« …и если бы мне потом не сказали, что Пушкин негр,
я всё равно знала бы, что он негр!»
М.Цветаева «Мой Пушкин»
" У Пушкина было четыре сына и все - идиоты..."
Д.Хармс "Анегдоты из жизни Пушкина"
«…он страстно любил искусства и имел в них оригинальный взгляд»
К.А.Полевой «Памяти Пушкина»
Глава I
Пушкин очень любил писать стихи, хотя и не умел. Бывало, примет с утра стакан «анисовой», закроется в кабинете и ну писать! Писал размашисто, быстро, брызгая чернилами. И всё то у него: «…***,…хуй,…****а,…хуй,…ёб твою мать…» Как испишет листов сорок, это значит - ближе к обеду, сложит небрежно рукописи в портфелю и едет во дворец, к Царю, показывать - как вышло.
Царь любил Пушкина, как сына. Принимал его в любое время и без доклада. Пушкин становился в центре залы и, размахивая смуглыми руками, взахлёб читал с листа новые вирши. Царь приказывал за тем отвесть Гения на кухню, кормить-поить досыта и выдавал ещё рубля три серебром на извозчика до Мойки.
А после, собрав бумаги с пола, велел звать Жуковского. Жуковский наперёд знал, зачем его Государь кличет.
- Вот, Василий Андреевич, – говорил Император, протягивая поэту стопку мятых листов – Солнце-то поэзии нашей… Того и гляди закатится! Вы уж пособите!
Жуковский тяжело вздыхал, но – брал. Царь, ведь, просит! И ничего так получалось:
«…я помню чудное мгновенье!...»
Глава II
Стихов писать Пушкин не умел, а плевался хорошо! Этому ремеслу обучил его дядя, Василий Львович, когда езживал проведать племянника в Царскосельский Лицей. На любви к этому искусству Пушкин сошёлся довольно близко с декабристом Свистуновым, тоже - большим мастером и любителем сей старинной боярской забавы.
С тех пор, их обоих частенько можно было видеть в разных, удобных для занятий этим предметом, местах северной Столицы: на мостах, пожарной каланче на Невском, колокольнях, галереях Апраксина двора и на балконах частных домов.
Пушкин, как все африканцы, был крайне вспыльчив и охоч до ссор, когда видел, что у Свистунова получается дальше и точнее. Один раз ссора дошла до дуэли! Драться решили прямо на квартире у Пушкина. Но, поскольку стреляли оба из рук вон, наскучив этим занятием, к обеду помирились и побежали на Мойку плеваться с моста на дальность. Только дыр понаделали по стенам! Дворецкий Евлампий все их со временем замазал, а из одной – выковырял пулю и продал её в последствии известному собирателю барону Штиглицу как пулю, унесшую жизнь Солнца нашей поэзии.
Глава III
Хотя стихов писать Пушкин не умел, однако - был достаточно хитёр и вороват!
Царь любил Пушкина, как сына, и приказал пускать его во всякое время в Зимний. Пушкин не преминул воспользоваться монаршим благорасположением и, заходя всякий день по нужде или без нужды во дворец, захватывал оттуда пару-тройку предметов, раскиданных по покоям и анфиладам.
Дома, демонстрируя Наталье Николаевне и Жуковскому все эти серебряные столовые приборы, табакерки, сигарницы и жирандоли, Пушкин без зазрения совести врал, что этими предметами одаривает его сам Император в качестве «Солнца нашей поэзии» и «нашего всего».
Однажды, обедая у Василия Андреевича, Государь обратил внимание на собственные столовые приборы, которые поданы были к столу и которые Жуковский сам прихватил ненароком в доме Пушкина, когда был там третьего дня. Выведав у поэта историю их происхождения, Николай Павлович, не подав вида, отбыл в Зимний. Наутро приказал он изготовить бронзовые часы с фигурой арапчонка, тюком и якорем. Сей прибор помещён был на парадной лестнице дворца.
Придя поутру в Зимний, Пушкин упёрся взглядом в новые часы. Поняв, что хитрость его раскрыта, сгорая от стыда, Гений снял хронометр с пьедестала и ,рыдая, поволок его на Мойку.
«…Бука, Бука – Русский царь!» - записал Пушкин свои впечатления в дневнике…
Глава IV
Пушкин, за всю свою жизнь, написал самостоятельно только одно произведение – «Лука Мудищев». И того издал он под псевдонимом «Баркофф».
Несмотря на то, что декабристы распускали слухи о бесплодии Государя, Николай Павлович имел в разное время от разных женщин изрядное количество дочерей. Были таковые и в доме Гончаровых. Старшая, Наталья Николаевна, влюбилась заочно в Автора «Луки Мудищева». Однако, Государь, зная, что Автором под псевдонимом выступает Пушкин, согласия на брак не давал.
Пушкин же, будучи врагом самодержавия, выведал тайну сестёр Гончаровых, открылся старшей и, для смеху, обольстил её и женился на ней!
После чего, в кругу друзей, после пуншу, требовал именовать себя «Государем Александром II»!
Цесаревич Александр Николаевич, до коего доходили слухи о бесчинствах Гения, по вступлении на Престол под именем Александра II, именным указом повелел Пушкину и его потомкам именоваться впредь Мудищевыми-Пушкиными…
Глава V
После того, как барон Данзас застрелил на дуэли поэта Жуковского, Николай Павлович с Александром Сергеевичем пустили слух, что барон Дантес застрелил на дуэли поэта Пушкина. И оба до гробовых досок хранили эту страшную тайну!
Глава VI
Будучи по линии отца несомненным столбовым дворянином, с приличествующей этому сословию любовью к дворовым девкам, лошадям, псовой охоте и цыганам, Пушкин был довольно-таки хлебосольным хозяином! Гостей своих потчевал он водкой, икрой, песнями и плясками селянок и женою своей, красавицей Натальей Николаевной. Среди завсегдатаев дома на Мойке, особенным пристрастием к последнему выделялись генерал Ланской и драматург Сухово.
Как-то раз, Ланской, приехав поутру к Пушкину, открылся в своих чувствах и предложил поменять Наташу на свою трёхлетнюю кобылу «Звёздочку», равной которой по стати и иноходи не сыскать было в обеих столицах. Ударили по рукам. Ланской увёз Наталью Николаевну в тот же день, прислав незамедлительно на Мойку «Звёздочку», попону и конюха Силантия. Вечером, приняв два стакана «анисовой», Пушкин взгрустнул о жене и приказал именовать впредь гнедую кобылу Natalie.
Драматург же Сухово, придя на следующий день с ранним визитом и запросивший аудиенции у Натали, был препровождён Силантием в конюшню, к кобыле. После сего, с лёгкой руки Пушкина, петербургский, а вскоре – и московский, Свет, стали именовать незадачливого драматурга не иначе как Сухово-Кобылин!
Глава VII
Малоизвестный сочинитель Тургенев, желая во всём походить на Солнце нашей поэзии, но не имея даже его фотографической карточки, всё уговаривал мужиков открыть за двухгривенный склеп на погосте Святогорского монастыря, дабы воочию узреть черты Гения . Сошлись на полуполтине. И мельник Кузьма полез под мрачные своды являть собою тело «усопшего».
Тургенев уехал потрясённый увиденным до глубины души! Вскоре, отрастил он бороду лопатой, остригся под горшок и заказал у месье Дюваля гарденаплевый редингот в виде армяка, чем и снискал расположение петербургской публики, особенно, г-жи Виардо, гостившей в те сезоны в Северной Пальмире.
Глава VIII
Государь, зная Пушкина не только как Солнце нашей поэзии, но и как известного вольнодумца, вольтерьянца и врага самодержавия, попросил при случае узнать у своих : кого из декабристов можно повесить для острастки, не навредив сим основательно деятельности Южного и Северного обществ.
Пушкин спросил у Свистунова. Тот долго думал и, помрачнев, сказал:
- Пестель!
- Почему? – Поинтересовался Поэт.
Свистунов помрачнел ещё больше и процедил:
- Жидовская морда!
Пушкин, который и сам был с прожидью, спрашивать более ничего не стал и уехал на Мойку. Дома, приняв «анисовой» и записав Пестеля, Пушкин, повертев перо в потной, смуглой руке вывел на листе: «№2 – Рылеевъ»
- Ха! Двум солнцам в поэзии нашей - не светить!- Здраво рассудил он.
Далее последовали: Бестужев-Рюмин (Пушкин был должен ему по карточному долгу около четырёх тысяч серебром), Муравьёв-Апостол ( не позволял своей жене вступить в открытую связь с Поэтом), Каховский («польская морда» - вспомнил Пушкин слова Свистунова) и ещё около четырёхсот самых громких и известных фамилий.
- Этак мы утопим Россию в крови! – Воскликнул Император, получив списки, и, оставив первые пять имён, вычеркнул остальных твёрдою монаршьей рукою, руководствуясь исключительно чувствами гуманности и человеколюбия, кои отличали Николая Павловича во все годы его царствования.
Глава IX
По выходе в отставку, генерал П.П.Ланской полюбил езживать каждым летом на воды в Спа для поправления здоровья. Туда же и за тем же приезжал из Парижа и Пушкин. Частенько их обоих можно было видеть на веранде модной теми сезонами кофейни. Сочинитель Тургенев, бывавший в Спа проездом из Баден-Бадена и знавший о том, что Ланской и Пушкин были женаты в разное время на одной и той же Наталии Николаевне, всё выпытывал у генерала: не осталось ли в семье каких-либо бумаг Поэта. Имея в виду, завладев таковыми, издать их под своим именем и снискать славы, равной славе Солнца поэзии нашей.
Приставания молодого нахала, пахнувшего к тому же, как и все выходцы из дворянских гнёзд, онучами и мякиной, утомили генерала. Купив у букиниста книжку сочинений барона Ксавье де Местра, он попросил Пушкина перевесть один из рассказов и записать перевод собственною рукою. Пушкин выбрал историю про баронессу де Ре, глухонемого кучера ея - Жерома и слепоглухонемую собаку последнего – Ми-Ми.
Получив листы, писанные рукой Гения, Ланской незамедлительно вручил оные Тургеневу с условием, что тот тотчас же покинет Спа. Что последний не приминул сделать, отбыв в Петербург и издав доставшееся ему «сокровище» под своим именем, но поменяв название, на всякий случай, на «Муму».
Глава X
Под конец жизни своей барон Эдмон Дантес стал ревностным католиком и изрядным паломником. Все свободное время колесил он по Европе, посещая Святые места: Ватикан, Бари, Лурд и Ченстохов. В последнем городе останавливался он обычно в доме родовитых, но обедневших шляхтичей - баронов Жердзинских, коих именовал он на свой манер, запросто " Дзержинскими". Результаты визитов блестящего кавалергарда не замедлили сказаться на второй год: четырнадцатилетняя красавица Марыся принесла младенца мужеского полу, которого рассеянный отец записал в церковных книгах как барона Феликса Эдмондовича Дзержинского…
Глава XI
Пушкин всю жизнь мечтал быть генералом. И непременно – по кавалерии. Царь любил Пушкина, как сына и, боясь что того убьют на войне, производства не давал. После того, как место Пестеля в полку освободилось, Александр Сергеевич вытребовал его у Государя, угрожая в противном случае броситься с моста в Мойку.
На другой день, по утру, собираясь к полку, Пушкин одел белый, по кавалерии, генеральский мундир и стал прохаживаться перед зеркалами. Походив с полчаса, Гений снял регалии и велел Евлампию убрать их в шкап на антресолях.
- Цвет какой-то малафейный! – Пояснил Александр Сергеевич удивлённой супруге.
А после обеда поехал во дворец и переписался в камер-юнкеры…