ЛЮБОВЬ НА ПОЛТРЕТЬЕГО
1.
В те славные времена, когда в стране ничего не было, но был порядок, Нижегородский Дима работал фотографом, а Лёвка Шпак безостановочно влюблялся.
Дима снимал фасады домов, солдат срочной службы и разных особ женского полу. Солдатские фотографии разъезжались в почтовых вагонах, а женщин Нижегородский вешал на стенку, вперемешку с архитектурой.
Лёва любил разглядывать пришпиленных товарищем красоток и не обращал внимания на архитектурные излишества.
– А это кто? – спросил он в очередной раз, ткнув пальцем в улыбчивую блондинку.
– Это? – переспросил Дима, делая глубокую затяжку. – Кажется, Даша, одна знакомая.
– Даша? – отчего-то хмыкнул Шпак и задумался.
– Точно Даша, – подтвердил Дима, – знакомая.
– Значит, Даша, знакомая – задумчиво повторил Лёва и замолчал.
Молчание Шпака было долгим, но продуктивным.
Ночью Диму Нижегородского разбудил настойчивый звонок телефона.
– Здравствуй, Дима, – размеренно проскрипела трубка шпаковым голосом. – Извини за звонок. А что ты сейчас делаешь?
– Лёва, друг собачий! – в сердцах отвечает Нижегородский. – Да посмотри ты на часы! Что может делать в два часа ночи мужчина, когда рядом нет любимой женщины?..
– А-а, понял – немного подумав, отвечает Шпак.
– Да сплю я, Лёва, сплю! Экий ты, право…
– Это хорошо, что ты спишь, Дима, – невозмутимо говорит Лёва. – Я за тебя рад. А у меня до тебя разговор.
– Какие могут быть разговоры, Лёва? – возмущается Дима. – Я спать хочу. Завтра день тяжёлый, понедельник. А тут ты со своими разговорами!
– Вот так всегда, Дима, – вздыхает Лёва, – как клопов морить у Полины, так Лёва, Лёва! А как с Лёвушкой по душам поговорить, так все спать хотят. Променяли Лёву на тараканов!
– Да какие клопы к чёрту! Какая Полина в два часа ночи! Что ты мне голову морочишь своими тараканами!– взрывается Дима и бросает трубку.
Только, только Нижегородский погрузился в объятья Морфея, как тут же снова раздаётся телефонный звонок.
– Аллё, Дима, я знаю, что ты спишь. Но я вот тут подумал, что с тараканами ты, пожалуй, не прав. Своих у меня нет, я с чужими работаю. Понимаешь, Дима, тараканы – это такие звери…
– Слушай, Шпак, вивисектор этакий! – сурово говорит Нижегородский. – Ты мне что, лекцию о членистоногих читать будешь?
– Нет, что ты, Дима, – испуганно отвечает Лёва, – за лекции деньги берут, а у меня к тебе дело очень важное.
– А нельзя ли это дело, Лёва, – очень вежливо настаивает Дима, – нельзя ли его до утра отложить?
– Никак нельзя, Дима, – вздыхает на том конце Лёва.
– А потерпеть ты никак не можешь? – сурово вопрошает Дима.
– Да я-то могу, – продолжает нудить Лёва, – да вот дело никак не может. Ты лучше спокойно меня выслушай и дай слово, что отнесёшься к нему очень внимательно и серьёзно.
– Какое слово, какое дело! – недоумевает Дима. – Третий час ночи, Лёва!
– Ты только не волнуйся, Дима, – успокаивает друга Лёва. – Ты ещё молодой, тебе клетки беречь надо. Войди в моё положение.
– Лёвушка, дружище! – взрывается Дима. – Да не пошёл бы ты в эти клетки вместе со своим положением!..
2.
До следующего звонка Нижегородский, проворочавшись, так и не заснул.
– Здравствуй, Димочка, а ты всё ещё спишь? – простодушно недоумевает Шпак. – А кто Пастернака цитировал: «Не спи, не спи, художник! Не предавайся сну! Ты вечности заложник у времени в плену!»…
– Лёвушка, зараза ты этакая! – едва не плачет в трубку Дима. – Да ты бы ещё себя цитировать начал!
– Себя прочитать? – с готовностью соглашается Лёва. – Это я с удовольствием. Это я всегда готов. Что же ты мне сразу не сказал? Мысль очень даже хорошая. Я как раз на днях очередную поэму закончил – «Я – ГОСТ. 200. 57. 50 х 90» называется. Знаешь, гениальная вещь! Хочешь, по дружбе, тебе финальные главки почитаю?
– Конечно, хочу, Лёвушка! – рыдает Димочка. – Но только завтра, утром, понимаешь? Ночь сейчас! Третий час по полуночи! Время московское! Все нормальные люди спят!..
– Да, разумеется, это я понимаю, – гордо парирует Лёва. – Но ты же прекрасно знаешь, что к их числу я не отношусь.
– Её богу, право, Лёва, какой же ты педант и зануда, – констатирует Дима. – Репей, да и только!
– Ну вот, Дима – едва не обижается Шпак, – я к тебе голой душой, как Художник к Художнику, а ты меня оскорбить пытаешься. А тут вопрос жизни и, как писал Фридрих Ницше, возможно, и смерти.
– Как, жизни и смерти? – настораживается Дима. – Чьей жизни и чьей смерти?
– Моей разнесчастной жизни, – патетически декламирует Лёва, – и, не боюсь этого слова, моей вероятной смерти.
– Да что ж такое случилось, Лёва? – окончательно просыпается Дима.
– Пока ещё не случилось, но случится – обречёно вздыхает голос Лёвы в трубке.
– Не тяни резину, Лёва, – торопит друга Нижегородский, – рассказывай, я ничего не знаю!
– Ты и впрямь-таки ничего не знаешь? – подозрительно спрашивает Лёва.
– Да не томи меня, Лёва, давай колись! – кричит в трубку Дима.
– Я… Я… Я… – выдерживает паузу Лёва, словно собираясь духом, и решительно выдыхает: – Я ЖЕНЮСЬ!
– Как?! – подскакивает на диване Дима. – Ты женишься?! Что, и прямо сейчас?
– Да нет, не сейчас, – весело успокаивает Диму Лёва. – Не сейчас, но скоро.
– Ну, я так скажу тебе, Лёва – начинает по ходу дела соображать Нижегородский, медленно приходя в сознание от услышанного. – Женитьба дело хорошее. Свадебку сыграем. Опять же водочки выпьем. Салатиков откушаем. Девочек затанцуем. «Семь сорок» спляшем. Шафранов с Желтушниковым стихи почитают. Макар Иванов с Астрахановым посуду побьют. Ну а Бездельников, как всегда, на дерево залезет.
– А вот и фигушки, фигушки! – прерывает Нижегородские мечтания расчётливый Шпак. – Последнего я как раз и не приглашу. Бездельников своей пьяной рожей мне все салатики попортит.
– Колхоз дело добровольное – миролюбиво соглашается Дима, в предвкушении салата «оливье» и затанцованных девушек.
Они ещё немного молчат, оба пребывая в рассеянной дрёме. И каждый думает о своём. Первым спохватывается Нижегородский Дима:
– А на ком же это ты женишься, Лёва?
– Да на Даше, Дима – не моргнув глазом, отвечает Лёва.
– Ну, я так скажу, – продолжает рассуждения Дима, – Даша имя красивое. По-гречески, кстати, означает сильная. Ты с ней справишься?
– Я же Лев, – отвечает Шпак.
– Уел, уел, – сдается Нижегородский, задумывается и снова вопрошает скоропалительного товарища: – И где же вы друг с другом познакомились?
– Да… как это тебе сказать, – начинает мяться Лев, – представляешь, я её очень, очень люблю…
– Как не представить, разумеется, представляю, – пытает друга Дима – какая ж свадьба без любви в наше время. Когда ты в неё влюбился то, дружище? Что ж ты любовь свою скрывал?
– А я и не скрывал, – простодушно отвечает Лёва, – я сам про неё недавно узнал.
– И когда же ты про любовь свою узнал? – изумляется Дима.
– Да тридцать семь минут назад, – чётко докладывает Лёва, – я и время точное засёк.
– Как?! – в очередной раз подскакивает Дима.
– А так, – спокойно рапортует Лёва. – Я вот тут всё думал, думал, ну и решил, что влюблён решительно и беспросветно…
– Бесповоротно? – уточняет Дима.
– Не важно. Не перебивай!– восклицает Шпак.– Дай мне кончить свою мысль. Так вот, как только я решил, что влюблён, сразу же тебе позвонил. Ибо, как человек великий, молчать больше не могу!
– Интересно-то как, Лёва, – начинает было Дима.
– Да что тут таки интересного-то, Дима, – нетерпеливо обрывает товарища Лёва. – Любовь – она, знаешь, какая фиговина! Ну, прямь ни сна, ни аппетиту…
– Вот насчёт сна это ты скрупулёзно заметил, – резюмирует Дима. – Относительно аппетита я тебе тоже сочувствую. А вот скажи-ка ты мне, дружище, как к твоей любви эта самая Даша относится?
– Да никак не относится, – отмахивается Лёва, – она об этом ещё и не знает.
– Так, так, Лёва, – старается уже ничему не удивляться Дима, – это что-то новое…
– Да чего там нового-то, Дима? – в свою очередь недоуменно пеняет Лёва на непонятливого товарища. – Мы с ней ещё и не знакомы даже.
– Знаешь, любезный, – пытается сориентироваться Дима, – ты меня прям как Раскольников старушку – обухом по голове!
– С чего это ты вдруг такой нервный, Дима! – патетически восклицает Лёва. – Причём тут обухи в старушке? Я же тебе сразу сказал, что звоню по делу!
– И что ж таки ты из-под меня хочешь? – молвит вконец запутанный Нижегородский.
– Да как это что! – снова возмущается Шпак. – Я же тебе вот уже битый час объясняю!.. Я влюбился в Дашу, я на ней женюсь! Что же здесь непонятного?
– А я здесь с какого конца? – рыдает Нижегородский.
– С самого что ни на есть прямого, Дима, – наставляет непонятливого товарища Лёва. – Вот ты меня с ней – и познакомишь!
– Что! Я? – удивлению Димы нет предела. – Разве я с ней уже знаком?!
– Да как это ты с ней не знаком! – возмущённо взмахивает ручками Шпак на другом конце провода. – И ты ещё будешь отпираться, что не дружен с моей будущей женой, когда она у тебя на стенке висит, рядом с кафедральным собором!..
Осмысленное молчание Нижегородского переходит в безудержный хохот.
– Димочка, а Димочка, – ядовито перебивает Лёвочка, – может, ты утром дохохочешь? Не день всё-таки! Мне режим труда и отдыха соблюдать пора. Давай ближе к телу, как говорил один маньяк.
– Да не маньяк, а Мопассан, – отхохотавшись, выдавливает Дима. – Значит, послушай, Лёва, твоя любимая Даша есть моя знакомая Даша? Так? И ты желаешь с ней познакомиться?
– Именно так – твердо отвечает Лёва Шпак везучему фотографу.
– А, допустим, что она, – начинает, словно паучок в кладовке, плести сети Дима, – допустим, она тебе взаимностью не ответит?
– Да куда же она денется, Дима? – искренне изумляется наивности своего приятеля Лёва. – Я тебе так скажу, как человек человеку, женщина – это такой зверь… Погладь по шерсти, сразу влюбится!
– Так ведь ты с ней даже и не знаком? – не унимается Дима.
– И что с того, что я с ней временно не знаком? – железно раскладывает Лёва. – Все мы когда-то друг с другом бываем не знакомы. Вот завтра ты нас и познакомишь!
– Ну а если я вдруг откажусь? – хитровато прищуривается Дима.
– Это категорически исключается, – решительно обрывает Лёва. – Это совершенно даже невозможно! Это нонсенс какой-то! Ты, Дима, человек интеллигентный и даже в чём-то порядочный, не то что наши знакомые. Куда же ты денешься? Ты же мне друг!
– Друг, друг… не сомневайся, – успокаивает того приятель и тут же, словно настырный Порфирий Порфирьевич, продолжает пытать бедного Шпака: – А что, если и я в эту, твою Дашу, тоже влюблён?
– Что с того, что ты в неё даже и влюблён? – логически рассуждает Лёва. – Ведь женюсь-то на ней я! И потом, если я в кого влюблюсь, другим там делать нечего!
– Конечно, конечно, Лёва, кто бы сомневался, – продолжает подначивать Дима, – а, вот, предположим, что она в меня тоже очень влюблена и жить без меня ну совсем даже не может?
– Ничего. Проживёт. И очень даже сможет, – бодро рапортует Лёва. – Ты на меня не обижайся, пожалуйста. Я человек прямой и откровенный. Я тебя, Дима, за конкурента не держу! Так что я вызову тебя на дуэль и убью!
– На дуэль? – поднимает брови Дима. – А на чём это мы драться будем?
– Это не имеет ровно никакого значения, – парирует Лёва. – На шпагах я не умею. Из пистолетов тоже. Из автомата стрелял в армии, пару раз… Ну, да всё равно, я же тебя… победю!
– Вот спасибочки, Лёва, ты меня утешил, – великодушно благодарит Дима, – ты меня и победишь, ты меня и застрелишь, да ещё и девушку отобьёшь.
– Только я тебя умоляю, Дима, – вдруг спохватывается Лёва, – я тебя очень прошу, дай мне слово, слово мне дай, что только со мной Дашу познакомишь, слышишь? И ни в коем случае ни с Астрахановым и ни с Бездельниковым.
– О, как романтично, – ерничает Нижегородский, – с чего бы это?
– Да чего там романтичного – вздыхает Лёва, – Астраханова девушки любят…
– Хорошо, хорошо, – соглашается Дима, – а Бездельников чем заслужил?
– Да он стихи плохо читает, – отмахивается Лёва.
– Так он же пишет, – возражает, было, Дима.
– А-а…– небрежно бросает Лёва, – писать он и совсем не умеет!
– Зато люди хорошие, – не унимается Дима.
– Человеки-то они, может, и хорошие, – внушительно наставляет Диму Лёва, – но в нашем деле абсолютно не годные. И потом, я тебе Дима, так скажу: человеки – это такие звери… что порой и тараканы лучше!
На том и порешили. Следующим днём Дима Нижегородский познакомил Лёву Шпака с Дашей. И Шпак надолго исчез с Диминого горизонта. Но долго, долго ещё, при каждом телефонном звонке Нижегородский непроизвольно вздрагивал и чертыхался. Лёва больше не звонил. Наверное, всё ещё влюблен, подумал Дима и стал готовить подарок к свадьбе.
3.
Как-то осенью, прогуливаясь по столице, Дима неожиданно встретил Шпака. При неизменной шляпе, при чёрно-смоляной бороде, в кремовом плаще и длинном белом шарфе, помахивая английской тростью, Лёва неспешно фланировал по бульвару.
– Здравствуй, Лёва, – радостно сказал Дима.
– Здравствуй, Дима, – прохладно ответил Лёва.
– Куда путь держишь, старина? – хлопнул друга по спине Дима. – А не зайти ли нам в кафе, по рюмочке армянского с лимоном, по чашке кофе с ликером…
– Благодарю, Дима, в другой раз, – степенно отвечает Лёва. – Извини меня, но в данный момент я спешу.
– И куда ж ты спешишь, Лёва? – участливо спрашивает Нижегородский.
– Да на свидание, – уклончиво отвечает Шпак.
– Неужели с Дашей? – изумляется Дима. – У вас и вправду любовь?!
– Как тебе сказать, Дима, – начинает философствовать Лёва, – помнишь, как писал знаменитый Ипполит Тэн в одной известной монографии, названия не помню, – реальность иллюзорности призрачной реальности ещё не есть признак реальности нашего бытия, а есть интегрирующая функция дифференциала искусства на реальность вымысла… Или наоборот. Точно не помню. А фотограф ты, Дима, профессиональный, даже в чём-то искусный…
– А что случилось, Лёва? – искренне недоумевает Дима. – Как твоя влюблённость? Как Даша?
– Что там, Даша, – горько вздыхает Шпак, – начнём с того, что наша Даша оказалась не Дашей, а Машей. К тому же ещё и шатенкой, а я влюбился в блондинку. Представляешь, какой удар по моим неокрепшим чувствам?
– Как же так, – разводит руками Дима, – ты же сам меня просил познакомить с той, что под собором висела.
– Да ты их, видимо, спросонья перепутал, – находит объяснение Лёва, – у тебя же на стенке не одна красавица пришпилена.
– Но как же так, дружище, – оправдывается Дима, – как я мог кого-то перепутать?
– Да не переживай, Дмитрий, – отечески похлопывает по плечу своего старшего товарища Лёва. – Мы же с тобой соль земли, как писал Достоевский. Или Дзержинский. Точно не помню. Я говорю тебе как равный равному. Как гений человеку одарённому, даже в чём-то небесталанному. Согласись, Дима, что из моих устов это звучит как высшая оценка… На наш век, Дима, и Даш, и Глаш, и Маш, и Параш – хватит!
– Понимаешь ли, Лёва, – извинительно говорит Дима, – я вот думаю, может, и впрямь не надо было тебя с Дашей знакомить? Такое разочарование. Я за твои эмоции ответственность чувствую.
– Забудем, Дима, – примирительно вздыхает Лёва – Дело прошлое. Я тебе как мужчина мужчине скажу: бабы – это такие звери… что любить их лучше на расстоянии!
– Лишь бы это расстояние было как можно короче, – соглашается Нижегородский.
– Нет, я бы их по клеткам рассадил, – начинает заводиться Лёва.
– Не кипятись, любезный! Слушай, а с кем это ты на свидание идёшь? – спохватывается Дима.
– Да с Сашей, – небрежно бросает Шпак, поправляя белый шарф, замотанный вокруг шеи.
– С Сашей? Это которая Маша? – пытается разобраться Дима.
– Да нет, Маша это которая Даша, но Саша это и не Глаша. Саша сама по себе, – терпеливо разъясняет Лёва. – С Сашей я у одного скульптора познакомился. Я там натурщиком подрабатывал. А скульптор из неё статую делал. Девушка с гирей называется. Я сначала гирю отбил, а потом и её…
И неспешной походкой, обмотанный белым шарфом, небрежно поигрывая английской тростью, Лёва Шпак растворяется в сиреневых сумерках бульвара имени Гоголя.