Вот и поспели озимые! Болдинскую листву вековых дубрав тронул робкими золотыми мазками Сентябрь. 1836-ой! Сколько надежд связывали молодые лицеисты со временами зрелости своей! Liberte, Egalite, Fraternite....
В маленьком, уютном рабочем кабинете загородной мызы, обставленном по моде времени своего гамбсовскими гарнитурами из ореха и красного дерева, Александр Сергеевич судорожно пытался закончить оба своих гениальных творения: «Луку Мудищева» и « Евгения Онегина»….
«Только бы успеть! Только бы управиться!» - Свербила навязчивая мысль мозг Солнца нашей словесности.
Опыт подсказывал, без достижения наивысшей точки сексуальной экзальтации, оргазма, дальнейшее движение творческой мысли и фантазии – невозможно!
- Натали! Звезда моя! Солнце моё!
Двустворчатые двери анфилады бесшумно растворились и Наталья Николаевна, пройдя до рабочего стола поэта, привычным движением закинула бесчисленные кринолины на спину и распласталась животом на рабочем столе.
Пушкин, крутя перо в натруженной, мозолистой руке, воззрился на открывшуюся взору картину. Ровный розовый овальчик ануса, а под ним – густые чёрные дебри, скрывавшие вожделенное лоно. Пушкин снял со стола шандал и посветил, капая воском на пупырчатую кожу супружних прелестей.
« Куда ж сегодня? Господи! А Николай-то Павлович куда её?» - Пронеслось вихрем в голове.
-Наташа, а царь-то тебя куда ёб?
-Уж и не помню, любезный друг! – Отозвалась Наталья Николаевна
«Вот корова! И что он в ней нашёл!» Мысли роились, выстраиваясь в удивительные по красоте строки: «…я помню чудное мгновенье, передо мной явилось ты!»
- Да с резинкой хоть?
- Ни помню, Они сзади были!
- Кто "они"? Ты что же, сучка, и Бенкендорфу подмахнула?
- Нет же! Они – Их Императорское Величество! А этот….Дорф этот Ваш, в углу на кушетке всё за срам себя теребил. Тьфу, нехристь обрезанная! Тьфу! Как вспомню…
Пушкин посмотрел на дагерротип с росчерком «Саше от Коли» в гильошированной серебряной рамке работы Карла Ивановича Фаберже-старшего, стоявший на столе.
« Да ну вас нахуй, сатрапы!» - Пушкин достал из панталон перепачканный орешковыми чернилами ху*й и быстро-быстро вздрочнул. Кончив на бронзовый бюстик Императора с гравировкой «Александру от Николая», поэт обтёр его и *** нижней батистовой юбкой Натальи Николаевны.
- Ну, ступай, душа моя! Довольно!
- А куда, милый друг? Кругом деревня!
- Да хоть на гумно, али на птичий двор, али на конюшню! Мы ж баре! Догляд господский везде впору!
- Ага! – глаза Натальи Николаевны загорелись и она, сшибая на пути своём жирандоли, стремительно удалилась вон.
«Ну, ясное дело, к конюху, Силантию, на конюшню с ревизией пошла!» Поэт представил молодую жену в неуклюжих объятиях холопа, увидел, как его заскорузлые пальцы расстёгивают крючки кружевного лифа обнажая… Мысль завибрировала на высшей точке поэтического откровения: «…но я другому отдана и буду век ему верна!»
* * *
Мысль оборвалась….
- Палашка! Палашка!
Звонкий голос возбуждённого гения пронёсся по гулким, мрачным коридорам старинной усадьбы.
- Чаво извольтя, барен? – сенная девушка, 15-ти летняя Пелагея , подобрав подол, вынурныла из глубины гостиной.
- Ну ты это, Пелагеюшка... Давай, как обычно! – Поэт опустился устало в вольтеровское кресло приспустив панталоны. Чистые листы бумаги манили его взор.
Прошло около получаса.
-Барен, водички бы испить! В роте пиресохла! – Донёсся из-под стола сдавленный девичий голос.
Пушкин плеснул из бутылки в бахметьевский гранёный бокал с надписью «Поэту от Царя» несколько зельтерской и сунул под стол.
- Благодарствуйте, барен! – Полуопорожнённый бокал вновь оказался в руках Поэта.
«Так как же дальше? Морозной пылью серебрился его бобровый воротник?... Нет, не то! Мы красные кавалеристы?... Ой, цветёт калина?...Не то, не то, всё не то! Пустое, вздор!» - мысль Пушкина забилась в творческой истоме.
-Глядикось, барен! Опять на вялом кончили-с! – Палашка, утирая рот, вынырнула из-под барского стола.
- С Вас причятается, Ляксан Сиргеич!
Пушкин вынул из бисером шитого Натальей Николаевной кошелька серебряный двугривенный и подал его Палашке.
- Сбегай-ка, милая, в керосинную лавку! Купи две меры, а сдачу – возьми себе, на пряники!
Палашка мигом исчезла в тёмных лабиринтах барских хором. Пушкин машинально отхлебнул из бокала.
« - Вот поди ж ты! Дорогая, ведь, вода-то, а вкус ****вый какой-то! А так если: « я волком бы выгрыз бюрократизм, к мандатым почтения нету!» Ага! Сатрапы! Так, дальше!...Я вас!!!...»
И опять, как назло, взмахнув слегка воробьиными крылами, Муза перелетела куда-то на соседский куст. Александр Сергеевич в бешенстве отшвырнул перо.
- Наташка! Палашка! Вы где, суки? Пахомыч, Силантий, быстро сюда! Цезарь, Полкан! Фью-фью-фью!