Я молча стоял у окна, наблюдая, как ещё один серый, ни чем непримечательный день пройдёт. Оказываться в луже по колено в середине января мне первое время сильно надоедало, меня раздражала весна в рождество, но я успокоился. Во мне просыпалось счастье, а на лице выплывала искренняя улыбка при виде детей, играющий на ручейках. Наверно я больше не увижу подобной зимы, наверно я больше не увижу такого счастья в унынии.
Зима поглотила меня полностью. Вот я был, подул холодный зимний ветер, и уже не осталось ничего, только следы на нерасчищенной дорожке. Жалко, что я не умею оставлять следы, сохраняющиеся до весны.
Стены моей квартиры передавали мне неясный монотонный гул. Люди, живущие ниже и выше меня, постепенно просыпались. Я люблю подолгу поспать, особенно в воскресенье, у меня просто нет других дней, когда я мог бы хоть немного отдохнуть. Сложно работать полный рабочий день, не уничтожив остатки вчерашнего глубоким сном.
В это воскресенье я проснулся в 5 часов утра. Будильник молчал, да и некому было меня будить. Я живу один вот уже 5 лет, с тех пор, как ушла жена. От неё у меня остался только шкаф. Раньше он был до верху забит бесполезным шмотьём, теперь же он пуст. Я никак не могу решиться его выкинуть, или хотя бы использовать по назначению.
Я проснулся и даже не пожелал вернуться в кровать. Меня словно вышвырнули из мира сновидений. Кто то отключает рубильник - я засыпаю. Теперь же кто-то его включил раньше времени, нарушая график.
В ванне из зеркала на меня смотрела унылая физиономия. Побрившись, я несколько минут наблюдал, как, то же самое проделывает моё отражение.
- Ещё один день? - спрашивает оно, зевая.
- Ну да.
- Ты бы хоть зубы почистил.
Я принялся чистить зубы, отражение повторило за мной. Упаковка от зубной щётки кричала о том, что у меня во рту находится абсолютно новая уникальная модель. Я мог только пожалеть, что купил её. Небольшие резиновые волоски, приделанные к зубной щётке, были очень жесткие. Мои дёсна разболелись.
Выплюнув зубную пасту, я бросил щётку куда-то в угол.
Тусклое освещение в моей ванне скрыло от меня точное место падения снаряда, да мне и было не важно. Вся моя ванна представляла собой небольшую комнату с раковиной на стене, унитазом напротив, а у дальней от двери стенки стояло корыто, которое я называл ванной, совмещенной с душевой кабинкой. Вот и всё. Светильники располагались на стене у зеркала, да на потолке. Те, что сверху постоянно скучали, я почти ими не пользовался. Глубоко убеждённый в том, что ванна должна оставаться мистическим местом, скрывающей все пороки и тайны, я из принципа не трогал выключатель для светильников на потолке.
Я вышёл из ванны, не попрощавшись. Лишь недовольно промычав что-то себе под нос, моё отражение осталось наедине с унитазом напротив.
У меня была большая ваза для фруктов. Когда я был ещё женат, это ваза постоянно наполнялась бесконечными вкусностями из тропических стран. Сейчас же на дне сиротливо лежало маленькое красное яблоко. Я облегчил фрукту муки, съев его. Натянув на себя потёртые джинсы, коричневый свитер и пальто, я, без носков, пошёл бродить по улицам города.
Январь преподнес мне сюрприз, организовав всемирный потоп. Многочисленные ручейки пробегали у меня под ногами, утекая всё дальше. Я направился в сторону автобусной остановки. Мимо меня проходили десятки людей, а по улице проезжали разноцветно-грязные машины. К моему сожалению, я так и не смог найти среди всего этого разнообразия городской жизни ни одного человека. Я шёл и видел бесконечные кирпичные стены, асфальт, столбы электропередач, да железяки, медленно, скрипя, проезжали мимо меня на кривых резиновых колёсах. На остановке заплёванная, охваченная нашествием кожуры от семечек платформа, приветствовала меня криком, помогите. Ей заткнули рот тугой повязкой, поэтому крики о помощи напоминают скорее мычание, чем фразы, их так никто и не смог разобрать. Счастливые пассажиры общественного транспорта, с угрюмыми лицами покупают в местном ларьке поддельную водку. Те же счастливчики завтра будут найдены в сугробах. Диагноз: алкогольное отравление. Я начинаю думать, что пора бы мне воспринимать бесконечно холодные, и такие же общительные и улыбчивые лица людей за улыбки. Так будет намного проще жить. Все будут улыбаться, все будут счастливы. Спроси себя? А надо ли тебе это? С уверенностью я могу сказать только одно, жить среди кривых статуй из бетона мне явно не по душе. Я нахожусь в постоянном страхе, одно неосторожное движение, и бетонный кулак выбьет мне челюсть. Сложно согласиться на жизнь боксёрской груши.
Автобус, качаясь, едет по улице, то поднимаясь в гору, то спускаясь. Старый и красный он вгонит в истерику любого иностранца. На поворотах автобус так наклоняется, что водители легковых машин не решаются подъезжать к нему слишком близко. Я сижу рядом с кондукторским местом. Людей ещё не так много, так что я спокойно рассматриваю весь, так скажем, салон. Вместо углов, на крыше я вижу симпатичные округлости, то же самое я видел на старых холодильниках чуть выше моего пояса по высоте. Красная краска держится вот уже как минимум 20 лет. Где-то она слезает и сыплется, но никого это ничуть не смущает. Старые динамики над дверью объявляют об остановках только после того, как транспорт с объявленной остановки отъезжает. Динамик развлекается, предупреждая о том, что двери закрываются, или слишком рано, или слишком поздно. Порой двери, наплевав на любые правила и требования невидимого диктора, просто, не двигаясь, отказываются выполнять свои обязанности. Каждое слово из динамика льётся так, что нужны годы, чтобы понимать неведомый язык, на котором говорит это странное существо, я научился, мой маленький племянник никак не сообразит, о чём толкует «странный дяденька», а ведь мальчику уже 9.
Я часто слышу речи о том, что такие выходцы из Советского Союза больше не нужны городу, пора менять автопарк общественного транспорта, но знаете, меня страшно раздражают новые автобусы, их гладкие поручни, музыка восьмидесятых из дешёвых динамиков, мягкие зелёные кресла и инструкции по эвакуации в случае аварии на корейском языке. Наш мир разваливается всё больше, но я люблю его, каким бы он ни был плохим, насколько он не был бы изношенным. Я стукаюсь головой о верхние поручни в старых автобусах, это вызывает у меня смех. Когда же специальная ручка на поручнях в новом общественном транспорте со свистом уезжает вместе со мной в другой конец салона, я готов оторвать её и выбросить в окно.
Пока ещё не исчезли вещи, что отличают нас от всего другого мира, их надо сохранить. Я рад за своих внуков, они никогда не увидят той разрухи, что я видел, никогда не прокатятся на старых автобусах. Мне жаль моих внуков, они никогда больше не почувствуют духа НАШЕЙ страны, никогда не почувствуют той гордости, что я испытываю от графы в паспорте МЕСТО ПРОЖИВАНИЯ : РОССИЯ. Они никогда не прокатятся на старых автобусах. Пока ещё у нас есть Россия, есть дикая природа и душа их надо сохранить. Вместо этого, мы взошли на крышу высотки американского мегаполиса, раскрыв в правой руке зонтик, а в левой держа томик Пушкина, прыгаем вниз и несёмся с огромной скоростью к земле, давно скрытой под асфальтом дорог и автострад, давно убитой людьми, лишённых неожиданности, лишенных СВОИХ чувств. Я помню сотни великих из России, признанных во всём мире, я помню лишь по одному из зарубежных стран, чьи науки прославляются больше. Ныне в наших школах ими коверкают психику детей. Они не ездили на старом автобусе, мне жаль их.
Он едет, не останавливаясь, уже так долго, что и вспомнить сложно, когда его мотор впервые отозвался урчанием на поворот ключа зажигания, но меня больше волнует, когда он остановится.
На улице я вновь оказался спустя тридцать минут. Я приехал на другой конец города без какой либо определённой цели. Обречённого на безделье спасла маленькая кофейня на углу улицы. Я зашёл в неё, сел в углу, заказав чёрный кофе и стакан холодной воды. Пожалуй, только в том послевкусии, что оставляет кофе, запитый холодный водой, я нахожу успокоение и смысл пить чёрный напиток переполненный кофеином.
Кофейня была светлой, но очень тесной. Столиков было всего 5. Один из них занял я, слева от меня сидит молодая семья: мама, папа и маленькая дочка лет 6, все с удовольствием поедают мороженное. За столиком справа сидит мужчина, устроивший себе обед из кусков мяса, завёрнутых в плоский хлеб. Фахитас называется это в Мексике, у нас это лёпёшка с мясом. Напротив меня сидит молодая парочка. Красивая блондинка с длинными ногами. Только, чтобы вся кофейня знала о её ножках, она напялила на себя мини-юбку. Молодой человек одет в джинсы и полосатую, серый с зелёным, кофту. Последний столик свободен.
Я почти ничего не ел на завтрак, от чего чавкающий мужчина за столиком справа нагонял на меня чувство пустоты желудка. Я попытался помотать головой, в попытке откинуть любые мысли. Голова заболела, будто я трое суток не спал. Хм, может быть, я и в самом деле не спал трое суток. Переведя взгляд на молодую парочку, я забыл про голод, теперь моей проблемой стали ножки девушки. С виду ей 21, студентка не иначе, я сдерживал в себе разыгравшуюся фантазию. Спас меня сотовый телефон. Он прозвенел у меня в кармане, отдаваясь эхом у меня в голове, появилось ощущение, что глаза горят огнём, я закрыл их. В кофейне было достаточно шумно, но я уже привык к окружающей меня обстановке, в то время как к резкой мелодии моего мобильника я даже не имел возможности подготовиться, звонок стал ведром холодной воды над спящим.
На небольшом мониторе мигали цифры и слова. «День рождения – Марина».
Марина это моя жена. Огорчённо вздохнув, я засунул проклятый аппарат обратно в карман. Теперь женщина по имени Марина даже поздравления воспримет, как вызов её собственному самолюбию.
Я отпил ещё кофе, не отрываясь от парочки.
- Почему они так рано сидят в кофейне, времени всего без пятнадцати 8.
Глаза обоих были сонными, движения вялыми и уставшими. Похоже, ночью сон не посетил их. Сквозь шум кофейни я не слышал о чём они разговаривают, возможно, обсуждают прошедшую ночь, может быть ругаются, а может уже договариваются о следующей встрече... Рассматривая стол между ними, я вдруг поймал себя на мысли, что и девушка, и парень даже капельку жизни не излучают, я обнаружил в своих глазах деревянных, как стол, марионеток. У одной из них были очень длинные деревянные ноги, которые сгниют так же быстро под случайным весенним дождём, как и она. Самое страшное для меня, я сам ничего не могу с этим поделать. Я бесконечно борюсь против злых чар, превращающих людей в дерево, но что, если и я однажды устану от борьбы, стану деревянным и, не задумываясь, буду качаться под порывами ветра, пока однажды меня не вырубят. Я послужу отличной мебелью, а может быть даже чем то большим. Испортившись, я встречу на помойке тысячи единомышленников, с которыми вместе сгнию. Вот такая жизнь. Круги, обречённые на бесконечность. Я вижу их в еле прорисовывающихся мешках под глазами у юноши, я вижу их в каждом движении девушки.
Расплатившись по счёту, я вышел из кофейни и побрёл по улице в первом попавшимся направлении. Дома стенами стояли по обеим сторонам улицы, я не мог свернуть. Людей я по-прежнему не видел.
Часы на руках показывали без десяти десять. Когда уходишь в раздумья, время летит настолько быстро, что не успеваешь сделать хотя бы какой-нибудь вывод. В оказавшимся на моём пути книжном магазине, я купил сборник стихов А.С.Пушкина. Вновь сев в автобус, я потратил двадцать минут на путь до универмага, где я приобрёл дешёвый зонтик чёрного цвета. На часах пол одиннадцатого.
Отказавшись от прогулки пешком, я сел на трамвай и, доехав до центра города, пересел на тот же маршрут автобуса, что увёз меня подальше от дома.
Я сел в обратном моему дому направлении. Мне невероятно хотелось прокатиться на автобусе, никуда не спеша, просто сидеть на сиденье и рассматривать, как очертанья города расплываются неясным пятном на запотевшем стекле. Место, где я прожил почти всю мою жизнь, показалось мне намного интереснее и красивее в стекле автобуса. Слишком много грязи накопилось в городе, за яркими деталями глаза не могут найти ничего, в то время как в очертаниях сквозь непроницаемое стекло я вижу образ моего города, я вижу, что у него кроется внутри.
За весь путь я видел многих людей. Пенсионеры, ворчащие на всех и на вся, но в то же время я видел и таких, что излучали угасавшие улыбку и добро. Я видел людей, спешивших на работу, в основном женщин. Они были раздраженные, не выспавшиеся и не обращали ни на кого внимания. Я рассматривал всех до единого. В глазах этих бедных женщин я разглядел скрытую тоску.
Люди потоками заходили в автобус, дышать становилось трудно, затем потоками выходили, в автобусе становилось пусто. Странно, но зажатый в тесном пространстве я чувствовал себя, как чучело в поле, будто вокруг не было ни души, и только вороны летают над моей соломенной шляпой. Я их, как могу отгоняю от посевов, но деревянная палка, удерживающая меня, сковала меня в тиски, из которых мне ни за что не выбраться. И вот я уже не могу без этих тисков жить. Какой прок от чучело, лежащего на земле?
Пожалуй, только дети вызывали у меня добрую улыбку и пенсионеры, не забывшие, что они люди, что они всё ещё живы. Остальные перестали вызывать у меня какие либо эмоции, настолько серы были они и безжизненны.
Выйдя на остановке у своего дома, я зашагал туда, откуда пришёл в самом начале своего пути. Поднялся по лестнице, мимо 9 этажа на крышу. Её почему то никто не захотел закрывать.
Я встал у карниза, раскрыл зонтик в правой руке, а в левой зажал сборник стихотворений Пушкина, купленный сегодня. На часах десять минут первого. Мне надоели бетонные люди и деревянные марионетки, мне надоели угрюмые и злые улыбки, мне надоела пустота в забитом автобусе и бесконечные круги. До свидания...
Внизу у дома текли ручейки. Дети играли в запруды, строили из снега импровизированные плотины, задерживая воду. Думать о том, что эта вода грязная не приходилось, дети были полностью погружены в игру. Посреди всей улицы, кирпичных стен я встретил живых ЛЮДЕЙ, я не знаю, что получится из юных инженеров в будущем, но мне этого и не надо, я улыбнулся и бросил вниз раскрытый зонтик. Пушкина пожалел.
Будучи чучелом, я превращу свои оковы в мои крылья, а ворон в моих лебедей. Так будет отныне и навсегда. Бесполезно пугать ложными цветами зрячего человека, бесполезно врать слепому. Рано или поздно, но истина, что кроется нигде, кроме внутреннего мира, выплывает наружу, трубя в невероятные трубы.
Я всего лишь чучело, моя работа – стеречь посевы от наглых птиц. Я там, где должен быть, что делать с урожаем, что я защищал каждый знойный день своей жизни, решать вам, и никакая философия, никакие слова и тем более учения не помогут найти верный способ. Философия нужна для того, чтобы замечать в реках моря…
Послесловие:
Я видел круги в бесконечности, они кружились, вертелись, а я, сопротивляясь им, кружился, как на карусели, пытаясь идти в обратном направлении. Пушкина я храню, как напоминание о том, что я чуть не вылетел с этого смертельного аттракциона, который даёт мне 3 окна в три разных мира: одно всегда открыто, из него всегда льётся весёлая музыка и светит солнце, но из него не возвращаются, другое то же отрыто, но очень скользкое, опасно зализать на его подоконник, а третье заперто на замок, ключ к которому я придумал сам в долгие года на подоконнике второго.
Увидев в тот день зубную щётку в углу ванной комнаты, я разрыдался. На часах была три часа ровно.