Призрачный след вечной жизни. отрывок из романа па

Старая версия романа. Сохраняется как первый вариант романа.
Новая версия представлена в разделе "Свет обратной стороны звезд".

Глава 13.

ПРИЗРАЧНЫЙ СЛЕД ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ.

За окном хмурилось низкое, серое небо. Больной свет плотно завешенного дождевыми облаками светила проникал в палату. Из форточек порывами налетали влажные сквозняки.
После обычного разговора о здоровье и обслуживании, полковник, помявшись и вздохнув, перешел на подчеркнуто официальный тон:
 — Фёдор Андреевич, до полного восстановления функций головного мозга, прошу Вас впредь воздержаться от полетов выше 20 сантиметров от поверхности и скоростей больше 2 метров в секунду даже на транспортном кресле.
— Ну, чтож, я понимаю, что это решение продиктовано заботой о моей безопасности и готов подчиниться. Однако, упражнения на тренажере, быстреё помогли бы войти мне в форму.
Особист задумался, потом сказал:
 — Тренировка в вечерние или утренние часы вас устроит?
— А отчего нельзя заниматься в нормальное время?
Полковник аж вспотел.
— Поймите, Фёдор Андреевич, тренажеров не хватает, график загрузки очень плотный. Чтобы тренироваться только Вам, придется блокировать отсек, выставлять охрану…
 — А что, на мне написано, что я не такой как все? — с холодной улыбкой произнес Конечников. — Почему я не могу тренироваться с остальными?
— Можете, если хотите, чтобы вас расшифровали. По легенде вы герой, суперасс, который невероятным маневром сбил 2 тяжелых эланских крейсера, а тут Вы при всех покажете себя хуже новичка. Сразу возникнут вопросы, что за человек занимает палату — люкс.
— Нахожу ваши доводы не лишенными здравого смысла… Но черт возьми, сколько я могу торчать в этих четырех стенах?
— Может нам прогуляться в библиотеку?
— Помилуйте, полковник. Разве там есть что читать? Или я похож на любителя сказок?
— Там есть на что взглянуть, если опуститься поглубже.
— Ну, слава Богу, вы сочли меня достойным посетить спецхранилище, — иронически сказал Конечников. — Разумеётся, я хочу, вы тут уморили меня без чтения.
 — Прошу прощения Фёдор Андреевич, правила запрещают выносить книги из спецхранилища. Как было бы просто, если литературу из спецхрана Вам могла бы приносить медсестра, она же отвечать за их сохранность, когда вы спите или находитесь в невменяемом состоянии.
— Поставить дежурить сотрудника первого отдела, вы понятное дело не смогли…
 — Фёдор Андреевич, правила. Да и всему свое время. Нервная энергия — ресурс ограниченный даже у Вас. Доктор только сейчас рекомендовал Вам больше находиться на свежем воздухе и читать.
— После того, как я чуть было не разбился, изображая ПКДР -2, поражающую цель… Как я понимаю, медсестры не имеют допуска, чтобы сопровождать меня в этот отдел библиотеки. Поэтому я буду лишен общества Виктории, Марины, Беллы или Елены.
— Совершенно верно.
— Могу Вас утешить, — с усмешкой сказал полковник. — Допуска А-4 нет и у меня.
 — Вот как? — удивился Фёдор. — И кто же эти счастливчики, которые смогут быть моими гидами по океану времени?
— Вы рассчитываете на молоденькую научную сотрудницу? — пошутил особист.
— Не думаю, что это понравилось бы Виктории, — усмехнулся Конечников.
— Виктория может совершенно не волноваться. Вашим лоцманом будет Афанасий Константинович Огородников, — личность совершенно неординарная. Десятки поколений студентов исторических отделений нашего местного университета молились, чтобы попасть на экзамене к кому угодно, хоть к черту, но не к нему.
— Он что, сильно старый? — озабоченно спросил Фёдор.
— Как всегда, вы схватили самую суть. Но это единственный человек, допуск которого позволяет находиться в хранилище. Кроме того, дело он свое знает в совершенстве.
— И что, больше никто не сможет попасть в хранилище? Это ведь неудобно.
— Автоматика, — сокрушенно вздохнул полковник, — вещь совершенно неподкупная.
Фёдор с тревогой подумал, как аппараты сканирования отреагируют на чужой идентификатор, который ему дала княжна Александра, то есть Дарья Дремина или как там её еще….
— Жаль, что мы не может все заменить надежной автоматикой. Курс процедур приведения хранителей к лояльности, штука длительная и не дающая 100% гарантии, — важно озвучил Фёдор, то, что подсказала ему интуиция.
Полковник посмотрел на своего пациента с непередаваемым ужасом, но от вопросов воздержался.
 — Если можно ехать уже сейчас, то давайте позовем Елену, — предложил Конечников.
— Ну, зачем, я сам не сочту за одолжение, — предложил полковник.
— Идет.
Фёдор подъехал к платяному шкафу. С ловкостью заправского лакея, особист протянул Кроку свежую майку, развернул накрахмаленную до хруста рубашку, помог Конечникову одеть и застегнуть китель с капитанскими погонами, завязал галстук. Ноги Фёдора укрыли пледом. Конечников посмотрел в зеркало и остался доволен своим видом. Несмотря на инвалидное кресло, и неуставную нижнюю часть одежды, получился бравый и элегантный выздоравливающий офицер.
На улице моросил легкий, совершенно нехарактерный для этого времени года дождик и Фёдору пришлось натягивать тент своей тележки. Полковник пошел рядом с ним, рассказывая, какой замечательный выбор художественной литературы и исторических документов хранится в специальном отделении университетской библиотеки. Некоторое время он героически мок, пока из корпуса не выскочила медсестра и не вынесла своему начальнику зонтик. Тонкий халатик моментально напитался влагой, сделался прозрачным, показывая молодое упругое тело сотрудницы отдела безопасности. Фёдор некоторое время глядел на её просвечивающуюся сквозь прозрачный лифчик грудь с твердыми темными сосками, завивающиеся в мокрые колечки волосы на лбу, правильное личико с озорным, задорным выражением. Девушка улыбнулась Конечникову, отдала зонтик и пустилась обратно с еще большей скоростью. Фёдор проводил её глазами, глядя даже не на обрисованную мокрой одеждой ложбинку между ягодиц, а просто на то, как легко, непринужденно бежит девушка обратно под защиту стен к мохнатому полотенцу, стакану горячего чая и фену с восхитительно теплой струей.
— Борис Николаевич, скажите, а по каким критериям вы подбираете девушек?
— В смысле? Надоели ваши, хочется разнообразия? — понимающе поинтересовался полковник.
— Отчего они выглядят такими счастливыми? — спросил Фёдор.
— Они молоды, хороши собой, устроены, очень неплохо зарабатывают. Потом они….
— Что? — спросил Конечников.
 — Ну, вы же сами все знаете. Для простой девчонки, у которой ничего нет кроме смазливой мордашки, попки и ножек, — это все равно, что вытащить счастливый билет на лотереё жизни.
— Просто завидно, — признался Фёдор. — Как бежит легко.
— Ничего, и вы также бегать будете, — утешил его полковник.
Библиотека помещалась в старом, ветшающем корпусе на отшибе. Посетителей практически не было. Интерны и ординаторы, студенты медицинского университета и редкие раненые в серых пижамах располагались в читальных залах на втором этаже и третьем этаже. На первом, в абонементе было полное затишье. Особист проводил Фёдора до служебного отдела.
Их уже ждали. Седой старик с длинными, спутанными волосами и засыпанном перхотью мундире гражданского чиновника, надетого на неопределенного цвета свитер, горловина которого торчала из под ворота с петлицами чиновника исторического департамента.
— Здравствуйте Афанасий Константинович, — приветствовал его полковник.
— Здравствуйте, дражайший Борис Николаевич, — ответил ему с характерными дребезжащими старческими интонациями в голосе хранитель спецотдела. — А это, как я понимаю, наш гость, кхм... боевой капитан, командир гиперпространственного крейсера — разведчика.
— Прошу звать меня Фёдор Андреевич Конечников, — твердо сказал Фёдор.
— Разумеётся, молодой человек, разумеётся, — сказал старик, протягивая свою высохшую ладонь для рукопожатия.
Она была совсем слабой и костлявой, точно лапка мертвой птицы.
— Оставляю Фёдора Андреевича на ваше попечение, Афанасий Константинович. Покажите ему все, что он захочет, дайте пояснения, если потребуется.
— А допуск нашего гостя?
 Фёдор извлек из-под рубахи золотой медальон. Старик — историк тихо и сладострастно замычал.
— Полагаю, никаких проблем здесь не возникнет, — отрезал Фёдор, продолжая движение по тропе самозванства, которая заводила его все дальше и дальше в непроходимые и опасные дебри.
— Милости прошу, милости прошу, — кланяясь и делая приглашающие жесты, сказал хранитель.
— Честь имею, — произнес полковник, щелкая каблуками.
— Да-да, вы свободны Борис Николаевич, — любезно, хотя несколько рассеяно ответил ему Фёдор. Полковник ретировался.
Хранитель поманил Фёдора.
Неповоротливая воздушная телега поплыла за стариком. Конечников отметил, что в завалах пыльных книг, выставленных на полки и просто сложенных перетянутыми ремнями пачками, обозначено подобие прохода. Видимо прихода выздоравливающего Управителя ждали. Но места все равно не хватало и наваленные друг на друга пыльные реликвии с грохотом падали, опрокинутые не вписавшимся в габарит креслом. Хранитель извинялся за беспорядок, а Фёдор и не думал останавливаться.
Они вышли в довольно широкий коридор с облупившейся краской на стенах и истертым, пузырящимся пластиком на полу. Проход имел явный наклон. Фёдор с провожатым прошли 3 или 4 поворота, опускаясь вниз. Дорога едва освещалась тусклыми желтоватыми лампочками, скупо воткнутыми так, чтобы не идущие не остались в полной темноте. Конечников удивился, почему старик не воспользуется большим фонарем, который колотил хранителя по высохшему заду, но не стал. Мало ли, какая могла быть на то причина. Может быть, профессор Огородников видел в темноте не хуже Фёдора.
Стало влажно, на стенах заблестели капельки воды, появился запах гниющей древесины. И действительно, вокруг лежали сопревшие скамейки и тумбочки, связки влажных, рассыпающихся от времени газет, жерди, ржавые тяпки, расползшиеся мешки. У стен угадывались ведра и жестяные бачки с окаменевшей краской.
Фёдор уже хотел было прекратить движение по этой подвальной помойке, как вдруг коридор без всяких изысков вывел в просторный подземный зал. Откуда-то сверку проникали жалкие отблески солнечного света с поверхности. Лишь по ним угадывалось насколько огромно подземное помещение.
— Извольте, — торжественно сказал старик, нажатием на кнопку карманного пульта, зажигая двойной ряд сильных, остронаправленных молочно — белых ламп на стенах.
Источники света были обращены к темной, явно массивной полусфере. Шизофренический бардак словно по волшебству заканчивался в 20 метрах от сооружения.
 — Подождите, господин. Чтобы войти, мне нужно подтвердить свои полномочия.
Старик двинулся к сооружению как раз туда, где угадывался блок каких-то приборов.
Конечников подождал немного и двинулся следом. Как только кресло Фёдора пересекло границу светового круга, сфера издала тихий, протяжный, мелодичный звук. Поверхность, напоминающая половинку куриного яйца, пришла в движение, которое угадывалось лишь по звукам работы тихого, но мощного механизма, приводящего в движение сферическую броню.
— Однако… Вот я и думаю, кто у кого провожатый, — ворчливо пробурчал себе под нос профессор, так и не успев пройти идентификацию.
Люди вошли на круглую платформу.
Перед тележкой Фёдора возникли туманные сгустки, и прямо в воздухе проступили слова: «Статус Вашего спутника?»
 — Прежний, — ничуть не удивившись, ответил Конечников. — Пожалуйста, прибор для идентификации.
Из пола вырос столб, увенчанный разрезанным пополам шаром с углублением сложной формы с плоской стороны. Хранитель резво подбежал и приложил туда свое лицо.
В воздухе, перед хранителем появились слова: «Здравствуйте Афанасий Константинович. Прошу прощения за то, что не узнал Вас».
 А затем сгустки пламени перетекли к Фёдору, задавая ему вопрос зеленоватым светящимся пламенем: — «Какие будут поставлены задачи?»
 — Я желаю, чтобы хранитель делал свое дело, а я сам хотел бы лишь смотреть и слушать, — распорядился Фёдор.
 «Будет исполнено» — мигнули огни.
— Приступайте, пожалуйста, Афанасий Константинович, — предложил Конечников.
— Извольте, Фёдор Андреевич, — еще не слишком оправившись от шока, сказал профессор Огородников. — Подумать только, страж не узнал меня.
— Бывает, — неопределенно сказал Конечников.
— А если бы вы приказали ему оторвать мне голову?
— Значит такова ваша планида, — иронически ответил Крок. — Мы так и будем стоять? Ну не знаю, развлекайте гостя.
— Господин, мы сейчас опустимся на глубину 4125 метров в главный зал хранилища. Путь вниз долгий, около 15 минут. Небольшой видеоряд и хорошая музыка скрасят вам путешествие.
Платформа пришла в движение, отчего люди оказались в глубоком колодце. Впечатление довершила выступившая из пола зеркальная пленка, в которой отразились стены, механизмы и люди на подъемнике. Поскольку провожатый стоял совершено спокойно, Конечников не отреагировал на погружение в блестящую жидкость... Пребывание в ней не доставляло неудобств, и вскоре Фёдор с головой ушел в зеркальную субстанцию, напоследок взглянув на свое лицо из необычного ракурса. Пятно света над головой разрезалось на дольки и пропало.
В темноте раздались тягучие, вызывающие смятение звуки древнего духового инструмента, называемого саксофоном. Фёдор отметил, что они миновали пару затворов- диафрагм, делящих идеально гладкую трубу подъемника на участки 50 метровой длины. Внезапно темноту сменило зеленоватое свечение голографического проектора. Оно длилось секунду, потом металлическая, темная шахта исчезла.
 Фёдор оказался над снежно равниной. Перед ним, причудливая игра природных или иных сил создала практически идеально выглаженную воронку, напоминающую гигантский, вмороженный в прозрачный лед пузатый бокал, толстые стенки которого высоким валом были подняты над поверхностью замерзшего моря. Лед, из которого было создано это сооружение, отличался от однородно — прозрачного сплошного монолита ледника. Его слоистая, полупрозрачная срезанная сверху сфера, угадывалась по градиенту преломления света даже сквозь толщу замерзшей воды.
В этом аквариуме помещалось искрящеёся великолепное ледяное сооружение, само совершенство, созданное по прихоти кого-то или чего-то.
В лучах Солнца, словно облитые сахарной глазурью, блестели купола, изогнутые, как стволы деревьев башни, прямые и наклонные галереи, поднятые как грибы на умопомрачительных тонких ножках открытые площадки. Внизу, в массивных темных льдинах угадывались стилизованные крепости и вытянутые готические замки.
 — Печальный итог, не правда ли? — спросил старик.
В голове Фёдора, словно что-то щелкнуло. Во сне его сна, показанном ему Мариной, все это выглядело совсем по-другому.
— Мне больше нравилось, как было раньше.
— Вот так? — спросил хранитель, меняя кадр.
Волны грозного ревущего моря разбивались о невидимую преграду, понемногу намерзая на прозрачной поверхности силового поля.
Туман наполнял глубокий сферический проем, в котором на самом дне угадывались желтые фонари аллей заросших елями и березами парков. Из этой молочной, темной бездны гибко вставали анфилады и арки, стены, башни, мостики зданий, которые Фёдор на первом слайде посчитал просто игрой природы. Ракурс съемки позволял судить о том, насколько огромен защищенный от бушующей водной толщи участок на дне.
— Мне больше по-сердцу, когда в этом месте светило ласковое солнце, вечера были тихи и спокойны, жизнь размерена и разумна, а океан еще и не думал наступать на благословенную землю, — сказал Конечников, вспомнив чувства человека, которым был когда-то сам, и чья жизнь ему привиделась в кошмарных снах блока смертников.
Старик перевел изображение. На этом снимке равнина была завалена снегом. Ледяной кратер, превращенный в холм, был скрыт холодным белым слоем и лишь угадывался по коническому углублению в центре.
 - А по мне хорош самый первый кадр, — сказал профессор. — Так бывает после сильных бурь, когда смерчи подчистую выдувают снег из котловины. Представляете силищу — вырвать слежавшийся снег из «стакана» двухкилометровой глубины, сточив его до прочного тысячелетнего льда. На полюсе ветра в 400 км/час не редкость. Но с какой скоростью мчатся потоки- чистильщики, трудно даже представить. Если задуматься, все это напоминает, что прошлое иногда можно видеть воочию.
— Я бы хотел, чтобы оно действительно возвращалось в кружащем голову калейдоскопе запахов, красок, ощущений, а не просто напоминало о себе обледенелыми, насквозь промороженными остатками, — ответил Фёдор.
— Да…- потрясенно сказал хранитель. — Я Вас понимаю… Год проходит за годом и все больше хочется вернуться в те года, когда был молод, а мир вокруг ярче… Ничто не в силах противиться напору прошедших лет. Даже такой могучий человек как Князь Князей не устоял под потоком времени. И его Дом Вечности погребен под ледниками нового полюса. Обычно, Стакан, как называют это место, полярные наблюдатели, завален снегом доверху и похож на банальный взрывной кратер от падения метеорита. И лишь раз в несколько лет открывается то, что скрыто внутри.
 — Но отчего такая правильная форма у котловины? — удивился Фёдор.
— Даже когда вода поднялась много выше полуторакилометровых башен дворца, она все равно не смогла одолеть силового поля. Так и замерзла прозрачной глыбой с зазубринами волн наверху — ледяной аквариум былого величия этого места. Генераторы потом испортились — вечного нет ничего. Снег засыпал давно мертвые деревья и пустые здания дворцового комплекса. Так образовалось это чудо природы. Но к тому времени люди больше тысячи лет как покинули эту ставшую не слишком пригодной для жизни область планеты. Поговаривают, что где-то там остался тот, закопанный в безымянную могилу глубоко под землей, чье имя теперь не упоминают.
— Хоть нынешний император тезка и прямой потомок этого человека, — с ухмылкой сказал Конечников.
— Вот такие странности судьбы, — отозвался старик. — Ну хорошо. Вот Вам то время, которое нравиться больше всего.
Эффект присутствия был полный. Над покрытой сумерками и туманом землей оранжевым огнем горели башни, освещенные заходящим за горизонт светилом. В кадр попало несколько чаек, таких же оранжевых от солнца, как и высотные строения комплекса. Птицы лениво и безмятежно парили, завершая образ тихого неспешного вечера давно прошедшей эпохи. Они летели так близко от оператора, что отчетливо различалось каждое перышко, и было видно, как горит в глазах птиц отражение утопающего в плотной дымке у горизонта Солнца.
Конечников на какой-то момент мысленно перенесся в пространство над Царьградом, почувствовал покой и отрешенность ясного летнего вечера, полного пьянящих ароматов земли и подступающей влажной свежести ночи. Тихая темная земля и безмятежная светлая высота.
— Я Вас расстроил? — спросил старик.
— Все проходит, — ответил Фёдор.
На экране возникла молодая женщина в открытом парадном платье. Она выглядела просто потрясающе: рыжие, цвета темной меди кудри оттеняли гладкость смуглой кожи, похожие на зеленые омуты глаза с дразнящей полуулыбкой заглядывали в душу зрителя. Неширокие, точеные плечи, крепкая, сильного обнаженная грудь, тонкая талия, подчеркнутая фасоном платья, открытые до середины бедер крепкие и стройные ноги не давали оторвать взгляд от картинки.
 Смятение Фёдора усилилось, когда в женщине он узнал Дарью Дремину, то — есть княжну Александру.
— Ну, как? — поинтересовался хранитель? — Хороша?
— Недурна, — ответил Фёдор. — Мы знакомы.
— Господин, долгие века эта женщина была эталоном красоты. Мужчины мечтали обладать женщиной похожей на эту, дамы чего только не делали, чтобы приблизиться к идеалу.
— Я знаком именно с ней. Зрительная память у меня работает без сбоев. Она особенная: глаза этой леди в темноте светятся как у кошки. Еще я знаю, что всем ароматам она предпочитает «Дикий сад» и любит покурить хорошую дурь.
— И как давно вы с ней знакомы? — осторожно поинтересовался хранитель.
— Со времен моего детства, — ответил Фёдор. — Когда это было, не спрашивайте. Капитан Конечников тогда еще не родился.
— О… — только и сказал старик.
Кадр сменился. На экране Дарья Дремина стояла под руку с человеком в богато украшенном мундире, с парадным мечом на поясе. Мужчина был высок, подстать своей спутнице, хорошо сложен. Только лицо было заслонено черным прямоугольником. Именно туда, за черную границу смертного забытья ласково и нежно улыбалась Дарья, с любовью и радостью отвечая на внимание человека без головы.
— Да, уж, — сказал Фёдор. И повинуясь интуитивной догадке, прибавил. — Кто только позволяет хранить такие фотографии.
Ему стало понятно, кого имела в виду Александра. Изнутри легонько кольнула ревность.
— Лицо закрыто… А так никто не догадается, что это Проклятый. Не правда ли, странные зигзаги делает жизнь — продолжил хранитель. — Пророк Господень, Князь Князей, Джихан Цареградский, Самый Почитаемый и Проклинаемый и, наконец, просто Проклятый, человек, вычеркнутый из истории.
Конечников состроил на лице легкую гримасу неудовольствия.
— Не надо мешать людям быть людьми, — назидательно сказал старик, посмотрел на Конечникова, и тут же поправился. — У Вас, господин, наверняка другое мнение по этому вопросу.
— Нет, оно вполне совпадает с вашим, правда мотивация другая: — попользовался сам, дай попользоваться другому, — с усмешкой ответил Крок.
— Да уж, любила она его. Как она его любила… Она же его по-сути и убила. Одно слово — ведьма. А какая женщина с рыжими волосами и зелеными глазами не ведьма… — ворчливо добавил старик.
Кабина остановилась. В темноте светилась лишь единственная тусклая дежурная лампочка. Над головой горело еще несколько далеких и едва различимых обычным зрением огоньков. Было неёстественно тихо. Конечников ожидал спертого, стоялого запаха подземелья, жары которая бывает в глубоких шахтах. Но тут все было по- другому. Откуда-то сверху тянуло морозным сквознячком, словно из настежь раскрытого зимой окна.
Конечников повернулся в сторону и напряг глаза. Включилось ночное зрение. Темнота отступала медленно. По мере того, как черная стена тьмы отходила назад, проявлялись все новые и новые детали этого странного места.
 Подъемник оказался на крыше громадного здания. В голове у Фёдора промелькнуло слабое удивление, — так просто не могло быть. По его ощущениям платформа все время двигалась вниз.
Здание находилось в окружении других таких же шестигранных строений. Гексагональные крыши располагались под разными углами к плоскости, на которой находился Фёдор. Он увидел ряд расположенный перпендикулярно, и даже здания над своей головой.
Внезапно Конечников понял, что находится внутри шара диаметром должно быть в пять или шесть километров. Весь внутренний объем шара занимали ступенчатые пирамиды со срезанной верхушкой, поставленные так, что благодаря кривизне внутренней поверхности хранилища, расстояние между равными по высоте секциями пирамид было примерно одинаковым. Особое впечатление произвела на Конечникова оппозитная пирамида, перевернутый двойник той, на вершине которой оказался Фёдор после долгой дороги вниз.
 — Как любопытно решена задача максимальной плотности заполнения пространства элементами хранилища, — произнес Фёдор, вслушиваясь в мертвую тишину, подземелья.
— А заодно и генерации стабилизирующего поля, — откликнулся профессор. — Господин, на какие документы вы хотели бы взглянуть?
— Для начала включите свет.
 — Прошу прощения, господин, — отозвался хранитель, производя манипуляции на портативном пульте. На крыше загорелись прожектора, отчего Конечников вернулся в видимый глазами обычного человека мир, в котором ослепляющая иллюминация лишь слабо очерчивала ближайшие громады.
— Привычка…- продолжил извинения старик. — Порой я подолгу сижу здесь в темноте, наслаждаясь покоем и тишиной.
 — Вас не угнетает, что миллионы тонн висят над головой, готовые сорваться? — поинтересовался Конечников.
— Хорошая шутка, — шамкающеё засмеялся профессор. — Действительно, когда я увидел все впервые, мне стало не по себе. Но потом, когда понял, что в этом пространстве гравитация действует от центра к краю, стал наслаждаться. Один час, проведенный здесь, омолаживает на 50 часов.
— Ну ведь есть и болеё радикальные средства, — намекнул Фёдор, почему-то вспомнив молодильную воду Гремячки.
— Что позволено Юпитеру, то не позволено быку, — с тоской произнес хранитель. — Не смейтесь над стариком.
— Что вы, Афанасий Константинович — ответил Фёдор.
— Мой господин, выберите, то, на чем хотите остановить свое внимание. Период, тему, автора, — официальным тоном, сердито произнес старик.
 — Афанасий Константинович, не обижайтесь, — сказал Конечников. — Лучше дайте что-нибудь ненапрягающеё, лучше художественное.
Фёдор с большим удовольствием выбрал бы документы по Амальгаме, чтобы узнать, как случилось, что 900 лет назад, эланская «рогатая камбала» врезалась в поверхность планеты. Он даже хотел переменить свой выбор, но испугался, что выдаст себя этим. Зачем Управителю копаться в прошлом заштатной планетки на окраине империи.
— Хорошо… А какой период? В хранилище собраны документы с 2094 по примерно 6850 год
 — Возьмем Золотую эпоху джихана, — подумав, сказал Конечников. — Старая Земля, Царьград, что-нибудь из беллетристики, но со смыслом.
— Вы сильно упрощаете мне работу, — снова обиделся старик. — Можете называть даже имена главных героев. В те времена техника позволяла не только компактно записывать, но сортировать любые данные и производить автоматический поиск.
 — Вы храните данные в этом формате? — с подозрением поинтересовался Фёдор.
— Нет, как можно. Все давно списано и подготовлено к уничтожению.
— Значит, вы помните на память все художественные произведения этой поры, — утвердительно сказал Фёдор, показывая, что не желает вдаваться в интимные подробности сортировки и поиска информации профессором.
— Конечно не все, но очень, очень многое, — раздуваясь от гордости, сказал старик. — Я ведь уже почти 85 лет состою при спецхранилище.
— Скажите, Афанасий Константинович, а, сколько реального времени уйдет на поиск документа с использованием стандартной картотеки?
— Больше половины входной башни занято справочниками и картотеками… Путь туда, — старик показал вверх, имея в виду башню над головой, пешком занимает полтора часа. С использованием внутреннего транспорта, конечно быстреё. Если не разбираться в структуре и хронологии, можно многие годы блуждать по лабиринтам пирамид в поисках необходимого. Я ответил на ваш вопрос?
— Полагаю, что целые поколения архивариусов до сих пор вздыхают об утраченных возможностях, — с улыбкой сказал Фёдор, уклоняясь от опасной для него области.
— Не думаю, — ответил профессор. — Кнопки жать любой может.
— Понимаю, — ответил Фёдор. — Ценность, значимость, востребованность…
— Вы и сами все знаете, господин, — сказал старик. — Милости прошу.
С этими словами он набрал комбинацию на пульте. Плита у ног хранителя приподнялась и поползла в сторону, открывая ход внутрь пирамиды.
Тишина внутри была давящей, просто гробовой. Казалось, тысячелетия, спрессованные в ячейках хранения, ложились на плечи всей тяжестью давно ушедших дней и горечью прожитых жизней многих миллиардов людей.
Хранитель и Фёдор двинусь по широкому коридору. Автоматика зажигала свет перед ними и гасила его позади. В разветвленной сети абсолютно одинаковых коридоров, лишенных всяких указателей, кроме едва различимых номеров мелким шрифтом, нанесенных через 20- 30 метров это выглядело жутковато. Конечников помимо воли представил, как в этом противоречащим законам физики подземелье отказывают источники питания, и вся эта гигантская полость, вырытая в недрах планеты или где-то еще, в каких-нибудь параллельных измерениях, погружается в вечный мрак.
— Скажите, — поинтересовался Фёдор, — скольких хранителей смерть застигла на рабочем месте?
— Многих. Например, моего предшественника. Он пролежал почти месяц, пока не прибыла специальная команда, имеющая соответствующий допуск. Сегодня на всей планете право находиться здесь есть только у меня.
— А у вас опасная работа, — без тени насмешки произнес Конечников.
 - вот мы и пришли, — сказал хранитель. — Пожалуйте в мой кабинет.
 Кабинет хранителя был просто огромным — целый зал, наполненный стеллажами с книгами и мнемокассетами, столами, заваленными бумажным хламом, вперемешку с давно испорченными рекордерами, пустыми бутылками, металлическими, пластиковыми и гипсовыми статуэтками, бюстами, древними выцветшими фотографиями в ободранных рамочках, досками с давно обсыпавшимися меловыми записями. Несколько больших экранов на стенах, расположенных так, чтобы их можно было видеть из любой точки помещения, с приходом хозяина мягко вспыхнули изнутри светом, информируя профессора Огородникова о невыполненных заданиях, плановых мероприятиях по поддержанию порядка и необходимости распределения новых поступлений.
— К сожалению, в одиночку трудно справляться совсем хозяйством — посетовал хранитель.
— А механизация? — поинтересовался Конечников.
— Тот, кто разрабатывал программное обеспечение для роботов, тоже надеялся, что будет единственным и незаменимым, — с легкой иронией ответил профессор.
— Вы сказали, что ваши архивы содержат документы до 6850 года. Означает ли это, что все остальное просто свалено в кучу без разбору?
— Зачем вы спрашиваете то, что знаете лучше меня? — с обидой спросил старик. — Серьезные сортировки по силам только целой бригаде архивных работников. Вот когда я умру, будет хороший повод… Прискачет банда погромщиков, все перевернет с ног на голову, раскидает, испортит и оставит очередного узника подземелья, заложника никому ненужных тайн, за которым СБ будет следить везде и всюду, кроме как этого склепа. Служба Безопасности будет улыбаться вам лицами ваших приятелей, смотреть сквозь ласковые глаза женщин, с которыми вы спите, появляться в виде любителя книг в штатском. Который каждую неделю офицер Службы будет приглашать в свой кабинет и требовать письменного отчета о том, где, когда, что, с кем. Всю жизнь, всю жизнь так… Скверная штука такая жизнь…
От волнения хранитель подался вперед, выйдя из тени. Конечников увидел, что профессор завелся всерьез, лицо раскраснелось, в мутных старческих глазах блестят слезы. На мгновение Фёдору стало жаль старика, но тут же все перебила мысль, что важный бессмертный господин вряд-ли стал бы выслушивать жалобы одного из низших, бренных существ, толпы, легионы которых прошли свой нехитрый путь от колыбели до могилы за время невообразимо длинной вечности Управителя.
— Проводите лучше меня в отдельную комнату, да принесите то, о чем мы говорили — легкое, ненапрягающеё, со смыслом. Из тех времен, когда Царьград еще не вмерз в лед на полюсе.
В глазах хранителя мелькнула ненависть, которая тут же сменилась дежурной угодливостью.
— Как прикажете, господин. Но Вам придется немного подождать. Извольте проследовать в кабинет, — профессор почтительно указал в направлении богато отделанной широкой двери.
Фёдор оказался один в большой комнате, немного пыльной, но всеже содержащейся в почти идеальном порядке. Обстановка оказалась весьма похожей на ту, которую пакадур видел в кабинетах начальников высокого ранга: огромный письменный стол, шкафы с книгами, пара кожаных диванов, дубовые панели на стенах и хрустальные люстры на потолке.
Конечникова поразило, что в комнате, скрытой в недрах подземной пирамиды были окна. В помещение сплошным оранжево-желтым потоком лился свет раннего утра, веселые, теплые лучики низко стоящего светила мягко ласкали кожу, радостными потоками проникали внутрь вместе со свежим теплым ветерком, наполненным запахами луга и леса, выгоняя стылую, затхлую, нечеловеческую тоску страшного места, наполненную почти физически ощутимым давно прошедшим, но немертвым прошлым. Издалека доносилось пение птиц, шум листвы и мычание коров. Конечников решительно протянул руку, отбрасывая легкую колышущуюся занавеску. За открытым окном был типичный сельский пейзаж, освещенный восходящим солнцем и подернутый легкой дымкой тумана. Высота позволяла взглянуть сразу на все: березовые рощи, в которых с журчанием петляли маленькие речушки, далекие голубые озера, зеленые луга, мерно бредущие на пастбища стада. Было слышно даже щелканье бичей пастухов и лай носящихся возле коровьих ног пастушеских собак.
 Цвет неба и светила, тип растительности, не встречающийся на Алой, подсказал Конечникову, что он видит пейзаж совсем другой планеты. В голове мелькнула безумная мысль — вылететь на кресле в распахнутый проем и навсегда затеряться на нетронутых человеком просторах. Вдруг пальцы Фёдора наткнулись на скользкую и холодную как лед преграду. Конечников провел рукой вперед и назад, вверх и вниз, даже поднял кресло почти к самому потолку, чтобы убедиться, что в пяти сантиметрах за плоскостью окна пространство непонятным образом заканчивается.
 «Иллюзия… Фокус…», — сказал сам себе Фёдор, преодолевая желание разогнаться и ударить как тараном тяжелым антигравитационным креслом, в надежде, что это поможет оказаться ему по ту сторону…
Конечников от нечего делать занялся осмотром помещения, пробежал глазами по корешкам книг, открыл тумбу письменного стола, заглянул в пустые выдвижные ящики, в которых никогда ничего не лежало.
Затем пробежал взглядом по корешкам книг. Большинство названий было на каких-то тарабарских языках, давно уже не используемых в Обитаемом Пространстве. Несмотря на то, что Конечников мог читать и довольно бегло говорил на техно, не говоря уже о совсем простом языке эланцев, но он не мог сложить знакомые буквы в совершенно непроизносимые слова. Вплотную пришвартовавшись своим инвалидным креслом к одному из книжных шкафов, Фёдор с трудом вытащил фолиант из линейки книг. Внутри были репродукции совершенно неизвестных ему картин. Большинство из них было написано в доисторической древности, если судить по датам стоящим рядом с нечитаемыми словами. Кое- что конечно можно было разобрать, но буквы складывались в такие странные сочетания, что мозг отказывался верить в то, что люди могли так изъясняться.
Конечников внутренне похвалил себя, сообразив, что его действия вполне соответствовали намеченному шаблону: пришел, скучающе огляделся, вытащил полистать книжечку, убивая время в ожидании заказа.
Фёдор продолжал скучающе переворачивать страницы, внимательно всматриваясь в лица людей в странных нарядах прошлых эпох, изображенных то нарочито примитивно, то почти фотографически точно. Они были вполне узнаваемыми, обычными, многожды много раз виденные пакадуром в жизни. В этих физиономиях читались вполне понятные, ничем не выходящие за пределы обыденного страстишки и чувства. Конечников на мгновение ощутил что-то вроде разочарования. Пролетели тысячелетия, но ничего не изменилось.
Фёдор поковырялся еще в книжке, потом довольно небрежно бросил её на стол. В этот момент открылась дверь, и появился хранитель, держа на подносе пухлый том.
 Профессор Огородников заскрипел зубами от гнева, увидев, как обращается его гость с раритетами.
 — Эта книга была издана… — начал он.
— Совершено верно, — прервал хранителя Конечников. — Принесли?
— Разумеётся, господин… И все же, прошу вас аккуратнеё обращаться с книгами.
— Хорошо, — ответил Фёдор, подхватив с подноса роман, толстенную книгу на 1000 страниц.
Хранитель долго устанавливал альбом на место, бросая быстрые, косые взгляды на Конечникова.
— Благодарю вас, профессор, — наконец, сказал Фёдор, когда ему надоела затянувшаяся пауза. — Я полагаю, что у вас есть неотложные дела. Скажите, сколько у меня есть времени?
— Если вы пожелаете, я могу в виде исключения…
 — Спасибо, пока почитаю тут.
— Я планировал вернуться только к ужину, — предупредил хранитель.
— Великолепно, не буду нарушать ваши планы, — ответил Фёдор.
— Приятного чтения, — сухо ответил профессор. — Извините, я вас покину.
— Не забудьте про меня, когда соберетесь на поверхность.
— Разумеётся, господин.
Хранитель поклонился, открыл дверь и вышел.
 Фёдор на всякий случай подлетел к дверке в дальнем углу кабинета, чтобы убедиться, наличии сантехнических удобств — не хватало еще вызывать хранителя и выспрашивать, где сортир. Потом он устроился поудобней, еще раз мельком подумал, что его просто тошнит от той роли, которую он играет, и наугад раскрыл книгу. В голове зазвучали слова давно умершего автора.
«…Историк вошел в здание космопорта. Максиму Величко, молодому человеку 78 лет от роду, было радостно и весело…»
Фёдор приблизил глаза к тексту. Он не ошибся. Там действительно стояла цифра «78».
Конечников, решив, что это банальная опечатка, продолжил чтение.
«… Он любил свою работу. Ему нравилось все: частые командировки, новые места, новые люди. Но больше всего ему нравилось, то, ради чего он по 2 раза в месяц пересекал Галактику, бывая во всех мирах Обитаемого Пространства. Вот и сейчас у Максима все получилось, и он летел домой во Владимир с чувством выполненного долга. Максим уже представлял, как он вернется на Землю, в заснеженный, скованный 20-ти градусным морозом город, как с удовольствием вдохнет холодного, бодрящего зимнего воздуха, такого желанного после пекла Гелиоса. Еще ему подумалось, что соскучился по Маре, по тому, уюту и комфорту, которые возникали от одного её присутствия.
Максим пошел через громадный, практически пустой зал. Сквозь огромные, слегка притемненные окна в помещение рвались потоки света, рисуя в воздухе нисходящие косые дорожки, заставляя сверкать танцующие в летучих сквозняках пылинки.
Историк поразился, какое несоразмерно большое здание использовано для приема и отправки пассажиров на планете, население которой составляло 29 тысяч человек. Но в этом была своя логика. Джихан, повелитель Обитаемого Пространства, строил даже не на века, а на тысячелетия. За такой срок все могло измениться.
Информационное табло было отключено и даже зачехлено, поэтому Максим воспользовался сигнальным браслетом. Он задал поиск сети местных транспортных перевозок, а сам в ожидании данных стал смотреть в окно, глядя, как со стоянки взлетает воздушное такси, ведомое роботом-рулевым.
Как частенько бывало в глуши, быстрый поиск не дал результата. Максим зарядил расширенный поиск, пытаясь найти хоть какую-нибудь доступную информационную сеть.
Историка от этого занятия отвлекли громкие голоса, стук каблучков, наложенный на пыхтение задыхающегося от жары и быстрой ходьбы толстяка.
Максим поднял голову и скользнул взглядом по странной паре, состоящей из толстого, обрюзгшего, довольно потрепанного мужчины и его стильной, шикарной спутницы. По принятому в Обитаемом Пространстве этикету, не стал вмешиваться в беседу незнакомых ему людей. Он деликатно отвернулся и продолжил свое занятие.
 — Какие люди, блин… Макс, ты, что — ли? — раздалось сзади…
Максим обернулся. Его давно никто так не называл. В просторном пустом зале не было никого кроме странной пары
 - Извините, вы меня? — спросил Максим.
— Макс, епрст… Только не говори, что не узнал, — радостно улыбаясь проорал мужик, протягивая руки к историку.
— Толик, — вдруг потрясенно сказал Максим, узнавая своего школьного товарища по каким-то неуловимо сохранившимся черточкам в лице и интонациям голоса.
— Узнал, хрен моржовый, — радостно заорал Толик, хватая его и поднимая на воздух.
 — Толян, сколько зим, сколько лет, — ошарашено произнес Максим.
— Что, сильно изменился? — спросил мужчина.
 — Да нет, не особенно, — соврал Максим. — Я же узнал.
— А ты вообще как был, таки остался. Как будто и не было 60 лет.
— Это что, так много времени прошло? — удивился Макс.
В его памяти ярко проступил образ длинного, нескладного, большеголового подростка, ухаря, бунтаря, матерщинника и подающего надежды юного дарования. Вспомнилось, как много они чудили в веселой компании, проявляя недюжинную изобретательность для того, чтобы доказать, что им никто не указ.
 — Да, дружище, жизнь пробежала, оглянуться не успел.
— Ладно, брось, — усмехнулся Макс. — Какие наши годы, все еще впереди.
— Ну-ну, — с невеселой кривой усмешкой сказал Толян. — Макс, это дело нужно спрыснуть.
— Ноль проблем, — ответил Максим.
Внезапно он перехватил взгляд женщины. Внешность её была совершенно стандартной, по негласно принятому большинству модниц эталону красоты: светлые волосы, неширокие, сильно открытые плечи, пышная, упругая грудь, длинные, стройные ноги, выигрышно подчеркнутые короткой юбкой. Вдобавок у спутницы школьного товарища были зеленые глаза, свои, натуральные, а не контактные линзы, что довершало образ стервы, роковой ведьмы, сердцеёдки, губительницы мужчин.
Этот имидж тиражировался женщинами на протяжении столетий в подражание первой леди Империи, супруге Цареградского правителя и её амазонкам.
— Копылов, может ты всеже соизволишь вспомнить обо мне? — насмешливо произнесла женщина. — Или решил обойтись? Старая любовь и все такое...
— Ну что ты, моя сладкая, — преувеличено ласково ответил ей Толик. — Макс, разреши представить Ирину, мою подругу.
— Это чтобы твой приятель не принял меня за дочку? — ехидно поинтересовалась женщина. — Или ты думаешь, он не знает, для чего большие мальчики и девочки живут вместе?
— Однако, — сказал Максим и встряхнул головой, точно вытряхивая что-то из ушей. — Ирина, у вас язык как бритва.
— Какие мы вежливые... Копылов, — обратилась она с своему спутнику. Как-то мне не очень верится, что этот человек раскопал в книжных завалах энциклопедию мата и ругался как сапожник.
— Было, признался Максим. — Ругался.
— И мы когда-то были рысаками, — неопределенно, в пространство бросила женщина. — Ну что ж, мальчики в целях экономии пойдут сосать бутылки на свежем воздухе. А куда бы мне несчастной податься?
— В порту есть ресторан, — предложил Максим.
— У меня лимит исчерпан, — грустно сказал Толян.
— Я угощаю, какие проблемы, — ответит Максим.
— Сегодня определено не мой день, — раздраженно сказала Ирина, взглянув на Макса. — Мало того, что мой кавалер, будет весь вечер пороть всякую чушь, он еще на халяву напьется как свинья и будет всю ночь храпеть мне в ухо.
 — Ладо тебе, маленькая, — сказал заметно взбодрившийся Толик. — Не бузи...
Он положил руку на тонкую талию своей спутницы, и, преодолевая её нарочитое сопротивление, поцеловал в щеку.
— Копылов хочет сказать, что уделит мне пару минут, включая прелюдию и обмывание рабочего инструмента, — сказала женщина, снова поглядев на Максима.
Тот помимо воли покраснел. Уже много лет историк не слышал ничего подобного.
Женщина, довольная произведенным эффектом, с улыбкой наблюдала за растерянностью человека, который невольно спутал все её планы.
 — Макс, пойдем, — сказал раздосадованный Толик. — Это сейчас она злая. А выпьет рюмашку, другую, подобреёт.
— Да нет, это тебе после рюмашки станет все пофигу.
— Ладно, ладно. Пошли
Ресторан помещался на последнем этаже космопорта. Небольшой зал, как обычно был пуст. Шторы, кондиционер и тонировка создавали прохладный интимный полусумрак, наполненный тишиной и спокойствием. В этой тишине растворились попытки приятелей привлечь к себе внимание. Они покашляли, постучали по столу, грохнули отодвигаемыми стульями. Все осталось без изменения. Через несколько минут стих громкий, рассчитанный на привлечение к себе внимания разговор. Все без следа растворилось в полумраке уединенного места. Замолчал даже Толик, наслаждаясь освобождением от жары, глядя через окно в мир, где царил горячий и влажный субтропический полдень.
За тонированными панорамными стеклами размеренно шла обычная, ничем не примечательная жизнь. Над морем кружились птицы. К причалу швартовался прогулочный катер. На плацу голые по пояс загорелые солдаты охранного подразделения лениво делали вид, что отрабатывают приемы рукопашного боя. Кое-кто из них просто лежал на солнышке, сбросив ботинки, наслаждаясь ничегонеделанием.
На летном поле мирно грелись на солнце две транспортные лодьи. Их экипажи мирно дремали в тени своих кораблей, кроме пары техников, которые лениво, не спеша, но методично и придирчиво проверяли сканером состояние обшивки.
На башне контроля крутились тарелки локаторов. Параболические антенны дальнего обнаружения прислушивались к чему-то приходящему из-за пределов сияния теплого, сонного дня. Где-то там, среди звёзд, не спеша, преодолевал последние сотни мегаметров грузопассажирский корабль.
 — Часа через 3 начнется посадка, — прокомментировал Максим, поглядев на сигнальный браслет.
— А мы успеём, — засмеялся Копылов. — Выпьем за встречу и за отъезд, чтобы дорога была легкой.
— С таким обслуживанием? — ехидно поинтересовалась женщина. — Уж лучше бы взяли в автомате мерзавчик, говеной порционной закуски и пошли на природу.
— Однако, где же оператор? — недовольно сказал Максим, адресуя свой вопрос пустоте.
— Йо-ху-ху! Ау! Живые есть?! — прокричал на весь зал Толян, так, что зазвенели хрустальные подвески в люстрах.
Через пару минут, отчаянно зевая, появился молодой парень в шортах и сандалиях на босу ногу, натягивая фирменную робу с надписью "Космофлотсервис" прямо на голове тело.
— Слушаю Вас, — сказал он, придя, наконец, в относительное вменяемое состояние.
— Долго спать изволишь, любезный, — начал Толян.
— Простите, но вы пока могли воспользоваться автоматом.
— Какой автомат, о чем ты говоришь! Я друга детства встретил, гулять будем. Давай, блин, неси все самое лучшеё, что у тебя есть: вино, коньяк, водку. Мяса приготовь в горшочках по купечески, лангет, салатик, бутерброды с икрой. Короче, бегом...
В глазах оператора ресторанного обслуживания блеснул недобрый огонек.
— Разрешите взглянуть на вашу карту.
— Зачем тебе моя карта? — заметно сникая, спросил Толик.
— Я вижу вы гулять мастер, а лимит — он не резиновый.
— Да очень надо было... Тоже мне бутылку водки пожалел человеку. А мне Империя орден вручила за героизм…
Тебе такое даже присниться не могло: первый человек в государстве лично поблагодарил, «крест» на шею повесил и руку пожал. Не хрен собачий, если ты понял, а, между прочим, джихан, мать его арестовали.
 - Вы сами уйдете? — поинтересовался парень, стараясь оставаться спокойным и доброжелательным.
— Молодой человек, — вмешался Максим, — моя карта в порядке.
Он протянул её оператору. Тот внимательно осмотрел её, проверил на детекторе, считал данные.
— Слушаю Вас.
— Я, знаете ли, не большой специалист по этой части. Начнем, наверное, с меню: что есть, чего нет, что лучше получается.
 - Вы действительно с этим гражданином? — осторожно поинтересовался сервисмен.
— Да.
— Ты это, зубы не заговаривай. Официант! Выпивку давай и закуску, — вклинился Толян.
Оператор обслуживания едва не зашипел от злости. Его губы зашевелились, глаза на мгновение поднялись к потолку. Мантра, которую он читал, оказала свое действие и человек, сухо кивнув, отправился за заказом.
— Толя, чего это ты злой такой сегодня? — поинтересовался Максим.
— Да ну его, куркуля поганого. Поставлен на свой пост — будь добр, обеспечь. Ты видел, как он идет? — глядя на сервисмена, произнес Толик. — Бегом должен бегать, уважение показывать, молодой еще.
Максим не стал смотреть на задерганного парня. Он разглядывал лицо школьного приятеля, наблюдая, как расцветает тот, наслаждаясь властью над другими.
 Острое сожаление кольнуло Максима. Перед ним за 30 лет работы в клинике прошел не один такой пациент. "И этот тоже...", — подумал он. — "Почему? Что за проклятие такое? Отчего им всем не живется спокойно? Что не хватает?".
Максим вздохнул. Вопросы были риторическими. Он знал на них ответы. Мысли унеслись далеко-далеко...
На стол мягко опустился поднос.
 — Макс, не спи, — подтолкнул его Толян. — У нас радость. Господин товарищ начальник водовки нам с барского плеча презентовал.
— Простите, вы что-то сказали? — обернулся сервисмен.
Он все прекрасно слышал.
— Иди, родной, иди, — скучным голосом предложил ему приятель Максима, — Не ломай нам кайфа. Принес, наконец, и ладно. Мы пока жахнем по стопарику, потолкуем, выберем, чего кушать будем. А ты иди.
Оператор тихонько выматерился и побрел к себе.
— Не спи, Макс, замерзнешь, — сказал Толян и весьма довольный своей шуткой, рассмеялся.
— А? Что? — спросил историк.— Извини, задумался. Наливай.
— Я водку не буду, — сказала Ирина.
— Шампанского! — гаркнул на весь зал Толик.
— Извините, но вы с вашей картой не являетесь моим клиентом, — ответил оператор.
— Не ну ты видал... Хамло... Я на тебя в контроль пожалуюсь... — с кривой усмешкой сказал Толян.
— Пожалуйста. Может тогда, вами в корпусе Теней заинтересуются, — ядовито ответил парень.
— А... — произнес Копылов и осекся. Потом, сбавив тон, добавил. — Стукач поганый.
 " Отлично", — подумал Максим. — "Теперь Толян надолго заткнется". Его глаза встретились с глазами женщины. В них он прочел нескрываемое недовольство своим спутником.
— На что ты годен, Копылов, — раздраженно сказала Ирина. — Все у тебя не как у людей.
Она встала и пошла к выходу.
— С концами? — спросил Максим.
— Вернется, сучка, — сказал Толян, разглядывая этикетку на бутылке. — Ты это, нервную барышню за стойкой попроси, пусть шампанского подаст. Иначе, когда Ирка придет, она такой скандал устроит.
— А точно вернется?
— Да знаю я эту актрису погорелого театра. Стерва, каких мало. Это она перед тобой выступает. Не обращай внимания.
— А зачем ты с ней водишься?
— Ты знаешь, как трудно сейчас найти женщину?
 — В смысле здесь, на Гелиосе?
— Нет, везде... Может кроме Царьграда, как-никак город — миллионник, столица межзвёздной империи. А в нашей глуши как везде... Тихо, пусто, людей мало. Все давно уже устроены, живут друг с другом не первую жизнь. Свободны или какие-нибудь дуры, с которыми никто ужиться не может или горем придавленные, которые убивают время в ожидании реинкарнации любимого.
— Да ладно, — возразил Максим. — Есть куча свободных, независимых женщин.
— Где ты эту кучу видел?
— Ну, например, во Владимире.
— Скажешь тоже, — возразил Толик. — Как-никак старая столица. Потом там ведь большинство людей — научники. А у них тетки особые: тряпку берут двумя пальчиками, зато за хер хватаются обеими руками.
 — Ну и чего?
— Да не люблю я так... Повстречались, потрахались, разбежались. А через пару лет снова: повстречались, потрахались, разбежались. Все довольны, все смеются. Я ведь хочу, чтобы меня понимали, любили, а не просто со мной свой зуд удовлетворяли.
Взгляд Толика стал глубоким, обиженным, несчастным. Он опустил голову, притворяясь, что разглядывает бутылку.
Наметанный взгляд много лет практиковавшего психолога отметил, что приятель изготовился изливать душу, сетовать на свои неудачи и давить на жалость.
— Я за шампанским, потом твою приведу, — сказал Максим, ломая игру школьного товарища. — Выпей пока.
— Макс, ты человек, — сказал Толик, бросая на Максима укоризненно-жалобный взгляд, приглашая остаться.
Максим кивнул и быстро двинулся к стойке.
— Что вы хотели? — поинтересовался оператор.
— Бутылочку шампанского для дамы.
— Могу предложить...
— Что-нибудь попроще, но приличное. На ваш выбор, — мягко прервал его Максим. — Все равно ничего в этом не понимаю.
— Хорошо, — ответил оператор и пошел в кладовую.
Через минуту он показался из дверей винного погребка.
— Извините, не могли бы вы мне помочь? — попросил он Максима.
— Конечно, — ответил тот.
— Вот ваше шампанское, — сказал оператор, когда они остались наедине.
— Спасибо, — поблагодарил его Максим. — Вы хотели мне что-то сказать?
— Да, — ответил оператор. — Ваш приятель очень плохой, опасный человек.
— Если вы с ним ругались, это не делает его плохим, — возразил Максим.
— Он страдает СН. Быть рядом с ним опасно для вашей психики.
— Вы в состоянии поставить диагноз? Это прерогатива медиков — поинтересовался Максим.
— Я студент. Учусь на психологическом. Мы сейчас там как раз проходим синдром ненужности.
— Очень хорошо. Я, как врач-психиатр с многолетним стажем, могу лишь подтвердить ваши выводы.
— Ту не нужно прибора, чтобы понять, что за ним придут в любой момент.
— СН и психические атавизмы часто вызываются неподконтрольной и неосознаваемой памятью о прошлых жизнях. Сейчас, это сначала изучают.
— Вы историк? Охотник за памятью? — восхищенно сказал парень.
— Так точно. Владимирский институт исторической реконструкции.
— Здорово... Я когда — нибудь тоже буду там работать, — мечтательно сказал оператор.
— Потерпите тогда этого... Вам придется иметь дело и с таким материалом.
— Хорошо, — согласился сервисмен.
 .... — Он что, хотел у тебя отсосать? — поинтересовался Толян, когда Макс поставил на стол бутылку.
— Что-то вроде того, — уклончиво ответил Максим. — Пойду теперь твою бабу искать.
— Да уж, сделай милость, — одобрил его намерение Толян. — Она тут где-нибудь рядом ошивается. Скажи, что я сожалею и все такое...
— Ладно.
Максим нашел подругу Толика на веранде. Она курила, в подражание жене императора, длинную, тонкую сигарету, пуская по ветру вонючий дымок ганджубасовой отравы. Ирина сложила свои локти на перила и поставила ногу, обутую в туфлю с длиннющей шпилькой на первую планку ограждения, эффектно выставив то, что обычно другие женщины прячут.
Максим подошел и увидел, что идиллический порядок внизу, на летном поле, который они наблюдали в течение получаса сквозь окна ресторана, был самым варварским образом нарушен.
Пилоты проснулись все до единого, и с интересом пялились на женщину, которая совершенно бесстыдным образом демонстрировала им свои ноги и так практически не скрываемые короткой юбкой, а с нижней точки видимые во всей красе.
Подруга Толика, казалось, не замечала, что два десятка мужиков внизу не отводят глаз от её стройных бедер и того, что условно скрыто полупрозрачными, кружевными трусиками.
— Он тебя прислал? — спросила Ирина. — У самого духу не хватило?
— Нет, я сам.
— Значит, Толи к уже начал рассказывать тебе про свою несчастную жизнь, — иронически предположила женщина. — А тебе жалко его стало...
— Начал. Но пока я хожу, он уговорит пару стопариков.
— Думаешь, повеселеёт?
— Может быть... Не слушать же его нытье, — с усмешкой ответил Максим. — А чего это ты? Не боишься, что народ ослепнет?
Он указал рукой на поле.
— Если ослепнут, то так им кобелям и надо. Будет хоть какая-то польза, что занимаюсь шейпингом по 2 часа в день и каждую неделю хожу на миостимуляцию...
— А еще личный психотерапевт, занятия по духовному развитию, парикмахерский салон, маникюр, бассейн, солярий... — предположил Максим.
— Слава Богу, своего солнца хватает. Это не Владимир какой-нибудь.
 — А кредитных баллов?
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — с усмешкой сказала Ирина. — Толик на что...
— Зачем тогда с Толиком поругалась?
— Все у него не как у людей. Даже в ресторан сводить не может без фокусов.
— "Мой миленок алкоголик, мой миленок паразит... — начал Максим.
— "... Он любви моей не ценит, я сосу, а он храпит", — безо всякого стеснения закончила частушку женщина. — Макс, а ты ничего. Теперь я верю, что ты изучал энциклопедию древнего мата.
— А ты сама, откуда это знаешь? Матерные частушки — это не то, что преподают в школе.
— Ты ходил в школу? — удивилась женщина. — А по виду не скажешь.
— Мало ли когда человек начинает непрерывное существование, — почему-то Максиму вдруг страстно захотелось оправдаться. — Зато я в этой жизни 2 высших образования получил и в институте исторической реконструкции работаю.
— А по виду не скажешь, — произнесла те же слова, но совсем другим тоном Ирина. — Я давно уже живу. Помню, что со мной было и чего со мной не было. И все эти хохмочки из прошлых времен.
— Доисторических? — удивился Максим.
— Кто знает, кто знает... Ты со мной дружи, историк, может быть, сгожусь на что... — с грустью сказала Ирина. — Пойдем, а то дитятко там весь исхнычется.
Женщина вдруг посмотрела вниз, потом легко и непринужденно сделала "колесо", на мгновение, замерев на руках и широко раскинув длинные, стройные ноги, так что легкая юбка съехала на талию. Потом Ирина, довольная произведенным эффектом, послала опешившим космолетчикам воздушный поцелуй и скрылась в дверях, потянув за собой Макса…»
Конечников оторвал глаза от текста. Ему просто не верилось, что такое вообще могло быть.
— Чего ночью темной не приснится, — пробормотал он, делая попытку закрыть книгу.
Но взгляд его снова зацепился за слова, и Фёдор, помимо воли продолжил чтение.
«…Толику, как окончательно спившемуся алкоголику, хватило пары стопочек, чтобы поплыть. Приятеля Макса не слишком интересовала жизнь своего школьного друга. Главное было в том, что рядом был человек, который наливал и вынужден был выслушивать бредни неудачника, подогретые водочными парами.
— Макс, ну хоть ты меня, вижу, понимаешь, — вел свою партию в дешевом и насквозь предсказуемом алкогольном театре Толик. — Я говорю: — "У меня руки золотые"... А он, сволочь, с наглой мордой отвечает: — " По психологическим параметрам вы не подходите на должность наладчика". Я ему: — "Очнись, мужик. Я любую деталь выточу, спаяю, подклею. Да я неисправность, нутром за километр чую". А он мне — "Вы знаете, вот это и пугает. Наладчик должен быть ленивый и сонный, спокойно, без эмоций меняющий блоки и настраивающий программы по шаблонам. Хорошо, если у него есть занятие в свободное время, хобби, о котором он думает во время работы. Алгоритмы работы совершенны и человек здесь нужен, чтобы нажать кнопку "ОК"".
Нет, ну ты подумай... Хочешь, как лучше, а тебе отказывают лишь потому, что не умеёшь спать с открытыми глазами.
— Ну и чем бело закончилось? — поинтересовался Максим.
— Я и так, и этак, а эта гнида говорит: — " Да поймите же вы, наконец, что ваше желание разнообразия, активности напрямую скажется на качестве работы. Вы ведь неосознанно стремитесь наполнить жизнь различного рода приключениями, эмоциональными встрясками, чтобы подчеркнуть свою значимость и нужность. А где вы видели на производстве приключения... У нас не бывает перебоев с запчастями и заготовками, впрочем, как и необходимости делать что-то срочно, по великой нужде". А я ему прямо в лицо так выдал. "Гнида ты", — говорю, — "казематная. Ты что живешь, что не живешь, все для тебя чурки едино".
— Ну и чего? — спросил Максим, поддерживая разговор.
 — А он даже не обиделся, — Толян огорченно вздохнул. — Мужик вроде... Ну, хоть бы голос повысил, выругался, неудовольствие показал. Уж я бы тогда...
Он сжал пухлую ладонь в кулак, скроив на лице непреклонно-волевую, угрожающую гримасу, которая постороннему человеку показалась бы скорее смешной и жалкой.
— Копылов — герой... Языком трепать, — иронически его подруга.
— Ирка, молчи! — заплетающимся языком, выдохнул Толян, с грохотом обрушивая кулак на стол. — Не видишь, мужчины говорят!?
 — Пойду я тогда воздухом подышу, — сказала она. — А мы с тобой дома потолкуем, когда протрезвеёшь...
Женщина поднялась и вышла.
— Давай, давай, дура, — зло пробурчал себе под нос Толян.
— И часто вы так? — поинтересовался Максим.
— А чего от блаженной ждать, которая с призраками болтает...
— Да половина Империи, общается с развоплощенными как с существами из плоти и даже живет с ними, — усмехнулся Макс.
— Оттого все и п*зданулись, — Толян снова опрокинул стаканчик, откусил кусок от бутерброда с карбонатом. Помолчав, добавил. — Хорошо вонзилось...
 Толик снова обрел благодушно — расслабленное состояние.
— Макс, а ты знаешь, что я даже в Дальней Разведке побывал. Лет тридцать назад...
— Дальней Разведке? — удивился Максим.
— Не в шарашкиной конторе, а в Дальней Разведке. Мы на Глюкранду ходили. Ты знаешь, красота… Планета чистая, нетронутая. Деревья почти как наши. В речках рыба, зверья всякого. А мы на орбите болтаемся. Четыре корабля дальней разведки со всем своим реквизитом и личным составом, включая начальника экспедиции, доктора геологии Карлушу Хохлушкина. Тормоз был, доложу тебе... Так он за все время, на планету ни разу не опустился. Пока я не заставил… Говорил, что его работа следить за правильностью выполнения процедур другими и составление отчета. Все остальные ему подстать. Глазки в экран, и думают, что это и есть жизнь.
 Вот этот весь народ малахольный сидит за своими терминалами, кнопки жмет. А как на поверхность идти — в глазах скука... Не дай Бог душевный покой будет потревожен. Ты бы видел, как они по земле ходили... Или след в след или на антигравах скафандра. Ни разу не вдохнули местного воздуха, ни разу не искупались. Зато много спорили, о генокодах и поразительном сходстве форм жизни, удаленных друг от друга почти на 10000 парсек. Смонтировали биолабораторию и все проверяли, как скоро инфузория туфелька в местных условиях загнется. Даже спали в скафандрах.
Как мне многие месяцы, одуряюще равномерные, тупые, однообразные, хотелось, сидя в композитовой коробке корабля, болтающегося на орбите...
— Ну, не тяни резину, Толян, — попросил Макс. — Что ты там учудил?
— Учудил, ох учудил, — довольно ухмыльнулся Толян. — Было в партии четверо рабочих, но какие-то робкие, забитые. Чуть что сразу — а можно? Можно, епрст... Ну, я их быстро выучил, в чем сладость жизни. Взяли мы из запасов нашей посудины канистру спирта, пару шпалеров и полетели с планетой знакомиться. Приземлились… От наукарей слышали, что жить на Глюкранде можно. Однако, чего они скафандров не снимали? Сомневались… Вдруг какой трабл… Сначала вмазали для храбрости, страшновато было... Зато потом… Выходим из десантного люгера, никаких кастрюль на головах, благодать Господня. Солнце, ласковый ветерок, море, песочек белый.
Я Славика и Семена определил костром заниматься, палатки ставить, а сам с Генкой, тоже парень чумовой оказался, полетел за мясом. Короче, подстрелили мы животину, на оленя похожую, привезли в лагерь. И такое у неё мясо, оказалось, доложу тебе, просто пальчики оближешь. А под спирт, вообще зашибись пошло. Так мы культурно отдыхали, пока наши уроды не приперлись. Им, видишь ли, завидно стало.
 Лично Карлуша прилетел. Спрашивает: — "Вы хоть понимаете, что натворили?". А я в ответ, правдиво так, по-простому отвечаю: " А х*ли? Тут курорт, лучше, чем на Царьградском побережье. Ребятам надо отдыхать или нет?.
Мы уже 8-ой месяц в железных коробках на орбите загибаемся, а вы, наукари, никак не разродитесь".
 "С нами", — говорю, — "садись, будем открытие планеты праздновать, имя ей давать будем".
 Карлуша аж позеленел. " Вы, " — говорит, — "Копылов, даже не понимаете, что сделали. Вы — ископаемое, живой питекантроп. Степень вашего невежества чудовищна".
Короче... Не хотели, а пришлось. Жилой модуль с орбиты опустили на поверхность. Нас на карантин... Ежедневный томограф, кровь из вены, генетический анализ, психосканирование, хорошо не ректоскопия. Устроили регулярные полеты в окрестностях, сбор материала...
 Если ты думаешь, что они за нас беспокоились, — Толян нервно дернул подбородком, — то мимо... Мне уже потом один лаборант объяснил. Они боялись, что наши микробы перезаразят местных животных. Ха, да что им будет. Там в море, в бухте такие туши плавали, больше звездолёта. А голосистые... Звука не слышишь, а чувствуешь только, как через тебя волны пробегают. Короче, наши придурки еще полгода там проваландались, даже подмогу с Земли вызывали. Распыляли какие-то там антитела, чтобы местная жизнь иммунитет против меня имела.
 — Это что, я такой зараза? — с глупой гордостью спросил Толян. — А я все это время сидел в цугундере. Даже свежего воздуха вдохнуть не давали. Бухта Радости, блин. Каждый день проверяли, не открутил ли я болты на иллюминаторе. Потом, отвезли меня на Кассию и сказали: — "Вот Бог, а вот порог, макаронов пачку, да херов тачку. И наше к тебе полное неуважение. Спасибо, что нам все испортил. Таких как ты, к Космосу на пушечный выстрел подпускать нельзя. Пошел ты, куда глаза глядят, а нам больше на дороге не попадайся". Хорошо, пинка ускорительного не дали.
— Ну, ты отчебучил, — усмехнулся Максим.
— Это еще что — продолжил рассказ Толик…
Максим внимательно смотрел на своего давнего приятеля, мысленно представляя его путь от незрелого подростка, страдающего юношеским максимализмом, до старого, битого жизнью, потерявшего прощающий многое цвет молодости, но оставшимся таким же недоразвитым, как и 60 лет назад.
 «На что направлял свои душевные силы человек?» — с досадой подумал Максим. — «Чтобы держаться кретинских представлений о жизни, которые сформировались, от желания насолить взрослым? Или он выполнял некую автопрограмму, цель которой, — обеспечить эмоциями на много лет вперед?
— А было ли у тебя что-нибудь этакое? — аккуратно перевел разговор Максим. — Что душу на старости лет греть будет.
— Состаришься тут… — грустно сказал Толян. — Эту мантру каждый час по вещанию передают, вместо сигналов точного времени. Раньше как было, человек стареёт, мудреёт. А теперь…. В окно глянешь, — на соседнем доме мантра. На притолоку посмотришь — там она красуется. В церковь придешь — накорябана вместо «Отче наш». Даже на цветнике перед аэропортом и то эту надпись из пионов высадили. Все 12 слов. Не дадут состариться…
 — Ну, а что уже сейчас греёт? — проникновенным голосом спросил Максим.
Толян подозрительно посмотрел на приятеля, проверяя, не издевается ли он… На лице мелькнуло ясно видимое сомнение: не стукачок ли старинный друг, из последних сил выполняющий план по «закладке» недовольных. Но поскольку эффектный рассказ о самом козырном приключении входил в либретто пьяного моноспектакля и уже жег губы, Толян решился.
— Было, Макс, было, — хочешь верь, хочешь не верь. Вот здесь, — он показал на правую половину лба, — наискосок должен был быть глубокий шрам. Сантиметров 10 в длину... Случилось это так. Меня прибило к строителям. Они подземный туннель для скоростных поездов строили. От Царьграда, до места чуть западнеё Владимира. Смекаешь, о чем я?
— Не, не въеду, — сказал Максим, — хоть убей.
— Эх ты, ботаник… Город они там восстанавливают мертвый. Хотят сделать его таким, какой он был до Большого Голода. А дорога нужна, для сверхбыстрых экспрессов, чтобы наш Даня мог за полчаса из дворца на историческую родину метнуться.
— Ни хрена себе, — изобразил удивление Максим. — Ну, этот может себе позволить…
 — Да ладно, нормальный он мужик. И баба у него…, — Толян замолчал, мечтательно прикрывая глаза. — Не чета этой корове Ирке. Ирка — дырка, дешевая, блин, подделка. Оттого и терплю, что похожа… Короче. В один прекрасный день захотела госпожа императрица на работы посмотреть. А джихан так удобно придумал: садишься в поезд весь такой старый и допотопный с виду, а он — раз, и за полчаса ты из края вечного лета попадаешь в северную замороженную страну, где, из-за густых облаков, солнце бывает не каждый день, а зимой на 3- 4 месяца ложится снег. Там он выходит на тихом перроне, в подземном пункте прибытия, почти ничем не отличающейся от станций метрополитена, переходит на конечную какой-то «серой ветки» в древней транспортной сети. А потом едет на таком же допотопном поезде, куда ему надо и думает, что на две с половиной тысячи лет назад попал прямо из своего цареградского скворечника. Ребята говорили, что восстановили только подземелья, вестибюли станций, да часть города в центре и около входов на остановки подземных поездов. А остальное пока что просто нарисовано голографическими проекторами. Сам я не был, не видел. Нас дальше «Царьградской», это мы так место, куда поезд из нашего тоннеля попадал, обозвали, не пускали. Но не суть. Захотела императрица работы посмотреть.
 Так вот, — сказал Толян. — Я отвлекся, чтобы ты лучше понял всю диспозицию. Небось, и не слышал о таком?
— Да так, как-то краем уха, ничего конкретного.
— Эх, Макс, не рубишь ты фишку в нынешней жизни.
— А ты чего, уже срубил? Оттого у тебя шрам должен был быть на полголовы?
— И руки без пальцев, — добавил. Толян. — Тогда мне и пальцы оторвало. То, что потом их отрастили, хорошо, но что вот башку мне залатали, так, что шрама не осталось — это, конечно непростительно.
— А чего так? — удивился Максим.
— Кому такое понравиться может?
— Мне, — без улыбки ответил Толик. — Как память о самом стоящем событии в моей никчемной жизни.
— Толик, ну ты ходишь вокруг да около. Не тяни.
— Слушай и учись, — пошутил Толян, и продолжил уже серьезно. — Однажды, когда мы уже закончили работы и занимались тем, что устраняли мелкие недоделки, к нам пришла она. Императрица Рогнеда. Хоть она и оделась попроще, но мы ведь все вещание смотрим. К тому же четверка мордоворотов из Теневого корпуса не оставляла никаких сомнений.
 Она попросилась — возьмите в рейс до "Царьградской". Бригадир репу почесал, поразмыслил, согласился. И действительно, почему бы и нет. Команда отправляется из 8 человек на мелкие работы, места полно. Почему бы не сделать приятное супруге нашего государя — императора? Она потом, наверное, и не вспомнит, зато, если откажешь, точно не забудет. У них у всех на эти вещи долгая память.
 А потом, она, хоть и живет, чуть ли не с доисторических времен, так хороша, глаз не отвести. Просто рядом постоять — и то праздник.
Бригадир позаговаривал ей зубы, пока ребята срач из салона выгребли. Посадили Рогнеду с охраной в вагончик, полетели.
Вагончик такой плохонький с виду: лавки дерьмантиновые, обшарпанные, ручки на спинках лавок потертые, полы из какого-то невообразимого материала, все исшарканные. На стенках ребята слова разные написали. Даже неудобно было перед ней. А императрице хоть бы что. Сидит и улыбается чему-то про себя. А ты знаешь, Макс, этот вагон действительно летел, не касаясь стенок тоннеля в кольце из энергетических полей.
Это потом он уже садился на колеса, когда скорость ниже 90 км опускалась.
Парни сначала сидели, как аршин проглотив, шевельнуться боялись, потом, увидев, что императрица закурила, тоже потянулись к куреву, расслабились, стали переговариваться шепотом, потом и вовсе разбрелись в кучки. Мы уже половину дороги проехали, когда в кабине заревела сирена, замигали красные огни.
 Наш машинист, схватился за рукоятки, включил защиту на максимум. Проекторы в стеклах погасли. А там — сплошное серое марево, Скорость была еще та, ведь эти поезда за полчаса до Москвы доезжали. Заслонки, выползли, перегораживая окна.
 Закричал: — "Всем в кресла, скорее пристегнитесь. Дисторсия поля".
 Мне потом объяснили, что какой-то гад на перегоне испортил индукторы. Ну, мы все — кто просто не успел, кто не допер сразу. Рогнеда эта, сразу видно бывшая амазонка, не заставила повторять дважды приглашение.
А перекос полей это такая гадская штука, когда летящий в тоннеле поезд может просто закрутить, расплющить, забить в стенку так, что одно мокрое место останется. Вот и нас шваркнуло.
Толян нервно плеснул в стакан водки и выпил залпом.
— И что было дальше? — спросил Максим.
 — Шарахнуло так, что я ненадолго потерял сознание.
Защита выдержала. Почти... Вагон развернуло, и он несколько метров тоннель поперек пахал. Понятно, голова и хвост в дым..... Гавриков моих из бригады просто размазало. Царство им небесное, Всех охранников императрицы поубивало. Когда я очнулся, она эмиттеры поля заливала из огнетушителя. Увидела, что я жив, обрадовалась. Подскочила, маску дыхательную на лицо надела, чтобы не задохнулся.
 — Я говорю — «Спасибо, твое величество, но все равно нам хана».
 - «Пока не умер — сражайся», — коротко бросила она. И снова тушить.
Вагон разогрелся как духовка, излучатели поля горят, а она знай, белой струей из баллона лупит.
 Меня как подкинуло. Я тоже схватился за огнетушитель. Это уже потом я почувствовал, что в башке железяка, а пальцы раздавлены. Знаешь, страха не было. Было даже как-то весело. Когда гореть перестало, мы подумали, что все в порядке, справились. Наступила передышка. Огляделись мы. Вагон перекорежен, стойки смяты, пол горбом, кресла выдраны. «Легко отделались», — подумал я. И только я так подумал, что-то грохнуло, и тоннель начал оседать. Силовой генератор работал, но защиту все равно сминало, вагон плющило. Вот тут и прошлось мне вспомнить все, чему научился: как аварийные опоры ставить, как муфты резьбовые на них крутить… Без инструмента, раздробленными пальцами…. Ты, Макс, не поверишь, но ту опору, что вчетвером ворочали, я один поднимал.
Рогнеда, даром что императрица, помогала мне, при этом ругалась так, что я в жизни такого забористого мата не слышал...
Вагон плющило. Я работал как проклятый. Опоры гнулись как спички, но я успевал ставить по две новых, вместо одной сломанной. Их снова сгибало, крепчайший композит, из которого они были сделаны, лопался. В меня куски отлетали. Я даже не чувствовал. Внутри был какой-то восторг. Я знал, что все получится, несмотря ни на что. Такого со мной не было ни до, ни после...
Толян вздохнул. Некоторое время помолчал, опустив глаза.
 — Недаром я старался, — продолжил он, — остался в раздавленном вагоне кусочек метр на полтора, где можно было даже сидеть.
Она увидела, что я кровью истекаю, не побрезговала, оторвала подол от платья, замотала мне руки и голову.
Потом попыталась вызвать спасателей, но почему-то связи не было.
Представляешь, глубина полтора километра, над нами Днепр, может быть, течет или простираются бескрайние, засыпанные снегом леса. Да и выбраться невозможно, тоннель обвалился спереди и сзади.
Толян вытащил сигарету, прикурил.
— Знаешь, — сказал он, — мы просидели почти в обнимку несколько часов. Один фонарь, маски на лице, жара. Раны болеть начали. Я плыву, а она уговаривает меня держаться. Расспрашивает про жизнь, о себе. А она, ты знаешь, красивая до дрожи. И одежда на ней — сплошная прореха. Грудь видна, ноги. А она нисколько этого не стеснялась. Был бы целым, ну хотя бы не таким поуродованным, точно бы положил её под себя. Императрица была бы не против.
Вот так вот.
Толян смял недокуренную сигарету и продолжил.
— Потом Ганя сказала, что помощь идет, но спасатели вынуждены двигаться сверху, потому, что в тоннеле заложены мины. Не она была целью диверсии. Те, кто все это устроил, хотели, чтобы он, джихан, очертя голову кинулся в развороченный тоннель. И подорвался бы.....
Рогнеда много мне про него рассказала. Что он одинок, что его никто не понимает, даже порой она. Я это уже плохо помню, сознание временами уходило. Но одновременно с этим было так хорошо… Если бы я умер тогда, наверное, было бы лучше.
Толик снова закурил.
— Да, — в задумчивости сказал Максим. Вот какая сказочка. Чем же все кончилось?
— Очнулся я оттого, что где-то рядом стучали отбойные молотки. Плазменные горелки они выключили и копали по — старинке. Потом был врач, зимний воздух, лучший госпиталь... Прием у императора, орден, перевод в третий имущественный класс... Я больше не видел её, кроме как в новостях. А дальше никчемное, пустое существование и эта вот пиявка — мозгокрутка Ирка. Как будто и жил всего пару часов за всю жизнь.
На сигнальном браслете Толика на мгновение вспыхнул и погас красный огонек. Он с ужасом взглянул на устройство, но, увидев, что все пришло в норму, успокоился.
Толик вдруг беспомощно посмотрел на Максима. В глазах появилось слезливое, просящее выражение.
— Макс, будь человеком, найди её. Мы когда ругаемся, я каждый раз боюсь, что она не вернется.
Максим подошел к оператору, взял еще графинчик водки, минералки и салат на закуску. Он поставил все это на стол, хлопнул совсем раскисшего приятеля по спине и пошёл искать Ирину.
Подруга Толика сидела этажом ниже на террасе закусочной. Она расположилась в углу, потягивая охаянный ею коктейльчик из меню распределительного автомата.
— А, это ты, историк, — иронически сказала Ирина. — Пришлось вспомнить навыки психотерапевта?
— Вот еще, — в тон ей ответил Макс.
— Однако ты пошел меня искать.
— Интересно, а как вы обходитесь, когда нет посторонних?
— Обходимся... — ответила женщина.
— Ты приползаешь, или он?
— Обычно он. Закажет вещь подороже, возьмет шампанского, цветы и приходит мириться. Так и живем.
— Скажи, а часто у него загорается на браслете красная лампочка? — поинтересовался Максим.
— Бывает, — ответила Ирина. — Он слишком жалеет о несбывшемся.
— А у тебя? — спросил Максим.
— Издеваешься? — с усмешкой ответила женщина. — Зачем же я столько трачу на себя...
— Ну да, конторы духовного развития, как аналог средневековой торговли индульгенциями.
— Ты говоришь так, что начинаешь опасаться, что к тебе самому вот-вот придут ребята в серебристых шлемах и черной униформе.
 Вдруг, острое чувство опасности кольнуло Максима. Он поднял глаза и увидел, как на специальную посадочную площадку на крыше космопорта опустился малый десантный люгер, раскрашенный в характерные для Теневого корпуса цвета — чёрный и серебристый.
Максим хоть и не знал за собой грехов, но на всякий случай взглянул на браслет. Лишь после этого он почувствовал себя болеё-менеё комфортно.
— Страшно? — с насмешливой улыбкой поинтересовалась Ирина. — Не за Толиком ли моим любезным прилетели?
— Пойду, проверю, — сказал Максим.
И, несмотря на холодок, который в засел в желудке, направился к подъёмнику.
— Ну, сходи, — уже не таким издевательским тоном сказала женщина. — Пожалуй, и я с тобой пройдусь.
Они поднялись в зал ресторана, где шлемоголовые уже крутили руки Толяну.
 Делали они это все безо всякой злобы, профессионально-отстраненно. Толян вырывался и орал как недорезанный: — "Пустите меня душегубы, ироды. Я жить хочу".
На гвардейцев Теневого корпуса эти крики не действовали.
Они повалили визжащего как свинья мужика, и, несмотря на то, что он катался по полу, пытаясь сбросить с себя шлемоголовых, солдаты технично обездвижили пьяного и надели на него наручники.
 Толян перестал вырываться и лишь только со смертной тоской повторял: — «Я ни в чем не виноват. Это ошибка».
— Что здесь происходит? — спросил Максим казённым, протокольным голосом. — Кто командует операцией?
— Второй лейтенант Горюнов, — командир группы захвата подошел к Максиму. — В чем дело?
— Владимирский институт исторической реконструкции. Младший научный сотрудник отдела визуализации Максим Величко.
 — Что здесь надо ВИИР? — с холодным спокойствием поинтересовался офицер, внимательно проверив документ визуально, считывателем и сверив его по базе данных.
— Господин второй лейтенант, данный субъект, представляет собой определённую ценность для моей организации как носитель уникальных данных.
Максим говорил это медленно, спокойно, безразлично, так, как и требовалось говорить это шлемоголовым, чтобы они поняли.
— К вашему сведению этот субъект в течение 3 месяцев регулярно выходит на показатели соответствующие тяжелому мыслепреступлению.
 — Это косвенно подтверждает правдивость моих слов. Как учит нас историческая психология, эмоциональные мыслепреступления вызываются прорывом атавистических психотипов доставшихся в наследство из прошлых жизней.
— И что прикажете мне делать с этим субъектом? — также равнодушно поинтересовался офицер.
— До анализа материалов прошу этого человека не трогать. А дальше его пристроят к месту... Или мы или вы.
— Я не могу позволить, чтобы объект, совершающий опасные противоправные действия разгуливал в общественных местах и сеял психическую заразу.
— У него есть жилье, находящеёся в малолюдном районе Гелиоса. Выбираться оттуда до решения вопроса ему совершенно невыгодно.
Лейтенант прикоснулся к уху, принимая директивы прослушивающего разговор оперативного дежурного.
— Хорошо. Пусть субъект немедленно отправляется домой и находится там до решения, которое мы просим вас предоставить не позднее 14 стандартных суток с момента переговоров. Также прошу учесть, что временное прекращение выполнения правоохранительных процедур это не освобождает субъект от необходимости привести собственное психическое состояние в порядок.
В противном случае, при изменении ИПС больше чем на 15 единиц от допустимого или же при задержке решения вопроса он будет нейтрализован, несмотря на все пожелания ВИИР.
— Благодарю вас, — ответил Максим. — А теперь отдайте мне этого человека.
— Павлов, освободить объект.
Шлемоголовые сняли наручники с Копылова и оставили зал ресторана. Они прошли мимо Максима, равнодушно глядя в пространство спокойными, ничего не выражающими глазами. Максим дождался, пока солдаты Теневого корпуса погрузились в свою бронированную жестянку и взлетели с крыши. Молчал не только он один. Замерев, стояли все: от Толяна, который только что канючил и плакал, чтобы его оставили в живых до оператора обслуживания, белым пятном маячившего в дверях каптёрки.
Когда тень люгера скользнула по стеклам и серебристо-черная машина быстро уменьшаясь в размерах ушла в сияющую лазурь неба, напряжение отпустило.
— Макс, я тебе... — начал Толик.
— Потом поблагодаришь, — опережая возможные словоизлияния с его стороны. — Молча садись в такси.
— Ира, ты со мной? — с надеждой спросил Толик.
Она с ужасом покачала головой, прячась за Максима.
— Эх, сука... — горько сказал Толик.
— Марш домой, — рявкнул Максим. — Я за тебя, урода, поручился. Мантру читать по 4 джапы в сутки.
— Да-да, конечно, — дрожащим голосом согласился его приятель.....
Максим с удовольствием избавился от источающего запах смертельного страха, алкоголя и разрушающегося тела приятеля. Он подошел к оператору обслуживания и жестом показал, что хотел бы с ним поговорить приватно.
— Что случилось в моё отсутствие? — спросил он, когда они остались наедине.
— Ваш приятель начал впадать в тоску. Он что-то бубнил, пропускал стопку за стопкой. Потом вдруг увидел, что индикатор на сигнальном браслете меняет цвет с зелёного на оранжевый. Это была не просто мгновенная вспышка другого цвета, а плавный, необратимый переход. Ваш Анатолий побледнел, зачем-то хлебнул водки прямо из бутылки, и кинулся ко мне, требуя фольгу.
— Зачем? — удивился Максим.
— Вот и мне это непонятно. Если бы он просил листовой паразол, чтобы завернуться в него как в кокон, нарушить фронт исходящей от тела волны и затруднить пеленгацию...
— Вы дали ему фольгу?
— Я поинтересовался — зачем? Он стал колотить браслетом по стойке, по полу и столам, крича нечто непотребное про холуев и джихановских задолизов.
— Понимаю... На орбитальной станции сигнал запеленговали, и ближайшая свободная группа шлемоголовых свалилась нам на головы.
— Скоренько это у них... Вы знаете, при всем моем уважении к императору, развоплощать живого, пусть даже такого недоделанного, только за то, что...
— Советую вам никогда не задумываться об этих вещах, — произнёс Максим, делая запечатывающий жест на губах.
Сервисмен кивнул...
Максим вышел на террасу. Было жарко, но его по-прежнему бил озноб. Мысли невольно возвращались куполообразным антеннам мыслепеленгаторов на орбитальных спутниках наблюдения, способных определить положение любого источника психополя с точностью до полуметра…"
 — Боже мой, как такое вообще могло быть? — пронеслось в голове Конечникова.
В нищие времена Семицарствия невозможно было даже представить себе, что человека можно было бы убить за его настроение.
Фёдор погрузился в размышления об том далёком и непонятном времени.
Он повернулся к окну и стал глядеть на пейзаж, который хоть и оказался на проверку имитацией, но не перестал быть от этого менее привлекательным.
Конечников вспоминал сон, показанный мёртвой эланской девушкой, задаваясь вопросом, когда это было, до или после? Что было сначала, а что потом? Хватали без причины и казнили раньше, чем стали выдумывать поводы или же сначала власть стеснялась отправлять на тот свет, не оформив для проформы хотя бы преступного намерения......
Фёдор так сидел довольно долго. Он взглянул на часы и увидел, что дорогой хронограф, который чудом пережил тот злополучный день, когда Конечникова размазало по корабельной переборке, остановился без всяких причин.
Конечников вздохнул, выматерился и полетел в рабочую залу хранителя. Профессор Огородников отсутствовал. На табло горели цифры 15- 44. Это означало, что уже прошло обеда, и день неуклонно клонился к вечеру. Внезапно Фёдор увидел, как вздрогнула секундная стрелка на его наручных часах, перейдя на еще одно деление, и снова застыла. Он ждал примерно минуту, прежде чем она совершила еще одно движение……
 — Дела, — подумал Фёдор. — Странное подземелье...
 Конечников проехался по рабочему залу хранителя — свалке ненужного, старого хлама, который обычно нормальные люди выбрасывают, в своем инвалидном кресле. На повороте спинка задела стопку книг и тетрадей, которая с грохотом обрушилась на пол. Фёдор чертыхнулся по себя по поводу старого маразматика, который устроил непроходимый бардак, развернулся и стал собирать с пола упавшее барахло. Внезапно он увидел в одной из тетрадей компьютерный диск той самой устаревшей модели, подходящей для его древнего компьютера.
Конечников на автомате пихнул за спину и тетрадь и диск, остальное барахло он сложил на место, старательно придав предметам положение, близкое к первоначальному.
Он вернулся обратно и продолжил смотреть в окно, где раннее утро никак не превращалось в день.
В голове у Фёдора была каша. Он пытался переварить события почти 3 тысячелетней давности, понять логику поступков людей.
Конечников снова раскрыл книгу, на этот раз несколько дальше места, где несчастный, непутевый Толик отправился домой, чтобы, трясясь от пережитого страха замаливать грехи.
"....Ирина, утомленная многочасовым сексом, удовлетворенная и расслабленная, сделав над собой усилие, которое совершенно четко отметил наметанный взгляд бывшего психиатра, поднялась с кровати.
Голой, как и была, не стесняясь Величко, Ирина расслабленной, покачивающейся походкой, направилась на кухню...
Женщина была хороша и могла позволить себе показать свое тело цветущей семнадцатилетней девушки. Похоже, она, действительно постоянно следила за собой, поскольку, как понял Максим, Ирине было уже не меньше 350 лет.
Да и искусство любви подруга Толика знала получше многих, заставив Максима почувствовать совершенно запредельное удовольствие, без потери семенной жидкости.
 Когда страсть оставила Максима, все вокруг снова стало выглядеть совершенно обыденным: нагромождения мебели и вещей, какие-то немыслимые тряпки, перья, стразы, блёстки, горшки, вазы, бутылки и побрякушки. Все это было красиво какой-то варварской красотой, которую историк, хоть изучал эти периоды…».
 Конечников понял вдруг, как он ошибался, думая, что ничего не меняется. Совершенно невероятные сроки жизни людей, далёких от правящей, почти бессмертной элиты потрясали воображение. «Неужели это все правда?» — подумал Фёдор». — «Но как, черт возьми, как? Что это за мантра такая?» Конечников снова взял в руки книгу. Возможно, она скрывала в себе эту самую возможность прожить не одну человеческую жизнь, сравнявшись с Управителями в главном — феноменальной долговечности.
 В дверь деликатно постучали.
— Господин, разрешите войти? — попросился Хранитель.
— Войдите, — разрешил Фёдор.
— Осмелюсь доложить, — сказал Огородников, появляясь в узенькой щели между косяком и полотном двери, — половина пятого. Мы планировали в это время закончить.
 — Ах, да, конечно, — ответил Фёдор. — Милейший Аркадий Константинович, ни коим образом не хочу нарушать ваши планы. Хотя, право же, чтение оказалось весьма занятным.
— Рад, что был Вам полезен, — сдержанно поклонился хранитель.

Конец 13 главы