три назад, - неуверенно произнес я.
– Она ж здесь недалеко овощами торгует. Видел бы ее. Странная девица стала. Ой, странная, - и Ирина засмеялась.
Я понял, что все закончится плохо. Хорошо, если не очень плохо, а хотя бы так – плоховатенько. Понял еще до того, как разглядел Оксану, идущую по соседнему ряду. Понял в те минуты, когда Ирина спросила про нее. Да, именно тогда предчувствие неотвратимого плохого заскребло изнутри, прямо по ребрам.
- Она ж со своим развелась. Связалась с каким-то азербайджанцем. Родила от него. Представляешь?! – Ирина покрутила пальцем у виска. – Двое детей. Старшей уже лет десять, от первого мужа, и этот теперь чертенок. Тут одного не знаешь, как вырастить. С мужем. А у Оксаны ветер, по-моему, в голове. На кого рассчитывает?! Мать еще безработная, бабка больная, и двое детей. Ужас. Я с ней сейчас вообще не общаюсь, даже не разговариваю. А этот вырастет, головорез. Это гены! – погрозила кому-то пальчиком Ирина. – Гены! От них никуда не денешься. Она еще наплачется. Поверь мне! Вон, легка на помине. Идет. Видишь? Я пошла. Даже не знаю, о чем с ней говорить. Ничего не слушать не хочет. Я ведь предупреждала ее, когда она с этим чертом связалась. Ладно, пока.
С Оксаной мы учились в одном классе, да еще и жили по соседству. Сколько себя помню, она всегда рядом была, тенью ходила. И всегда ее появление сопровождалось какой-то бедой. Если она вместе с нами лазила по стройкам, где мы упражнялись в ловкости, прыгая с балкона на балкон, обязательно кто-нибудь срывался. На свалке, если Оксана следом, обязательно кто-то прокалывал себе руку или ногу ржавым гвоздем. Воровать клубнику на чужих дачах вместе с Оксаной, означало одно: нас непременно поймают и отдерут за уши.
Мы перестали видеться лишь после моего поступления в институт, и жизнь сразу как-то вошла в спокойную и даже почти, если бы не сессии, безмятежную колею. Во всяком случае, я уже не ожидал подвохов от судьбы. Сейчас мы жили вообще в разных районах города и виделись, к счастью, не чаще раза в год, а то и два.
- Куда идешь? – без всяких приветов обошлась Оксана, как будто не виделись пару часов каких-то, а не лет.
- Время перед поездом убиваю, - не стал врать я.
- Может, прогуляемся? Мне тоже пару часиков надо убить.
Мы, не сговариваясь, пошли в сторону городского парка. Самое удобное место: рядом остановка автобуса – если Оксане вздумается уехать, а мне – пешком до дома минут двадцать, не больше. Дорога шла через частный сектор. Дореволюционные домишки жались к земле, уже и окна глядели в тротуар. На лавочке возле одного из домов сидели две древние старухи, говорили в пустоту, а может и с вечностью, умудряясь встречать и провожать глазами каждого проходящего, а заодно пасти внуков или даже правнуков, игравших на вытоптанном клочке земли среди чахлых кустов сирени.
- Смотрите, кошка дохлая! – закричал мальчик. – Вот там, под деревом! Тьфу, тьфу, тьфу! – сплюнул он.
- Не так надо! – вмешалась девочка. – Дай руку и повторяй. Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот ее съест. Теперь бежим отсюда!
- Я посмотреть хочу, - заупрямился малыш.
- Чего у вас там? – недовольно заворчала одна из старух, продолжая посматривать на нас.
- Здесь кошка дохлая, ба! – повернулась к ней девочка.
- Уйдите оттуда! – бабка нехотя оторвалась от лавочки и пошла наводить порядок.
- Помнишь, мы в детстве так же говорили? – Оксана грустно улыбнулась.
Я не ответил. Наверное, говорили. Подобные присказки из поколения в поколение переходят и ничего им не делается. Такие вот бабки, как эти, и учат детей всякой ерунде.
- Куда едешь? – после небольшой паузы спросила Оксана.
- В Москву, в командировку.
- Дела, значит.
- Дела.
Все произошло по-дурацки как-то. Я к такому повороту событий точно готов не был. Они тогда пришли ко мне вместе с Ириной. Напросились вечерком на чай. Вроде бы. Выпили бутылку красного, которое они с собой принесли, послушали музыку. Ирина болтала безумолку, мы молча слушали подробности ее учебы на торговом отделении профучилища.
- Я и забыла совсем, - подскочила Ирина. – Утюг не выключила!
Я покосился на Оксану. Она смотрела на полупустую бутылку, словно хотела разглядеть сквозь темно-зеленое стекло, много ли там осталось. И явно никуда не торопилась.
Я не помню уже, кто из нас начал это сближение. Пальцы, руки, губы… Одежда на полу, и мы отдельно от одежды здесь же… Все перепуталось, смешалось под легкое диско «Modern Talking».
- Спасибо, - сказала она уходя.
За что она благодарила, я понял только спустя несколько лет. Сама Оксана и рассказала. Как мучительно быть девственницей в девятнадцать, когда все подруги уже давно знают, что такое мужчина, а кто-то уже и замужем и даже ребенка успел родить. И я, стало быть, помог ей стать по-настоящему взрослой.
После того, как Оксана ушла, я долго застирывал в ванной запачканные кровью трусы. Потом еще и от родителей получил за странное пятно на паласе.
Мы стали встречаться. Странные встречи. Кино, бары, прогулки – все исключалось, и даже в голову не приходило. Полгода, наверное, только квартира: то у меня, то у нее. А там – только кровать. Я прогуливал пары в институте. Оксана – свой техникум. До самой осени, когда она неожиданно пулей вылетела, иначе это и не назовешь, замуж. Даже не предупредила, что собирается. Однажды просто перестала отвечать на звонки, а в ноябре пришла с пригласительной открыткой. На свадьбу.
Усевшись под тентом летнего кафе и лениво потягивая холодное пиво, мы вели светскую беседу. О погоде. Обсуждали необыкновенную жару, стоявшую уже вторую неделю.
- А дождь все-таки будет, - сказала Оксана. – Смотри, небо заволакивает.
Словно в подтверждение ее слов, поднялся ветер, выдувая из самых сокровенных уголков улицы городской мусор. Мимо нас протащило бумажный ящик из-под мороженого, цепляясь за деревья, пролетел порванный полиэтиленовый пакет.
- Рассказал бы, как живешь-то? – проводив взглядом летящий пакет, Оксана повернулась ко мне. – Пока дождь не начался.
- А что рассказывать. Нечего рассказывать. Работа, семья. Так всё. Нормально. Как у всех.
- А как у всех? – подалась вперед Оксана. – Вот скажи мне, как у всех? Хочу знать, как это.
- Работа, семья, развлечения какие-то, - я развел руками. – Что еще?
- Значит, у меня не как у всех. Ни работы толковой, - Оксана стала загибать пальцы, - ни семьи, ни развлечений. Но я не жалею. Ты не думай.
По крыше застучало, и Оксана подняла палец кверху.
- Все-таки дождь пошел.
Она сделала глоток и задумчиво произнесла:
- Я давно хотела тебе сказать. Сейчас еще выпью, подожди. Не могу решиться. В общем, - выдохнув, начала она, - ты ни в чем не виноват. Я сама так хотела. Не перебивай только. Ты, наверное, мучаешься сейчас, себя обвиняешь, что у меня вот так наперекосяк все пошло. Мы же любили друг друга, правда? Прошло, конечно, понимаю. Но ты здесь не при чем.
Дождь забарабанил сильнее, пыль возле тента покрылась оспинами. Я хотел что-то возразить, но Оксана подняла ладонь, останавливая.
- Смотри, какие, - она показала изъеденные землей, изрезанные трещинами пальцы. – Я в огороде целыми днями. Утром – рынок. Я не жалуюсь. Я себе и детям на жизнь зарабатываю нормально. Еще и бабку с матерью тащу. Думаю, правда, иногда, может, все иначе сложилось бы. С тобой. Ладно, ерунда это всё. Не думай. Давай лучше выпьем. Когда еще увидимся.
Под соседний зонтик, спасаясь от дождя, забежала компания малолеток. Мелкие, шумные, они смеялись и повизгивали, но при этом пытались держать марку, выглядеть старше.
- А у меня, между прочим, любовник на семь лет моложе, - с вызовом произнесла Оксана. – Двое детей от разных мужей, и третьего рожу, надо будет. Все думают, я выгоду какую-то ищу. А я для себя рожала, чтобы рядом кто-то был. На вас, мужиков, надежды мало. И старой себя не считаю, учти.
- Может, водки закажем? – предложили за соседним столиком. – Холодновато для пива-то.
- Правда ведь холодно стало. Вот и накликали, - Оксана поежилась. – Если не спешишь, можем ко мне заехать.
- В другой раз, - я разглядывал дно бокала, боясь встретиться с ней глазами. Прочтет ведь, что я и в самом деле все эти годы считал себя виноватым. – У меня поезд.
- Ну, проводи хоть до остановки, - усмехнулась она.
Ожидая автобуса, мы вновь говорили о погоде, но глаза так ни разу и не пересеклись.
- Вон мой автобус идет, - с облегчением услышал я наконец-то. - Беги. Да, ты знаешь, я сейчас жалею, что от тебя не родила. Да, не пугайся ты так! - засмеялась Оксана. – Шучу.
Я шел домой и чувствовал, что пять часов, проведенные на свежем воздухе да еще и с пивом, без последствий для организма не пройдут. Мочевой пузырь разрывался. Я озирался по сторонам, пытаясь углядеть хоть мало-мальски укромное местечко. Стать вот так просто у забора, средь бела дня, не позволяла совесть. Я старался думать о самом страшном. Говорят, это отвлекает. Представил себя в гробу, со сложенными на груди руками, на лбу бумажка с какой-то молитвой. Отлить захотелось еще больше.
- Терпи, - сказал я себе вслух. – Терпи, немного осталось.
Во двор я вбегал, сжимая что было мочи, мышцы промежности. Со стороны я, наверное, выглядел как паралитик, понявший вдруг, что он умеет ходить. Мелко переступал, склонившись вперед, при этом пытался идти как можно быстрее.
- Вот-вот, уже сейчас, - уговаривал я себя. – Вот и подъезд родной. И лесенка. Всего третий этаж. Вытерпим.
На втором этаже я понял, что огромная масса воды, скопившаяся внутри, начинает прорывать плотину, выдавливает каплю за каплей, которые я тщетно пытался сдержать напряжением мышц. Упущенная капелька, потом другая, третья сложились в тонкую струйку, и потянули за собой всю мощь выпитого пива вниз по брючине, прямо в ботинок.
- Это конец, - подумал я. – Сопротивление бесполезно.
Пережив момент полного позора перед родной дверью, в квартиру я вошел, прикрываясь пакетом, насквозь сырой, как пожарный, не сладивший с включенным рукавом.
- Под дождь попал? – спросила жена, удивленно разглядывая мокрые брюки.
- Ага, - зло ответил я. – Под дождь. Такой ливень был.
- Переждал бы.
- Поздно было пережидать. В самый разгар попал. Мне переодеться надо. Выйди на кухню, пожалуйста.
- Переодевайся, - жена недоуменно поджала губы. – Чего я там не видела.
- Выйди, пожалуйста, - пришлось напрячь голос.
Я стянул с себя мокрые вонючие штаны и трусы, обтерся полотенцем, порвал пакет, в который были упакованы новые зеленые боксеры, натянул их и только тогда краска стыда стала отливать с лица. И тут я понял, что ни в чем перед Оксаной не виноват. Потому что любил ее тогда. А потом любовь умерла… Сдохла. Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот ее съест…
24 августа 2006 г. – 7 января 2007 г., Югорск