Нам было по 14, а ему, наверное, 20. Он пришёл в нашу гимназию им М. В. Ломоносова с английским уклоном (уклон не у Ломоносова, а у гимназии, конечно же) преподавать факультатив по французскому. Факультатив, господи, слово-то какое!
Мужчина-учитель, если он, конечно, не пьяница-физрук или редкий зверь - учитель труда для мальчиков, вечно паяющий табуретки у себя в каморке, в наши времена в средних школах был редким артефактом. Кроме того, не учитель он ещё, а практикант зелёный, но того самого соблазнительного возраста, по которому как раз бы сохнуть 14-летним соплюшкам. И словно мало того: собой он был на удивление хорош - стройный, высокого роста голубоглазый блондин с очаровательнейшей улыбкой и слегка жеманными манерами.
Помимо манер, за которые мы, естественно, незамедлительно окрестили его "пидорком", у учителя французского имелся ещё один недостаток - раннее облысение. Случается, знаете ли, такой генетический конфуз. Француз с ним боролся вполне ощутимо для наших носов - поливал длинные волосы какой-то гадостью с пронзительным запахом, а мы злорадствовали между собой, что он, наверное, чернобыльский. Надеюсь, теперь портрет достаточно полный.
Факультативные занятия проводились во второй половине дня после обязательных, и ходили на них одни девчонки. Но оно и понятно. Французский – язык любви, а что ещё нужно подрастающим гетерам? Моя воля, ни за что бы не подписалась на добровольную каторгу. Всё-таки язык, хоть и любви, а дело ответственное, и требует усидчивости и зубрёжки, но подруга уговорила, и я согласилась, потому что у девочек всё принято делать парами. Однако это не мешало мне без зазрения совести занятия прогуливать с другой подружкой, с которой мы, между прочим, тоже всё делали парой. Француз лично мне не нравился из чувства противоречия – слишком уж молод и красив для учителя. Смотрела я на него трезво, видела как достоинства, так и недостатки, и почему-то была уверена, что с такой внешностью он не может не задаваться, а это неприятно, как ни крути. Кроме того, ну никогда я не любила блондинов.
В тот день со мной что-то случилось. Возможно, чувство ответственности. Я соблаговолила посетить занятие по французскому. Именно, что я к нему снизошла. И вот вхожу я в наш английский класс в правом крыле второго этажа, украшенный картами и флагами туманного Альбиона, а там уже полное помещение учениц, корпящих над тетрадками и самоучителями. Там и моя подруга. Смотрит на меня насмешливо, мол, как это меня сюда занесло, а я ей в ответ дарю порочную улыбку и тут же обращаюсь ко всем присутствующим этак свысока: «Ну! Где этот красавец?»
На меня подняли глаза сразу несколько девочек из параллельных классов и немного испуганно сообщили: «Здесь». Сердце моё совершило кульбит в груди, а щёки загорелись как от только что полученных пощёчин. Больше я ничем не выдала своего замешательства.
Тут нужно объяснить, что наши английские классы были поделены на две части тонкой перегородкой, так же как и сами классы для занятий английским делились на две или три группы, потому что преподавание языков подразумевает индивидуальный подход в большей степени, чем прочие предметы. Итак, француз, конечно, находился в соседней комнате, в которую к тому же была открыта дверь, и всё слышал.
Я села рядом с подругой Наташей, провожаемая недоумёнными взглядами, и тихо её спросила: «Что, правда, здесь?» «Да», - не без злорадства сказала она. «Слышал всё, наверное?» «Слышал, конечно». «Вот чёрт!» «Что делать будешь? Уйдёшь?» «Ха! Не дождётся!»
И тут вошёл он. Вернее, вышел. Хотя с его точки зрения, возможно, правильно будет сказать, что всё же вошёл в класс, а с нашей – вышел из соседней комнатки, но не будем отвлекаться на пустяки. Он улыбался. Ага, это была такая широкая фирменная улыбка, и очевидно, он просто не мог её сдержать. Сказать, что был доволен, - ничего не сказать. А вы бы как себя чувствовали на его месте? Я тоже улыбалась, потому что у меня такая защитная реакция от неловкости – улыбка до ушей. И вот француз начал урок. Он, судя по всему, был неплохим учителем, материал давал хорошо, спрашивал требовательно, задавал много, рассказывал интересно, но я то пришла неподготовленная. Он не спросил у меня домашнего задания, но когда дело дошло до фонетических упражнений, и мы стали по очереди повторять звуки, он снова стал улыбаться. А улыбка, как зевота, передалась и мне.
Больше я на французский не ходила. Из пары уроков запомнила только счёт, несколько слов и глупую шутку, рассказанную им как раз на том самом занятии, о том что «труп» по-французски будет «лякадаврик», и мы так смеялись и не могли поверить, что это правда. Через три года, когда я поступила на факультет иностранных языков, англо-французское отделение того самого вуза, где учился наш француз, я не забыла проверить в словаре, как же будет «труп» по-французски. «Le cadavre» - вот как.
Однажды мы пересеклись в коридоре института один на один, он улыбнулся ласково и сказал «Привет!» Узнал меня, тут не было сомнений. А я не ответила. Не знаю, наверное, потому что мне казалось, что он всё-таки задавался.