«Хорошая баба Варварка!» - думалось, возлегая на перине мягкой, уткнувшись в подушку заспанным лицом, последний сон провожая. – «Дородная. И медом пахнет…»
- Проснулись, барин? – послышался голос. Дубовая дверь приоткрылась, запахи еды впуская. Словно лебедь белая, Варька в опочивальню вплыла, румяная и радостная, как всегда сука.
- Завтракать подите, барин, коль проснулись, - расплылась в улыбке, подавая кувшин холодного кваса да полотенце свежее.
Сделал пару глотков солидных. Ух, холодный какой! Ажно зубы ломит. Протер рот полотенцем, Варьку по ляжке погладил да встал с кровати. Оконце распахнул, воздух свежий летний впуская. Солнце очи слепит. Птахи поют. Радость с охотой просыпается! Сходил в отхожее место опростаться по-легкому, морду водицею колодезною ополоснул, пофыркал. А опосля уж в светлицу зашел, где на столе уж и самовар боками жирненькими сверкает, щи свежие в лохани дымятся слюняво, на подносцах ватрухи, штрудели, баранки и еще угощение мучное сука.
Присел на стулец свой резной. Ложицей деревянной, с пчелками трудолюбивыми на помутневшем рисунке, щец с горкою капустною зачерпнул да в рот, подув, отправил. Эх, вкусна русская еда, для живота прельстива, силушки да радости прибавляет. С щами покончив, последние капельки на дне хлебушком промакнув, за чай принялся душистый.
- Какие новости, Варварка? – спросил, баранку в кулаке очетвертачив.
- Да какие новости, - отозвалась та, склоняясь над стоодом, лохани убирая, груди белые обнажая, - Спокойно все, барин. Да разве что, поговаривают, Герман, Тимохи-кузнеца сын, ослов ябать почал.
- Ослов? – изумился, чаем не поперхнувшись чуть.
- Ага, - хохотнула девица. – Ребята ходили говорят мимо кузни, слышат – ржание недовольное. Зашли – глядь, Герман осла Буравчика под хвост дрюкает деловито.
- Поди ж ты! – недовольно лоб поморщил. – Нехорошо получается, эдак и приезжие прознают, что в моем имении ослоеб появился – засмеют ведь. Фролушку, приказчика, позови будь добра.
- Сию минуту, барин!
Девка в сени выскочила и уж впрямь минуты не прошло, как Фролушка, степенный, с бородкой ладной появился сука.
- Звали, барин? – вопрошал учтиво.
- Запрягай, Фрол, «Волгу», - ответствовал ему. – Мчи к кузнице да Германа, тимохиного сына доставь.
- В морду потыкать? – уточнил Фролушка.
- Пожалуй, потычь. Для ума-то!
Фрол скрипнул сапогами понятливо, вышел во двор, где ужо «Волга» моя вороньего крыла цвета стояла.
- Варварка! – крикнул. – Самовар на веранду вынеси да палок курительных принеси!
- Сию минуту, барин!
Часа не прошло, пыль во дворе поднимая, машина у крыльца остановилась. Фролушка вышел, за ним, сутулясь, парень смуглый.
- Доставил, барин! – сказал Фрол, снимая перчатки кожаные.
Герман встал перед крыльцом, юшку с носа разбитого рукой закопченной вытирая. Волосы чубом смоляным лоб высокий скрывают, а смотрит лихо, дерзко глазами своими. Что же ты за птица, Герман?
- Что же ты за птица, Герман? – подался я вперед с кресла своего, дым табачный выдыхая. – Парень вроде неплохой, работящий, а ослов ебёшь! Нештоль девок у нас в деревнях мало, что к ослам подался? Али ты с ума сбрендил в кузне своей? Может ты маниак какой? А с маниаками знаешь как у нас справляются? Помнишь, Фрол, Кирюху-гамасека?
- Как ж не помнить, барин?! – отозвался тот. – Запихали ему муравьев в верзоху да оставили связанным – то-то ору было!
- Вот, ты что, тоже так хочешь, Герман?
- Не хочу! – махнул главою отрок. – Ты, барин, дозволь слово молвить.
- Ну!
- Ты, барин, человек мудрый, понять меня да сможешь, а потом рассуди как по твоему разумению что надо. Ослов я ябу – это верно. Но не для похоти и наслаждения грубого! Видишь ли, барин, я как бы самую тупость, леность да глупость свою ябу! Все то, что мешает и что разум точит, ябу. И как поебу, как выношусь, так и чувствую, что жить хочу, работать хочу. Сразу всякое дело в руках спорится – вон у батьки мово спроси, как в кузне дела пошли. Закаляю себя, барин, как умею, чтоб в отупь да в леность ослиную не впасть. Вот, выслушал ты меня, барин, теперь чини суд надо мной.
Шибко задумался тут. Да, непростой парень, думаю, сметливый, честный. И работник впрямь отменный.
- Ладно, - говорю, - ступай, Герман. Прощаю.
- Спасибо, барин, - поклон отвешивает.
Вернулся я в дом, в кабинете своем засел, книги почитать да все случай ентот из головы нейдет. Эх, думаю, кабы все могли свою лень да тупость перебарывать, как бы всем жилось хорошо. И тут как осенило! Взял трубку телефонную, номер фролушкиного мобило набрал.
- Фрол, дуй ко мне! Живо!
Явился приказчик тут как тут сука.
- Пиши, Фролушка, указ! – говорю. – Чтоб по всем деревням имения к завтрему известно было.
- Да, барин, - взял Фрол капэкаху и стилус наизготовку.
- Дабы леность, глупость и трусость перебарывать все мужики, ябливого возраста достигшие, обязуются раз в месяц осла достойно оприхаживать да молитву читать. О выполнении сем докладывать околоточному регулярно, дабы иншпекцию на себя не навлекать. Дата, подпись, сука.
Записал все Фролушка невозмутимо да побежал указ исполнять.
Я же раскинулся на тахте величаво. Вот, думаю, таперича все ладно пойдет! Все, как лучше, делаю. Тут вдруг круп ослиный представился да хвост, мух разгоняющий.
- Тьфу, черт! – сплюнул. – Гадость какая, прости господи!