Каковы художественные критерии детской литературы, над этим вопросом с давних пор ломают голову маститые исследователи, сами авторы, да и, чего греха таить – мы с вами, рядовые потребители массовой художественной литературы.
Год от года прилавки книжных витрин и сетевые ресурсы пополняются новыми образцами всех популярных в той или иной степени жанров, и, на срезе статистических наблюдений становится непреложно очевидным тот факт, что не все они имеют заметный успех у широкой аудитории в дальнейшем. Проходит испытание временем – ничтожно малый процент.
Причем, наблюдается довольно странная (на первый взгляд) картина. Множество текстов, не обладающих, с точки зрения опытного читателя, совершенством формы и языковой составляющей, становятся популярными, находят дорогу к сердцам многотысячной аудитории (причем не только детской).
Напрашивается объяснение, что секрет этой популярности кроется отнюдь не в уровне писательского мастерства. Скорее – в некоторой качественной его составляющей. В первом аспекте кроется причина некоторой отстраненности «серьезных» авторов от данного пласта современного массового искусства, в искренней уверенности в его «второсортности». Второй мы рассмотрим особо, дабы поставить все точки над i.
Итак, судя по всему, детскую литературу с массовым искусством роднит именно близость используемых художественных средств. Не стоит также забывать, что сама современная детская литература не может быть «немассовой» по определению. Ребенок волей-неволей вынужден пройти ступени социализации, и «литературная» ее стадия никоим образом выпасть из этого процесса не может. В отличие от взрослого, чей сознательный выбор «читать или не читать» (почти шекспировского толка:-)) осуществляется именно в ситуации наличия возможности этого самого выбора, ребенок читает. Что бы не там не утверждали в ожесточенных спорах педагоги и родители, молодое поколение читает в меру социальной необходимости.
Чтобы быть до конца честными, дадим себе отчет в том, что схожесть в использовании вышеназванных средств вовсе не предполагает их заимствование. Скорее, и массовое искусство, и детская литература находятся под тесным влиянием фольклора, в том числе и современного. И в свою очередь все в большей степени, в век сетевого прогресса, определяют его тенденции.
Каковы же сами приемы? Что идет бок о бок с формированием новых подходов к определению жанра?
В первую очередь хотелось бы отметить стремление многих современных детских писателей к языковому раскрепощению, что свидетельствует об откате от традиционных требований «нормативности». Я говорю не о недопустимых «нецензурных» словах и не о криминальном сленге, а о новообразованиях более гибких и размытых.
Сравните:
«Мои папа и мама тебя не признают» - говорит Малыш Карлсону в русскоязычном переводе Лунгиной.
«Они считают, что ты глюк» - трансформирует ту же фразу Успенский в своем новом переводе классической сказки Астрид Линдгрен.
Две крайности – излишне причесанный, «кукольный» эталон и, в противовес ему, живой и, я бы сказал, излишне смелый дублет.
Дискуссии на тему допустимого-недопустимого еще впереди, ясно одно: процесс этот закономерен. При всей своей литературности, язык детской книги (да и любой книги, конечно) должен оставаться живым языком, не отрываться от языковой среды искусственным образом. Частности – должны обсуждаться, а не загоняться в шкаф.
Динамичный сюжет, яркие персонажи и образы, тонкий юмор – вот то, без чего немыслима современная детская книга.
Первое, собственно также как и второе с третьим, объясняется особенностью детского восприятия. Стремительно развивающийся сюжет, ощущение тайны, побуждает юного читателя мысленно участвовать в созерцаемых событиях (да, да, несомненно, это относится и к визуальному искусству), сопереживать герою в полной мере, отождествляя себя с ним. Впоследствии, уже вырвавшись из мира литературной иллюзии, дети нередко отождествляет себя с персонажами. Примеры излишни, каждый из нас вспомнит десятки – стоит лишь освежить в памяти, чем «переболели» в детстве мы сами.
Что касается юмора в детской литературе – здесь существует масса мнении и суждений. С одной стороны, утверждается, что детям доступны только простые формы комического, что якобы смешное ребенок видит только во внешнем мире и не способен критически оценивать себя. С другой, каждый родитель не раз сталкивался с удивительной детской мудростью, ставящей в тупик любого видавшего виды взрослого. Чего скрывать – мудростью и чувством юмора, порой недоступных подавляющему большинству этих самых «взрослых».
Определенно, юмор в детской книге должен быть сочным, ярким, оперировать к окружающей действительности, порой, может быть, сиюминутной, работать на уровне языковых средств и словотворчества (вспомните знаменитые детские каламбуры – в детской среде, как и во взрослой, они рождаются как грибы во время дождя), быть что называется «на вырост». Не забывайте, хорошие детские книги с удовольствием читают взрослые, а дети от взрослых мало чем отличаются, и вы не заметите, как они вырастут во взрослых читателей.
Проблему «многоплановости» детского текста я бы не рассматривал отдельно от необходимости в многоплановости любого текста. Вычленение и классификация планов в произведении, также как и классификация жанров – это классификация самой читательской аудитории.
Ограничимся тем, что констатируем: сама книга, точно так же, как и юмор в ней(см.выше) должна создаваться «на вырост» -
и перейдем к самому главному:
к миру художественного произведения. Насколько он отражает и дополняет реальный мир читателя, соответствует всем его чаяниям.
Дефицит впечатлений в повседневной жизни с детства заставляет нас исследовать новые и новые миры, перевоплощаться в сказочных(и не очень) героев, бежать туда, где эти впечатления нам доступны. И потому феноменальный успех некоторых книг не объясняется одним только грамотным пиаром.
Детективная интрига и магический антураж также весомые, но недостаточные составляющие успеха.
Помните, как Роллинг замечательно угадала все самые несбыточные детские желания, придумав тот самый волшебный универсум, «где мечта спасти мир соседствует с желанием «наколдовать себе много-много мороженного», где за каждым поворотом – ожидание чудес и приключений, где «друг в беде не бросит», где можно летать на метле и иметь собственную полярную сову»?
Разве не похоже это на «знакомое каждому из нас чувство, когда просыпаясь, мы просили: «Продлись, мгновение!», когда мы мечтали о том, чтобы увидеть продолжение своего чудесного сна.
И вот летит и летит на метле мальчик в очках: вот уже башни Хогвартса внезапно открываются взору, а звезды над волшебным лесом освещают путь.
И длится сон»…