Старая версия романа. Сохраняется как первый вариант романа.
Новая версия представлена в разделе "Свет обратной стороны звезд".
Глава 14.
СКАЗКИ О БЕССМЕРТИИ.
Профессор Огородников, по всей видимости, совершенно не горел желанием каждый день видеть у себя неприятного человека, стесняющего его свободу. Оттого он и предложил взять Фёдору книгу с собой. Виктория сегодня отсыпалась дома после 2 утомительных ночей. У Фёдора в запасе был вечер и весь следующий день. Конечников распорядился, чтобы ему быстренько организовали в палате сейф и вернули табельное оружие. Полковник, который, как всегда понимал с полуслова, выполнил все в точности без вопросов, а заодно и настояв на других мерах безопасности. Конечников, скрепя сердце согласился, о чем потом неоднократно пожалел — процедуры превратили остаток вечера в сплошной содом.
Пост сестры — сиделки был переведен в помещение по соседству, которое срочно освободили от больных. В палате Конечникова спешным образом смонтировали специальное оборудование, которое активировалось сигналом от датчиков или с пульта, превращая помещение в неприступную крепость. Для этого пришлось основательно побеспокоить и самого Фёдора.
Изгнанный, Конечников мешал всем, путешествуя по месту приготовлений и округе на своем кресле, играя роль раздраженного барина.
Он подражал своим отцам командирам, на которых за время службы натерпелся предостаточно, внимательно надзирая за ходом эвакуации больничной палаты, вывозом коек, тумбочек, шествием больных и раненых, давая ценные указания и внимательно следя, чтобы они неукоснительно выполнялись. Особист, которого Фёдор избрал основным объектом своего начальственного давления, внимательно проверял ход работ по сверлению толстенных, стен здания имперской постройки, состояние проведенных от аппаратуры кабелей и даже создания вокруг палаты люкс защитного периметра с выводом сигнала тревоги через радиоканал в помещение охраны.
За окнами собиралась гроза, где-то далеко погромыхивали раскаты грома. Теплые порывы ветра врывались в открытые окна. Голубоватый свет газоразрядных ламп, неёстественно четко вырисовывая контуры предметов, подчеркивал нереальность происходящего. Настроение у людей было взвинченное, нервное, возбужденное... Работа делалась быстро, резко и только наряженные для порядка в халаты офицеры особого отдела не давали разгореться скандальной склоке между пациентами, медсестрами, рабочими. Да и сами офицеры терпели сбивающее с толку руководство Конечникова только из-за четких распоряжений своего командира относительно въедливого, педантичного и дотошного господина из палаты — люкс.
Люди старались, как могли, масштаб проведённых мероприятий впечатлял. Но опасная тропа самозванства требовала неукоснительного выполнения своей роли. Да и честно говоря, Фёдор вошел во вкус, почувствовав, как это приятно и легко говорить любые глупости, требуя внимания и послушания, как легко потакать своим эмоциям и ничего не желающему понимать эгоизму, когда вокруг столько людей, готовых услужливо прогнуться.
Когда, наконец, Фёдора оставили в покое, он испытал нечто вроде раскаяния, долго разглядывал себя в зеркале, изучая, что за человек смотрит на него из-за отражающей свет поверхности. Потом Конечников плюнул на самоедство, и, устроившись поудобнее в постели принялся за чтение.
«…Максим поражался, какой разительный контраст представляло собой внутреннеё пространство Ирининого дома, больше похожее на пыльную свалку старого, ненужного хлама и внешняя парадность его зеркального фасада, с ажурной лёгкостью башенок и галерей, благородной лаконичностью линий и богатством отделки.
Историк оглядел комнату, наполненную вещами, которые были, очевидно, дороги хозяйке. По всей видимости, Ирина чувствовала себя без них некомфортно, однако проблема была в том, что «банок, склянок и рваных ботинок» было слишком много. Настоящего рванья, конечно, не было, но барахло в таких количествах убивало всякую возможность дискретизации сваленных в кучу вещей, превращая их в грязную, пропыленную, однородную массу, которая за долгое время лежания, казалась, обрела монолитную цельность. Максим вздохнул и сел на кровать.
Ему неприятно было находиться в этом гибриде склада и помойки, которым было жилище подруги Толика. Историк раздумывал, не вызвать ли такси и переночевать в гостинице, пока еще не стало слишком поздно и клял банальную задержку рейса, которая вынудила принять приглашение зеленоглазой оторвы.
Вскоре из прохода донесся какой-то неясный шум. Максим выглянул из дверей. Ирина катила передвижной столик на колесиках, на котором позвякивали тарелки с нарезанными на скорую руку бутербродами, пустые стаканы и стопки, бутылка коньяка и кувшин с соком. Из одежды на ней были только туфли на шпильках, отчего женщина казалась танцующей какой-то эротический танец.
— Заждался, милый? — спросила она, целуя его.
Поцелуй вышел робкий, неуверенный, просящий, точно побыв 20 минут вдали от мужчины, она потеряла право делать это. Хотя, она совсем не ошибалась. Максиму прикосновение её губ показалось неприятным.
— Сижу, вот, изучаю напластования эпох, — сказал он.
— Я тут почти не живу, а автоматический уборщик не может с этим справиться.
— Ну, ещё бы. Тут рота андроидов нужна, — усмехнулся Максим.
— Пойдём на террасу, — предложила хозяйка.
— Пойдём, — согласился Максим. — Только вот оденусь.
— Какая разница, — сказала Ирина. — В округе на десятки километров никого нет. А летучее железо с людьми появляется лишь случайно. За все время это было раза три — четыре.
— Хорошо. Сольемся с природой, погреем свои косточки после холодов.
— У вас там сейчас зима, правда? — спросила Ирина.
— Ты другое хотела узнать, правда?
— Да, — потупив глаза, ответила женщина.
— Ждёт ли меня кто-нибудь во Владимире?
— Да, — согласилась женщина, отвернув лицо.
— Скорее всего, да, — признался Максим. — Обычная история.
В сознании мужчины пролетели быстрые картинки постельных утех с Ксенией, секс ради секса, маленькое дозированное безумие ради здоровья и душевного спокойствия. Потом подумалось, что Мара, хоть и не умела выражать свои мысли словами и вообще, не была человеком в обычном смысле этого слова, чувствовала больше привязанности к своему хозяину, чем его партнёрша.
— Ничего другого я и не ожидала, — сказала Ирина, взяв себя в руки. — Пойдём, перекусим.
— Вообще-то это моя кошка, — пояснил Максим. — Хотя и женщина есть тоже.
- А, - только и сказала Ирина.
Больше к этому вопросу подруга Толика не возвращалась.
Они устроились на открытой террасе, раскрыли шезлонги и принялись глядеть на закат, вначале хлопнув по паре стопок коньяка для того, что бы избавиться от неловкости, которая наступила после того, как страсть была удовлетворена, а новое желание еще не возникло. Вдали мерно рокотали волны прибоя, разбиваясь о береговые скалы, шумел лес, мягко налетал ветерок. Местное светило, звезда Эпсилон Короны Бореалис, более красная, чем земное Солнце заливала все вокруг густым, нереальным, оранжевым светом. Колдовской свет и действие алкоголя сделали своё дело.
Вьющиеся волосы, мелкие, хищные черты лица, внимательные, просящие глаза, смешные попытки новой знакомой понравиться, снова показались Максиму привлекательными. Он даже стал ловить себя на мысли, что с удовольствием занял бы её большой рот с пухлыми губками делом прямо здесь и сейчас, под темнеющим небом, горящим на севере фантастически огромным заревом заката.
— Ты ведь — охотник? — спросила Ирина, раскидывая руки и выгибаясь, впитывая в себя плотные, осязаемые оранжевые лучи.
Максиму показалось на мгновение, что он спит или бредит, словно это когда-то уже было: вечер, закат, женщина, просящая любви. А ему уже нет нужды снова влезать в эту ловушку, раз уж этот урок жизни когда-то был им получен и усвоен.
— Да, я сотрудник отдела визуализации. Мне не нравится, когда меня называют охотником.
Максим почувствовал, что выводит разговор не туда, раз уж хочет ещё разок использовать дразнящий сочными губками рот Ирины. Но почему-то он чувствовал необходимость противоречить, словно упрямый школьник своей классной наставнице.
— Извини, — ответила ему женщина. — Но это ведь так похоже. Вычислить, отыскать, уговорить отдать.
— Мы не забираем, — возразил Максим.
— Охотник должен так расположить к себе человека, чтобы у него возникло желание поделиться своими воспоминаниями.
— А что в это такого? — удивился историк. Он просто делал свою работу, совершенно об этом не задумываясь. А по словам Ирины выходило, что или он отдавал, отрывал от себя нечто ценное или же индуктор — носитель воспоминаний с болью расставался с частью себя самого.
— Ты не задумывался, что это может быть тяжело? Вспоминать…
— Отчего? — искренне удивился Максим. — Когда мне делают сканирование, я не просто любуюсь картинками из прошлого, а вижу причины своих поступков, учусь понимать себя, духовно росту.
Максим опять противоречил, осознавая, что причина, заставляющая его это делать — элементарный страх. Ирина как пришла, так и уйдет в череде женщин, а согласие, пусть даже в форме неопровержения её слов, возможно, заставит его смотреть на мир также, как она. И пусть даже женщина говорила это, чтобы получить немного элементарной жалости в виде еще одного сеанса наполнения её «чихательных и пихательных» отверстий, вред, наносимый этой теткой, позиции спокойного, ровного созерцания жизни был налицо.
— Я не об этом, — возразила женщина. — Видеть свои давно прошедшие дни, близких людей, заново осознавать потери… Да и все это… Раз забыто — значит так надо. По крайней мере, мне. А на общественную пользу я плевать хотела. К тому же это, наверное, похоже на медицинское обследование — дышите — не дышите, смотрите — не смотрите.
— Да нет, что ты, — возразил Максим. — Скорее на фотосессию.
— А не хотел бы ты попробовать это со мной? — задорно улыбнувшись вымученной улыбкой, предложила женщина.
— Охотно, — согласился он, надеясь защититься от неё меморидером, основательным, тяжелым, прибором для считывания глубинных воспоминаний, похожим на ПВВ трансивер и отработанными множеством повторений, профессионально четкими действиями охотника за памятью.
Максим спустился вниз и извлек тяжелую машинку из кофра. Аппарат сразу же добавил ему уверенности.
— Я готова, Макс, — сказала Ирина, когда историк снова появился на террасе. — Что я должна делать? Двигаться?
Женщина пошла на него шагом манекенщицы, скрестно ставя ноги, подняв руки к волосам, пронзая мужчину пристальным недобрым взглядом.
— Или может мне лечь? — предложила она, опускаясь на пол.
— Достаточно просто сидеть и ни о чем не думать. И ещё надо закрыть глаза и не открывать пока все не кончится, — ответил Максим.
— Хорошо, — ответила Ирина.
Она устроилась в шезлонг и закрыла глаза. Пальца Максима забегали по клавиатуре меморидера, выводя его рабочий режим. Из тёмной линзы объектива вышел твёрдый, светящийся сгусток света и упёрся в переносицу женщины, придав её лицу неживой зеленоватый оттенок.
Через некоторое время аппарат показал, что нужный участок памяти найден. Воспоминания не хранились в мозге, однако, ближе всего до них было пойти, имея непосредственный контакт считывающего луча с телом. Аппарат, конечно, безбожно врал из-за высокого уровня помех, но для оценки получаемых им картинок было вполне достаточно.
Максим иногда и сам видел, что происходит в сознании обрабатываемых им людей, но тут, к своему стыду, зафиксировал только световые пятна, невнятный гул и обрывки раздраженных мыслей. Женщина сидела спокойно, лишь пару раз она смахнула слезу, которая некстати набежала на ресницы.
— Ну, как все получилось? — спросила она, когда все закончилось.
— Отлично, — ответил ей Максим. — Модуль памяти полный.
— Ты сам видел что-нибудь? — с напряженным вниманием спросила Ирина.
— Так, почти ничего. Воспоминания становятся доступными после обработки на компьютере размером с этот остров.
— Значит, ты ничего не видел из того, что я тебе показала? — разочарованно спросила Ирина.
— Да, — неизвестно чего застыдившись, ответил Максим. — Потом это можно будет смотреть как фильм.
— А мои мысли и чувства? Ты тоже их испытаешь?
— Компьютер их сглаживает. Интенсивность отражается на специальных шкалах в виде символов, мысленный диалог озвучивается, — почему-то Максим ощутил себя полным ничтожеством.
— Ну-ну, — неопределенно сказала женщина, пожала плечами, повернулась, подошла к столику и хлебнула добрый глоток коньяку прямо из бутылки. Я ему всю душу, а он… Пошел вон, бесчувственное животное…»
«Однако», — только и сумел сказать Фёдор, закрыв книгу… — «Похоже, в те времена люди только и занимались тем, что выясняли отношения, болтались без дела, трахались с кем попало, и выполняли странные, ненужные действия».
Конечников перевернул десяток листов.
«… Здание института исторической реконструкции — огромный черный куб высотой в двадцать этажей помещался на расчищенной от леса площадке по дороге в Мертвый Город. Когда-то это местечко называлось Лакинск, и фактически было пригородом Владимира. Нынешний «Владеющий Миром» недотягивал даже до своих старых границ многие километры. Лишь с верхних этажей ВИИРа можно было видеть редкие огоньки в центральной части города, да выхваченный прожекторами из кромешной тьмы золотой купол храма над Клязьмой.
Кабинет Максима был освещен лишь свечением монитора и включенной вполнакала настольной лампой. Историк, сидя на столе, любовался далекой искоркой за окном, чудом, построенным в незапамятные времена, сочной желтой звёздой в океане ночи, с удовольствием вдыхая холодный воздух, веющий от раскрытой форточки.
Столбик датчика выполнения работы на его терминале медленно смещался вправо, показывая, ход расшифровки данных суперкомпьютером института. Степень загруженности огромной машины при выполнении данных операций была предельной, поэтому сотрудникам официально разрешалось переносить эти работы на вечерние часы, для рационального использования вычислительных ресурсов.
Сегодня данные конвертировались довольно быстро, что говорило о том, что он, скорее всего, один во всем комплексе. Компьютер не требовал пока вмешательства и Максим, помня о том, что уже 7 часов вечера, время для работы позднее, делал все, чтобы не загружать себе мозги, расслабляясь насколько это возможно. Историк перепрыгнул в кресло и, сильно оттолкнувшись ногами, доехал на нем до стены, к кожаному диванчику. Максим перебрался туда, устроился поудобней, разглядывая весь свой кабинет.
Помещение недотягивало до стандарта принятого для средних чиновников, однако в нем было все, что нужно: 3 персоналки, несколько ридеров, которые историк использовал как блокноты для всякого рода напоминаний и мобильных справок.
Три персональных вычислительных машины было задействовано, скорее от жадности, чем по реальной необходимости: одна как терминал институтского суперкомпа, другая для поиска в Сети, а третья, снабженная системами защиты и резервного копирования повышенной надежности для работы и хранения результатов. Электроника была не единственным официально принятым излишеством. Как положено, помимо письменных и рабочих столов, полок для книг, сейфа повышенной надежности чайника и печки, на рабочем месте присутствовал диван, душ и пара тренажеров для поддержания физической формы сотрудника. В этом сравнительно небольшом, уютном, отделанном кожей и дубом закутке, размером 6 на 9 метров, можно было бы жить, благо, подведённая транспортная линия позволяла получать не только посылки из расположенных в подвале запасников, но и весь ассортимент распределительной сети.
Правда, это совсем не поощрялось. Начальники отделов следили за тем, чтобы сотрудники приходили на работу не раньше 11, а в 15 часов заканчивали свои дела и отправлялись по домам. Рабочее рвение совсем не приветствовалось, считалось, что человек должен иметь помимо работы и другие увлечения.
Обычно, сотрудники, весёлой гурьбой выскочив из здания, грузились на свои летающие машины и разбегались, кто куда: кататься на лыжах, плавать в бассейне, в гости, просто заниматься своими делами дома: медитировать, учиться, заниматься своим хобби, валяться на диване с ридером в который заряжено ненапрягающеё чтиво.
Кое-кто летел на станцию, чтобы уже через 2 часа быть набитом ресторанами и дискотеками «стольном граде Джихановске», начиная «отрываться» еще в вагоне магнето. Обычно в Царьград летали поодиночке, чтобы вволю насладиться полной свободой от запретов маленького городка, где все знали друг друга. Народ, в общем-то, не стеснялся, любовные истории и просто связи были обычным делом. Просто издавна было принято разделять будни и отвязное, безбашенное веселье, которое периодически требовалось некоторым для того, чтобы не сойти с ума от размеренной, правильной, регламентированной жизни.
Раздался мелодичный звук, кто-то просился на связь. Максим нажал клавишу ответа на пульте.
— Вот ты где, — сказала девушка на экране. — Работаешь?
— Да, Ксюша.
— Совсем комиссия по рабочему времени за тобой не смотрит, — шутливо сказала она. — Макс, будешь напрягаться — заболеешь.
— Да уж, — поддержал её Максим. — Мне бы наш «супер» домой.
— А чем так плохо? Зарядил, пошел домой… Утром придешь и все увидишь.
— Так интересно же… — ответил историк. — Потом, ты знаешь, ручная коррекция диапазонов расчетов порой до 10 раз уменьшает объем вычислений.
— Знаешь, после того, как ты вернулся с Гелиоса, я тебя не узнаю…
— В смысле? — поинтересовался Максим.
— Ты уже неделю здесь, а мы еще ни разу не встретились наедине. Что-нибудь случилось?
— В общем-то нет, — ответил Максим. — Совершенно случайно пересёкся со своим приятелем, а его «шлемоголовые» поволокли. Я их остановил, попросил отсрочки на 2 недели, а теперь вот пытаюсь выловить из взятого у него материала хоть что-нибудь ценное. А там — один мусор. Скорее всего, дальнейшее сканирование бессмысленно. Микрошеф никогда не подпишет запрос на передачу его нам. Если он не отчистился чтением мантры — поволокут его ребята из Корпуса Теней.
— Макс, ты с ума сошел, — ужаснулась Ксения. — Как же так можно?
— Он был моим другом.
— А я?
— Потерпи немного, девочка. Я скоро закончу.
Максим, конечно, немного соврал, данные Толика он уже обработал и признал совершенно непригодными еще пару дней назад. Теперь на очереди была его подруга, которая по всем параметрам должна была дать хоть немного данных. Историк торопился — это был его козырь на случай возникновения неприятностей из-за его самоуправства.
— Макс, — сказала девушка, — я конечно не должна этого говорить по телефону, но я просто уже не могу молчать. Я была в центре планирования семьи. Мне разрешили иметь ребенка.
— В самом деле? — удивленно, почти зло ответил Максим. — И от кого же? Кто этот счастливец?
— Глупый, — засмеялась девушка. — Конечно же, это ты… Мы смогли бы пожениться, официально взять отпуск лет на пять, поездить за счет джихана по Обитаемому Пространству, побывать в разных мирах.
— А работа? — вдруг спросил Максим. — Как же моя диссертация?
— Родить человека тоже большая, почетная и нелегкая работа, — ответила девушка. — Я вижу ты не рад…
— Это так неожиданно. Мне нужно подумать…
— Конечно, — поникнув, сказала Ксения. — Извини меня, такие вещи нельзя обсуждать через экран.
Девушка отключилась.
Компьютер пискнул, сигнализируя о конце работы. Максим уселся за терминал, изучая полученные результаты. Декодирование и сортировка дали несколько больших блоков информации. Первое, что бросилось в глаза историку — это коэффициент её структурированности. Практически все данные, из тех, что были приняты в ходе разведочной, обзорной сессии, содержали легко расшифровываемую информацию, касающуюся Мертвого Города, относящуюся к периоду предшествующему старинной катастрофе перенаселения, когда сама Земля восстала против двуногих.
На экране замелькали картинки давно прошедшей жизни: улицы и площади, здания и тротуары, фонарные столбы, деревья, интерьеры квартир и общественных зданий. Историк даже подумал, что данные сняты при помощи большого считывателя, так чётки были изображения, практически без неизбежного в этом случае тумана, скрадывающего контуры предметов и мелкие детали. Даже при беглом просмотре стало ясно, что Максим нежданно-негаданно вытянул счастливый билет в лотерее ВИИРовских охотников, найдя источник воспоминаний, который воплощался в этом городе 4 раза за двадцатое столетие. К тому же бывший при жизни маститым архитектором и художником, который специализировался по городским пейзажам, обладающим профессиональной зрительной памятью такой цепкости, что она пережила старую личность и досталась в наследство новому воплощению.
Его удача звалась Ирина, она была сексуальна, красива, но при этом больна на всю голову, взбалмошна и настроена портить мужчинам жизнь в лучших традициях городских столичных пролетарок четвертой четверти последнего века доисторического периода.
Максим засобирался домой, думая, что скажет Маре о причинах того, что уже второй раз на этой неделе засиживается на работе. Он совершенно не беспокоился, что кошка останется голодной, автоматика дома работала нормально, однако его любимица чувствовала себя совсем заброшенной в связи с участившимися командировками, отчего Максима мучила совесть. Историк выключил компьютеры и дезактивировал связь с суперкомпом института, думая о вечере в своём большом, теплом и пустом доме в обществе грациозной серой красавицы.
Максим опустился вниз, отметил карточку доступа, погрузился в свой, застывший на морозе "Корсар".
Историк разместился в тесноватом салоне, расположенном между пары двигателей подъемной тяги, ограниченном спереди сборкой из 4 реакторов повышенной мощности, а сзади маршевыми моторами от армейского десантного люгера.
Именно на этой новомодной сверхскоростной машине, способную выжать на форсаже 20 скоростей звука в стратосфере и совершать короткие переходы в открытом космосе, Максим пару раз в неделю для здоровья наведывался к своей любовнице на побережье Флориды, занимаясь по 4 — 5 часов изощрённой постельной акробатикой и возвращаясь ночевать домой ближе к полуночи, чтобы появиться на работе сонным, позёвывающим, витающим в облаках.
Коллеги находили этот аппарат мальчишеским, непрактичным и пижонским, предпочитая иметь атмосферные лодьи с большим салоном, куда можно было загрузить кучу всякого нужного и ненужного или даже колёсные мобили — средство передвижения оригиналов и маразматиков. Максиму приходило в голову, что и его самого считают мальчишкой, пижоном, стремящимся выделиться из общей массы любой ценой, благо странностей за младшим научным сотрудником отдела визуализации числилось предостаточно.
Размышляя о том, как ему следует поступить с выпавшим шансом, Максим автоматически начал готовить глайдер к взлёту. Реакторы запустились в стандартный режим. Обогреватель в салоне заработал на полную мощность. Поставленные в нейтральный режим двигатели быстро прогрелись. Все было готово.
Максим выбрал маршрут полета, дал энергию на моторы вертикальной тяги и включил ходовые. Глайдер бесшумно ушел по параболе в небо, повинуясь записанной в автопилот программе.
До жилища Максиму нужно было лететь минут десять. Его дом находился к югу от Владимира, на широкой, искусственно расчищенной поляне в заваленном по пояс снегом лесу. Летом туда с грехом пополам, при необходимости, можно было проехать на гусеничном вездеходе, но вот зимой наземного пути просто не существовало — снег скрывал мелкий кустарник, стволы поваленных деревьев, пни и глубокие овраги, которые легко могли стать причиной аварии.
Историк гордился тем, что живет в такой глухомани, не слыша никакого шума и не видя человеческих лиц без усилия со своей стороны.
Максим подумал, что, вступив в законный брак с девицей Ксенией, он вынужден будет расстаться со своим медвежьим углом и переехать поближе к цивилизации, — обязанности родителя требовали иметь дом с поликлиникой, магазином и детским садиком по соседству. Максим вдруг с ужасом подумал, что будет, если у них родится такой же, какими были они с Ксенией — человек, живущий первую жизнь, пищащий неразумный младенец, которого придётся всему учить?
Он даже помотал головой, отгоняя саму возможность такого. Обычно, люди рождались в полном сознании и с памятью о прошедших жизнях. Забота об отпрыске в этом случае сводилась к минимуму — 2-3 года, которые необходимы, чтобы дух освоился в новом теле, и ещё несколько лет, пока возрождённый человек не подтвердит возможность самостоятельной жизни.
За этими размышлениями Максим не заметил, как подлетел к цели. На сигнальном браслете вдруг замигал сигнал тревоги, кто-то ломился в его дом, пытался разбить стекла на террасе. Историк с усмешкой подумал о тщетности таких попыток. Он давно поменял стандартный 20 миллиметровый акрил на сверхпрочную бронекерамику. Но всеже Максим выключил автоматику и на форсаже проглотил последний отрезок дистанции.
Около дома странными скачками двигалось непонятное мохнатое розовое существо. Оно то махало лапами, то прыгало взад и вперед, изображая нечто среднеё между движениями медведя, застигнутого роем злобных лесных пчел и плясками доисторических обитателей Папуа Новой Гвинеи.
Периодически невиданный зверь колотил отодранной от беседки штакетиной по окнам, затем падал на снег сворачиваясь в кольцо и задирая кверху голые как у страуса ноги, охватывая их шерстистыми лапами.
При этом зверь орал дурняком так, что было слышно даже через керамические блистеры глайдера как минимум за километр.
Максим сначала принял существо за какую-то мутантную снежную обезьяну, которая сошла с ума. Он хотел было вызвать полицию, как вдруг увидел, что это человек, женщина в нелепо смотрящейся среди придавленного 20 градусами мороза снежного леса декоративной негреющей шубенке.
Как успел заметить историк, на ногах у неё были тонкие, обтягивающие сапожки на длиннющих шпильках, а юбка открывала ноги до середины бедер. В добавок, она была без шапки, спасая голову от мороза лишь собственными волосами.
Как женщина не дала дуба в холодном лесу, на пороге запертого дома, осталось для Максима загадкой. Смутное чувство узнавания подсказало Максиму, что это его ненормальная знакомая с Гелиоса, бывшая любовница Толика по имени Ирина.
Сразу же за этим Максим понял, что с давно забытым и снова неожиданно возникшим в его жизни приятелем что-то случилось. Иначе бы эта актриса погорелого театра не стала бы тут прыгать, изображая несчастную жертву, которой совершенно некуда пойти. Где-то глубоко в сознании мелькнуло лестное для Максима предположение, что он понравился Ирине как мужчина, но тут же увяло, стертое знанием этого реликтового типа женской психологии.
Максим лихо, с разворота посадил машину на землю, подняв вал снежной пыли. Он накрыл женщину, которая перестала верещать, плюхнулась на пятую точку, замерла, тихо подвывая и размазывая по лицу снег пополам со слезами.
Максим выскочил из аппарата к Ирине, которая тут же перестала драть глотку и без сил картинно откинулась на спину, закатив глаза, будто бы лишившись чувств.
Максиму ничего не осталось, как подхватить её на руки и занести в дом.
Женщине действительно пришлось несладко. Голые коленки, прикрытые лишь тонким, прозрачным материалом чулок стали красными, как вареные раки, щёки, уши и нос заметно побелели. Еще немного и Ирина бы обморозилась.
Максим не мешкая, стал оказывать нежданной гостье первую помощь: — сбросил с неё дурацкую шубу, завернул в толстый махровый халат, растер щёки, руки и ступни. Ирина лишь жалобно постанывала и стучала зубами. Решив, что кровообращение у женщины в достаточной степени восстановилось, Максим снял с Ирины те узкие и короткие куски материи и кожи, которые она носила в качестве одежды, и отнес её в ванну согреваться в горячей воде.
Там он скорее из любопытства, чем по необходимости помассировал ей плечи, ноги, грудь, зад, устроил голову Ирины так, чтобы она не захлебнулась, и хотел уже иди готовить ей чай с коньяком, как вдруг женщина протянула к нему руки, вцепилась, притянула к себе и впилась в губы горячим, страстным поцелуем.
Такой прыти, от ещё минуту назад умиравшей женщины, Максим не ожидал. Но поскольку его возбудило то, что он проделывал, он позволил Ирине почти насиловать себя. Скоро она прыгала на нем, так, что из ванной выплескивалась вода, а от её крика дребезжали зеркала и склянки с кремами и туалетной водой на полке.
Мара недовольно выглядывала из-за двери, пытаясь понять смысл происходящего безобразия.
Максим имел свою гостью до тех пор, пока она не выбилась из сил, потом отнёс в спальню и продолжил упражнения, наслаждаясь безответной покорностью женщины, которая только что билась в его руках, кусалась и царапалась в порыве страсти.
Ирина уснула практически сразу после того, как он её отпустил. Максим не стал ей мешать, хоть у него была к ней масса вопросов, и отправился в душ. Закончив, он перекусил, потом пошёл в комнату для медитаций на третьем этаже в юго-западной стороне дома. Мара не заставила себя долго ждать. Из-за косяка двери показалась серая мордочка, потом, убедившись, что незваной гостьи в комнате нет, кошка вошла внутрь, села и стала глядеть на хозяина вопросительным взглядом. Максим позвал животное к себе на колени. Кошка заставила себя долго упрашивать, показывая, как она недовольна событиями сегодняшнего вечера, потом легко вскочила на диван и перебралась на колени к хозяину.
Максим положил на животное руки и стал читать мантру, такой у них с Марой был заведен обычай.
Описать, что чувствует человек правильно и ритмично произносящий мантру бессмертия невозможно. Это состояние похоже одновременно на жар и на холод, на свет и на тьму одновременно. В точку сходится прошлое, настоящеё и будущеё. Остается лишь миг, который и является настоящей жизнью.
Максим слышал лишь свой собственный голос, доносящийся со стороны, не осознавая даже, что звуки эти издает его собственное тело.
"ОМ ТРАЙАМБАКАМ ЙАДЖААМАХЭ, СУГАНДХИМ ПУШТИ-ВАРДХАНАМ", — начал он в очередной бессчетный раз, как вдруг почувствовал какое-то движение под ладонями и увидел странное, опасное лысое, неприятно пахнущее существо с остатками торчащей рыжей шерсти на голове.
Ужас внушали длинные, красные когти и красный, блестящий свежей кровавой влагой рот, словно эта самка, пахнущая призывными, рассчитанными на существ противоположного пола ферромонами, только что терзала и грызла добычу, удовлетворяя лютый, многодневный голод.
Острые глаза моментально отсканировали её слегка помятое, напряженное лицо с остатками косметики, лживые, неприятные, пронизывающие глаза с суженными зрачками. Под гладкой кожей ходили крепкие мускулы — двуногая тварь явно собиралась броситься в атаку.
В пальцах зашевелились мышцы, пытаясь вытянуть когти из подушечек, спина стала непроизвольно выгибаться, в горле возникло тихое шипение, готовое перейти в душераздирающий вопль. В голове осталась только одна мысль — защитить себя, защитить хозяина...
Максим очнулся, посмотрел вокруг и увидел, что к нему идёт Ирина. Мара, выгнув спину, шипела на соперницу.
— Ирина, ты не могла бы подождать, пока мы закончим? — предложил Максим.
Женщина хотел что-то сказать, но сдержалась, в результате чего у неё изо рта тоже вырвался невнятный приглушенный звук, напоминающий шипение. Она развернулась и выбежала из комнаты.
Кошка снова опустилась на колени хозяина и испытующе посмотрела ему в глаза.
— Ты думаешь, я не понимаю, что этой швабре здесь не место? Даже Ксения с её идеей фикс продолжить человеческий род, лучше смотрится в этом доме, — сказал Максим. — Но мне нужно, нужно это ископаемое.
Кошка отвернулась и огорченно вздохнула.
— Мы избавимся от неё. Однако, придётся немного потерпеть.....
На стенных часах, мерно сменяя одна другую, плыли цифры. Была глубокая ночь. На тумбочке у кровати горела свеча. В тишине казалось, что её свет и создаёт мир, очерчивая круг реального. Все, что смутно угадывалось во мраке, принадлежало к иному измерению, царству теней, снов, небытия.
Со шкафа поблескивали 2 зеленых огонька, это вместе с людьми бодрствовала Мара, — посредник между мирами, страж спокойствия и телохранитель Максима. Она решила остаться, на случай, если хозяину потребуется помощь, хоть кошке и было неприятно, что чужое, неизвестно откуда пришедшее существо лежит на постели хозяина. Мара даже дала себя погладить, чтобы убедиться, что помойная человеческая самка ничем не больна. Теперь кошка внимательно наблюдала, за происходящим, готовая кинуться в бой при первых признаках опасности, грозящей её другу.
— Посмотри, как кошка глазами сверкает, — сказала Ирина.
— Ира, тебе бы понравилось, если бы тебя называли не по имени, а просто "женщиной"? — спросил её Максим. — Вот и Мару не называй. Она девушка умная, все понимает, только не говорит. А на тех, кто ей не нравится, Мара насылает порчу.
— Да, кошка у тебя непростая. И за себя постоять может, и защитить есть кому, — печально ответила Ирина. — А меня и сукой, и шлюхой, и как только не называли.
— Да ты что, — поразился Максим. — И кто тебя так?
— Да вот, далеко ходить не надо. Приятель твой, Толик. Он мне такие сцены устраивал, такие гадости говорил...
— Кстати о Толике, — перевел разговор Максим. — Я так и не понял, что же с ним случилось. Его Корпус Теней забрал? Или он сам помер с перепугу?
— Макс, не спрашивай меня про это, — пуская на глаза слезу, ответила Ирина, готовясь разразиться настоящими рыданиями.
— Ты подожди реветь. Объясняй все по порядку снова. Я долго слушал твой рассказ, но это все эмоции, вода. Какого черта тебя понесло к нему? Ты ведь знала, что он должен сидеть тише воды, ниже травы?
— Да, — виновато и жалобно ответила Ирина. — Но я соскучилась. Ты завел меня, разозлил, и исчез. Мне хотелось общества, побыть рядом с живым человеком. Пусть даже с ним. Ведь ты знаешь, у нас на Гелиосе с этим проблемы. На весь шарик людей — 29 тысяч с копейками. Даже призраков нет. Поговорить не с кем.
— И ты, устав сидеть одна без дела, решила проведать Толика?
— Да, — с ещё более виноватым и жалобным видом ответила женщина. — Я ведь не думала, что все так получится.
— А вышло так, — Максим сделал паузу, собираясь с мыслями. — Ты приехала и застала своего приятеля в непотребном виде.
— Копылов был пьян, как сапожник. При этом он пытался читать мантру. Я стала с ним говорить о своих проблемах. Мне хотелось от него немного поддержки и сочувствия. А он понес пургу про то, что я ничего не понимаю в духовном развитии. Что я просто кусок мяса, — Ирина усмехнулась. — И это он говорил мне...
— А что, Анатолий был сильно неправ? — иронически поинтересовался Максим.
— И ты такой же, как он, — с огорчением констатировала женщина. — Что от вас, начинающих еще можно ждать. Если бы ты хоть раз родился бы в полной памяти, одолеваемый сожалением о незавершенных делах и потерянных близких ты бы так не говорил. Если бы ты хотя бы лет сто выполнял духовные практики, ты бы понимал, как много дает время и как много оно отнимает. Ты ведь еще совсем мальчишка. Ты был ребенком совсем недавно, тебя, можно сказать только оторвали от материной сиськи. У тебя детство еще не выветрилось из заднего места...
Максим явно не ожидал, что вот еще две минуты назад депрессивно предававшаяся печали женщина пойдет в лобовую атаку, ударив по самому больному.
— Рассказал бы кто, чем я от нормального человека отличаюсь, — сказал Максим.
Ирина бросила на него взгляд, пытаясь понять, шутит или издевается этот странный мужчина. А если издевается, то над кем. Она смотрела на Максима долго, пронизывая насквозь. Наконец, её взгляд смягчился. Женщина поняла, что её новый любовник просто хочет узнать.
— А тебе никто об этом не говорил? — спросила она.
— У нас не принято распространяться на эту тему. Однако, я частенько ловлю своих знакомых на мысли, что Максим Величко еще ребенок. Хоть между тем этому ребенку 78 лет, у него два высших образования, тридцать лет работы в клинике для душевнобольных. Я о людях знаю все, знаю, кто чем дышит. Об чужих мыслях я догадываюсь еще раньше, чем их носитель осознает, что же пришло ему в голову. Я могу любого ввести в транс, если захочу.
— Ну вот видишь, Макс, ты еще совсем мальчик, — мягко остановила его женщина. — А теперь послушай старую суку. В первый раз умираешь по-настоящему. Тоннель, свет в конце тоннеля, ангелы, близкие. А потом вдруг понимаешь, что все это просто иллюзия, игры...
— Подожди, это совсем не так, — возразил Максим. — Я лично видел в воспоминаниях людей нечто подобное.
— Как тебе объяснить, — Ирина задумалась на мгновение. — Понимаешь, это правда и неправда одновременно. Правда, потому, что это на самом деле, а неправда потому, что можешь все прекратить в любой момент, стоит лишь захотеть. И ничего не остается. Лишь то, что хотел бы видеть. Потом, когда приходишь снова, имеёшь возможность сравнить.
— Что? — напряженно поинтересовался Максим.
— Как возвращаться с отягощенным сознанием. Те промежутки времени, когда я была куском пищащей, писающейся под себя плоти, в котором, как в тюрьме была заключена опытная, зрелая женщина, были самыми неприятными в моей жизни.
— Расскажи подробнеё, — попросил Максим.
— Нет, милый мой, — мягко отказалась Ирина. — Это очень личное.
— И случайному мужику там делать нечего, — продолжил за неё историк.
— Да, это правда. Ты удивительно точно схватил суть существования долгоживущих. Все уже было, все снова будет, когда этого захочешь, — Ирина огорченно встряхнула головой, — ничего не имеет ценности. Вообще, человек после ста лет уже не человек... Недаром, много раз живущие держатся группами, переходя из жизни в жизнь. Они называют это человеческими чувствами, близостью. А на самом деле — это просто неспособность установить новые отношения. И все потому, что прожив не одну жизнь, перемерив разные тела понимаешь, что все в мире относительно: любовь и ненависть, доброта и злоба, прекрасное и отвратительное. Нет никаких ориентиров, никаких критериев кроме собственного желания. Но вот беда, понимание этого лишает всяких желаний. Оттого то и посмеиваются над тобой вновь рожденный, потому, что ты платишь абсолютным за относительное.
— А ты сама, Ирина? — внимательно посмотрев на неё, спросил Максим, — Разве ты не держишься за это глупое относительное? Раз ты такая умная, умудренная жизнью... Зачем это тебе?
— Понимаешь... Действительно, чувствуется многолетняя практика, — Ирина замолчала, задумалась. — Ты правильные вопросы задаешь, Максим, прямо в точку. Когда до тебя доходит относительность всего, мир раскрывается вокруг от края и до края. А ты сам делаешься маленькой, ничтожной точкой, которая и не живет вовсе, а просто смотрит, плавно летя в потоках жизни. Просто смотрит, даже не оценивая, не мысля, не существуя. Просто часть потока. И тогда годится все, что угодно, лишь бы эту пустоту вновь сделать полной, восстановить границу.
— Иными словами...
— Мир — театр, люди — актеры.
— Это было и раньше. Фраза принадлежит доисторическому писателю семнадцатого века от Рождества Христова. Уже тогда это было.
— Но тогда люди не переходили из жизни в жизнь, и не проводили в одном теле сотни лет. А главное, в эту пустоту вокруг могли заглянуть лишь единицы. Теперь, когда добрый Князь Цареградский, да будет он трижды славен и благословен, отнял у людей возможность просто заботиться о самих себе, в поте лица добывать свой хлеб, наградил долгой жизнью и дал понять основы собственной сущности — эта непереносимая пустота встает перед глазами, стоит лишь на мгновение забыться и перестать творить никому не нужную мелкую клоунаду. Большинство людей вокруг тебя — живые покойники, которые изображают людей, чтобы не сойти с ума от осознания того, что сами уже давно мертвы как горячие, чувствующие, стремящиеся к чему-то существа.
Ирина замолчала. Максим притянул её к себе, она положила голову ему на колени. Он стал гладить её по рыжим волосам, словно ребенка.
— Ты хороший, Макс, добрый... Хоть и не любишь меня совсем... — сказала женщина.
— И все же, что случилось с Толиком?
— Мы поругались. Я сказала, что он полное ничтожество, что спала с тобой. — Ирина жалко посмотрела на Максима. — Я была зла на тебя. Мне хотелось достать тебя хотя бы так. Толик просто взбесился. Он принялся грязно ругаться и бить меня. Я ударила его, сбила с ног. Он хоть и выглядел грозно с виду, был просто студнем. Заперла его в комнате, вызвала такси и улетела. Он долго ломал дверь, потом, наконец, выбрался, сел на свой драндулет и погнался за машиной аэротакси. Тут или сработала автоматика, или шлемоголовые, наконец, проснулись... Из сияющего зенита вынырнула пара люгеров Теневого Корпуса.
Толик, у которого индикаторы были не просто красными, а пунцовыми, попытался удрать, врезался при маневре в воду и пошел ко дну. Потом его достали... Он умер еще до удара, от страха. Не выдержало сердце.
— Как я понимаю, ты была этим не слишком расстроена...
— Да, пожалуй. Мне тогда так казалось. Но через пару дней у меня на браслете стал коротко так, на мгновение вспыхивать красный огонек. Мне не помогало ничего. Ни душеспасительные беседы с гуру, ни чтение мантры. Я чувствовала себя убийцей...
— Ты испугалась, и приехала ко мне... Кстати, где твой браслет?
— Где-то на улице...
— Обязательно надо будет получить новый, — предостерег её историк.
— Да... Я чувствовала, что только ты сможешь мне помочь. Если не вылечить, но хотя бы защитить от полуроботов из Корпуса.
— Могу... — ответил Максим, чувствуя себя подонком. — Как ты узнала адрес?
— Земля, ВИИР, Величко — исчерпывающие сведения, — Ирина улыбнулась.
— А что за представление ты устроила у дома?
— Да, глупо получилось, — вздохнула Ирина, выгибаясь и поворачиваясь, как большая кошка. — Но тебе ведь понравилось.
Женщина хитро взглянула на Максима.
— В общем-то да, — согласился он.
— У тебя стоял, как лом, уже когда ты нёс меня, беспомощную и покорную...
— Хитрую и коварную, — тон ей ответил Максим.
— Ну, не без этого, — согласилась Ирина. — Правда коммуникатор я в снег уронила не специально. А там оставалось только надеяться, что ты никуда не улетел. Дурацкое изобретение поляризационные ставни. Изнутри видно, что делается снаружи, а из дома ни одни лучик не выйдет. Есть свет, не света — окна все равно темные. Я думала ты дома, даже такси отпустила.
— Зачем?
— Чтобы не прогнал, — призналась женщина.
— Давай спать, — предложил Максим.
— Как скажешь, милый, — сказал Ирина.
Через некоторые время, сквозь сон, Максим услышал, как она плачет.
— Что случилось? — спросил он, заживая свечу.
Женщина вся сотрясалась от рыданий, отворачивая лицо от Максима.
— Нет, не надо, — повторяла она. — Не тебе смотреть, какая я стала некрасивая, — повторяла она сквозь слезы.
Эта маленькая истерика разбудила Мару, которая укоризненно посмотрела на мужчину и женщину, словно спрашивая — "Какого черта вам не спится, люди?". Кошка выгнула спину колесом, потянулась, легла. В темноте зелеными звёздами засияли её глаза. Мара снова лежала и слушала, готовая вступиться за своего хозяина.
— Расскажи мне о Толике, — попросил Максим. — Какой он был, чем жил, к чему стремился.
— Толя был славным парнем. Мы знакомы с ним лет 15. Для него оказался большим даже тот короткий срок, который он прожил. Раньше, он, наверное, бы прожил полную приключений, лишений и опасностей жизнь, состарился и умер. Но джиханская магия не дала ему стареть так, как требовал того его ум. А джиханский строй не давал ему почувствовать вкус жизни. Он, наверное, рассказывал тебе.
— Да, — ответил Максим. — И про Дальнюю Разведку, и про гниду из отдела кадров, и про рухнувший тоннель.
— А он не говорил про то, как сеял пшеницу? — спросила Ирина.
— Нет, — ответил Максим. — Расскажи.
— Толик распахал участок возле дома, 10 на 10 метров и засеял невесть откуда взявшимися зернами пшеницы. Поливал из шланга, удобрял комплексной подкормкой для цветов, птиц отгонял. Потом сам срезал стебли серпом, который сам выковал в сарае, обмолотил и уже думал потом, как на будущий год засеёт гектар, не меньше. Ты знаешь, я давно его не видела таким счастливым. У него была цель в жизни. Такая простая, которая требовала приложить чувства и руки до пота. Он хотел открыть пекарню и печь настоящий хлеб, по старинным рецептам. Просто так, чтобы люди вкус этот не забыли. Он бескорыстный был, хотел только нужность свою почувствовать. Представляешь, обычно непоследовательный и ленивый, не доведший ни одного дела до конца, Толик сам собрал из заказанных деталей плуг и выписал маленький, но мощный гусеничный вездеход.
Он каждый день со мной обсуждал, когда же, наконец, можно будет сеять зерно снова, раз от раза все больше и больше, хвалил климат Гелиоса, который позволял снимать несколько урожаев в год, как вдруг пришел вежливый чиновник из экологического контроля, — женщина раздраженно умолкла.
— Ну и...
— Он сказал, что распашка земли нарушает биологическое равновесие и вызывает эрозию почв. А на такие дела контроль глаза закрывать не будет. Одно дело, если кто-то разводит пшеницу на клумбе вместо цветов, другое, если готовится распашка земли в промышленных масштабах. А от спутников наблюдения ничто не скроется. Сверху видно все... Никогда не забуду, как этот негодяй вежливо высказал сомнение, в его, Толика, душевном здоровье. Просто так, между прочим, заметив, что субстратно — клеточные технологии способны дать больше и лучше...
— Что было дальше?
— Дринк-дринк, буль-буль, — устало и зло сказала женщина. — Толику нужно было чем-нибудь таким заниматься. Чтобы всего его захватило, чтобы было важным, нужным, полезным. Чтобы на виду быть, значимость свою чувствовать. А не работа, — так пьянка.
— А чем-нибудь еще заниматься он не пробовал?
— А что он мог? Нарубил из сухостоя и бурелома уродцев — без слез не взглянешь. Это кто-то ему сказал, что у него неплохо деревянная скульптура получается. Благо Толик не конченый дурак был, небольшое понятие о прекрасном имел. Пустил все на дрова. Да и дрова сейчас никому не нужны...
Пытался камни шлифовать — но кому это надо, когда машина сделает это лучше и быстрее. Пытался лепить кособокие кувшины, горшки и глиняные свистульки в стиле этно, — не получилось. По образцам так, еще на троечку с минусом выходило. А когда Толик сам придумывал модели — народ или плевался, или ржал в голос. А Толик, он же такой самолюбивый был...
Короче, не нужен простой, работящий, не хватающий с неба звёзд, мужик оказался.
— Да... — протянул Максим. — Заработал синдром ненужности... Тут его и цапанули ребята в шлемах.
— Максим, ты, конечно, извини, но вы здесь все извращенцы полные. Это вас нужно шлемоголовым хватать. В Царьграде люди встречаются на вечеринках и трахаются, даже не спросив имени. Мужчины держат биодроидов для секса, похожих на телеведущих, актрис и даже императрицу. Молодые девчонки не могут уснуть без грезогенератора. И это никого не смущает. А когда мужик..... Ладно, проехали. Ты ведь кстати тоже...
— В смысле? — Максим напрягся.
— Святую молитву Господу, которая продлевает дни жизни тел наших и дает бессмертие духа, пускаешь на животное.
— Кто это животное? — недобро поинтересовался Максим. — Ты ври, да не завирайся.
Со шкафа донеслось отчетливо слышимое шипение.
— Я пока ты... Ну, там, в комнате на третьем этаже...
— Ну...
— Я в гостиной видела фотографию. Там Мара совсем старенькая. И дата стоит 20-ти летней давности. Сколько же ей лет?
— Полтора года, — спокойно ответил Максим. — Вы на меня это не повесите.
— Хорошо, Маре полтора года, — согласилась женщина. — Ты добрый, Макс. Пожалей и меня беспутную.
Женщина положила голову ему на плечо, а через мгновение уже спала крепким, здоровым сном.
— Ну что вот с ней делать, — сказал Максим кошке.
Та легко спрыгнула со шкафа, пробежала по полу и устроилась на своё законное место — на подушке возле хозяина..."
В дверь вежливо, но решительно постучали.
— Фёдор Андреевич, — вам пора капельницу делать, донёсся из-за двери голос медсестры.
— Сейчас открою, — отозвался Конечников, раздраженно буркнув. — Почитать не дадут спокойно.