Ясно

— Что больше, семь или четыре? Ну, что? Семь? Или четыре? Ты что, не знаешь?!
Девочка испуганно молчала, крепко прижимая к себе перепачканного песком гномика. На мгновение ей пришлось зажмуриться, но жадное послеполуденное солнце, повисшее как раз на уровне Лизиного лица, безжалостно проникло даже под закрытые веки, выдавливая слезы и заставляя чувствовать себя побежденной.
— Я говорю, что больше, семь или четыре? – в который уже раз прокричала Лиза и подалась вперед, словно собиралась раздавить малышку всей своей внушительной массой. Огромные очки подпрыгнули и съехали на самый кончик толстого веснушчатого носа.
— Но мне пять… – прошептала Тома и неуверенно ступила назад, едва не свалившись с деревянного настила, окружавшего домик.
— Да не спрашиваю я, сколько тебе лет! Что ты заладила? Пять да пять! Я говорю, что больше СЕМЬ или ЧЕТЫРЕ?! Ну, хорошо, я тебе сама скажу! Семь больше четырех, поэтому я – старшая! И значит, я – мама, а ты – дочка! Ясно тебе теперь?
— Ясно… - крохотные кулачки судорожно стиснули всклокоченную бороду гнома и на побелевших от напряжения пальцах проступили капельки пота.
— Тогда положи гномика, он вовсе не хочет спать! Ты же его не правильно укачиваешь! – рявкнула Лиза и изо всех сил рванула игрушку к себе. – На вот, ложечку возьми. Мешай теперь.
Тома двумя пальчиками взяла протянутый совочек и зажала его в ладошке, словно он был живым и так и норовил укусить ее. Лиза уселась на стульчик, установила формочку на вымазанных зеленкой коленках и принялась невозмутимо смешивать ее водянисто-черное содержимое с песком, то и дело оглядываясь в сторону подъезда: оттуда, неуклюже держа на вытянутых руках огромную куклу, вышла нарядно одетая девочка и, нарочито громко стуча маленькими каблучками, направилась к домику.
Чок-чок.Чччок-чок.
«Ой, только не она снова!..»
— Эй! – позвала Лиза. – О чем мечтаешь?
Тома вздрогнула и обернулась. Липкие, противные капли брызнули ей в лицо, и она торопливо провела по щеке рукавом, но так и не вымолвила ни слова: меньше всего на свете ей хотелось снова быть отвергнутой и играть в одиночестве на противоположном конце двора.
Лиза скривилась в ядовитой усмешке и подняла формочку повыше.
— Наложу супчик… – пропела она ангельским голоском. – Так. Вот это – мишечке… – Новая волна выплеснувшейся из формочки грязи. – А это – гномику.
На этот раз больших брызг не получилось. Лиза на мгновение задумалась и вдруг воскликнула неожиданно ласковым тоном:
— Нет, отдай лучше ложечку! Я буду ложечкой есть, а потом тебе отдам, покормишь гномика. Бери его в руки.
Не веря своему счастью, Тома схватила игрушку и тут же с запозданием поняла свою ошибку:
— Эй, девочка! – услышала она за спиной. – Ну, не надо гномика брать! Это мой же! Я Лизе поиграть дала, а не тебе!
Сердитое чоканье каблучков участилось и стало значительно громче.
Тома мгновенно обернулась – растрепанные косички больно хлестнули заколками по лицу – и протянула гномика подбежавшей девочке. Но единственно верное решение обернулось неожиданной катастрофой: не рассчитав движений, она зацепила формочки, будто нарочно разложенные на самом краешке стола.
Звездочки, черепашки и цветочки дружно упали под ноги, рассыпая песок.
Зловеще прищурив глаза, «мама» взглянула на свои украшенные бисером босоножки, почти полностью скрывшиеся под густым слоем пыли и песка, и повернулась к «дочке» с перекошенным от ярости лицом:
— Зачем ты бросила? – прошипела она, наморщив нос в жуткие, покрытые потом складки. – Я их специально сюда положила! Это же наши припасы!
Тома уже хорошо знала, какое действие обычно следует за подобным выражением лица. Не дожидаясь продолжения, малышка кинулась дрожащими руками собирать песок обратно в формочки, как вдруг сквозь стук собственного сердца, проникший в уши и ставший почему-то необычайно громким, услышала гневный Лизин крик:
— Ну, не надо мне грязную соль! Она же с земли, мишка заболеет! Все, хватит, хватит! Уходи лучше! Я уже играю с другой девочкой! Иди одна, а я – с ней! Чик-чик, дверка закрыта. Тебе нельзя входить. Мы пойдем погулять, и ты за нами не бегай!
Малышка вскинула голову, изо всех сил пытаясь сдержать подступившие слезы. И у нее наверняка получилось бы справиться с этой почти непосильной задачей, если бы на том ссора и закончилась. Ей, пожалуй, даже хватило бы силы воли уйти медленно и с достоинством, не дав своим ножкам предательски задрожать и помчать ее домой быстрее ветра. Но этой затаенной надежде не суждено было сбыться: в следующую секунду со смесью ужаса и безмерного удивления Тома увидела перед собой красивую красную туфельку – она была близко, так неестественно близко! Низкий, но невероятно острый каблучок с силой вжался в плечо и отбросил девочку назад. Тома опрокинулась на спину и едва слышно всхлипнула.
— Сейчас заноет и к сестре жаловаться побежит! – испуганно проговорила Лиза, глядя на упавшую сверху вниз.
— Ну и пусть! – ответила «нарядная». – Пойдем отсюда в песочек. Только не в этот! А то сразу за нами пойдет, хвостик несчастный!.. Тебя как зовут, я забыла?..
Тома не заплакала. Молча поднявшись с земли и отряхнув платье, она бросила короткий взгляд на старшую сестру. Та самозабвенно рассказывала о чем-то подруге, и даже не смотрела в ее сторону. Девочка только вздохнула и отвернулась: она уже хорошо усвоила, у кого не стоит просить о помощи, особенно в те моменты, когда речь заходит о женихах и их новых мотоциклах.
Одинокая лавочка в дальнем конце двора пустовала. В опасной близости от нее мальчишки запускали воздушного змея. Тома настороженно взглянула в их сторону, но ребята были так увлечены своим занятием, что вряд ли обратили бы на нее внимание. Девочка смело приблизилась и стала наблюдать.
Змей взмывал вверх, легко отрываясь от земли и путаясь в собственных лентах, и тут же падал, не пролетев и нескольких метров. Тома прикрыла рукой глаза и взглянула на крышу подземного гаража: флюгер-петушок замер без движения. Но вдруг он всколыхнулся, поймав хвостом ветерок. Порыв был слишком слабым, однако его хватило, чтобы огромное крылатое создание вырвалось из рук мальчика и легло на воздушный поток.
Позабыв сделать очередной вздох, Тома застыла, точно русалка при виде парусника, и даже складочки ее платья замерли в восторженном ожидании, боясь шевельнуться, чтобы не нарушить возникшей гармонии. Змей летел неторопливо и грациозно, словно дракон, неожиданно разорвавший реальность и проникший в человеческий мир. Но те, что подчинили змея власти рыболовной лески, не задумывались над ее длиной. Мальчишка выбросил руку вверх, ослабив натяжение. Материя хлопнула, мгновенно разрушая иллюзию стабильности, змей провалился на крыло и почти вертикально ушел вниз. Не желая видеть, как он разобьется о землю, Тома зажмурилась и отвернулась.
А когда снова открыла глаза, перед ней сидела полосатая соседская кошка. Сидела, и зловеще щурила на солнце свои жуткие, почти белые глаза, словно насмехалась. Тома сдавленно пискнула и подтянула ноги на лавку, отодвигаясь от страшного зверя.
— Брысь!.. Уходи! – едва слышно прошептала она, и только теперь заметила, что острые и страшные зубы кошки крепко сжимают чье-то крохотное, извивающееся тельце.
Разрываясь между страхом, любопытством и отвращением, девочка спустилась со скамейки, чтобы разглядеть очередную Фроськину жертву поближе, и отпрянула: кошка неожиданно разжала челюсти и выплюнула зверька прямо ей под ноги.
Мышей Тома боялась и потому не любила. Она испуганно отпрыгнула назад, но несчастной жертвой на этот раз оказалась ящерица. Очутившись на земле, она замерла на месте, неестественно выгнувшись и даже не пытаясь убежать.
— Уходи, Фрося! Иди домой! – дрожащим от волнения голоском попросила Тома. – Не надо есть ящерку, это тебе не понравится!
Кошка презрительно отвернулась, но не сдвинулась с места: еще никому и никогда не удавалось заставить ее уйти не по собственной воле. Она ощущала чужой страх так же остро и безошибочно, как запах свежего мяса. Она чувствовала больше, чем могла осознать, и осознавала больше, чем можно было подумать, глядя в ее пустые, равнодушные глаза. И потому она даже не взглянула в сторону девчонки: пусть себе болтает.
Тома никогда прежде не видела ящериц так близко. Она присела на корточки, чтобы посмотреть, какого цвета у нее глаза, – и вдруг с невыразимым ужасом уставилась в кровавую пустоту крохотных, страшных глазниц. Сплошная темно-красная пелена, заполнившая их целиком, брызнула на землю скупыми, безмолвными слезами и смешалась с пылью, застывая в ней миниатюрными мохнатыми комочками.
Слепая, лишившаяся половины хвоста ящерица поползла к Томиным ногам, судорожно ловя ртом раскаленный воздух.
Схваченное внезапным спазмом, горло маленькой девочки издало едва слышный звук, похожий на стон. Она метнулась в сторону и подхватила камень, не совсем понимая, в кого ей больше хочется им запустить.
Кошка нехотя оторвалась от собственной лапы, которую сосредоточенно вылизывала все это недолгое время, и, безошибочно поняв намерение человека, отбежала в сторону: так, на всякий случай.
Тома всхлипнула и опустила камень.
— Убирайся отсюда, Фрося! – прошептала она, и содрогнулась, с трудом узнав собственный голос. – Не трогай ее!
Ящерица замерла и, выстрелив в пространство незрячими глазами, поползла в новом направлении, остановившись точно между ног испуганной малышки.
Не в силах сдвинуться с места, не в силах отвести взгляд от стремительно покрывающихся пылью кровавых пятен, заменивших ящерице глаза, Тома беззвучно наблюдала за тем, как все медленнее и медленнее ползет ящерица, как в конце концов забивается в узенькое пространство между подошвами босоножек и застывает каменным изваянием, пытаясь удержать в разорванных легких настойчиво ускользающий воздух.
Борьба жалости и отвращения завершилась, и девочка осталась стоять на прежнем месте.
В пугающе-бесцветном взгляде кошки отразились упрек и досада, но вялая жертва уже не интересовала охотницу. Тома проводила ее взглядом и, затаив дыхание, опустилась на колени.
Ей только показалось, или ящерица посмотрела на нее с благодарностью и затаенной надеждой? Ей только показалось, или каждый новый вздох раненого существа отстоял от предыдущего на непередаваемо большее время?
Девочка не знала ответов, потому что не задавала вопросов. Она лишь чувствовала, как мурашки приподнимают ее платьице, как кровь пульсирует в висках, а перед глазами неожиданно возникает дрожащая, сверкающая пелена, возникает – и мгновенно исчезает, падая в пыль крошечными искорками слез.
Тома вдруг безумно захотела домой, но ноги отказывались слушаться и словно приросли к асфальту. Нужно было что-то делать. Но что? Девочка не знала, и лишь заворожено смотрела на замершую в ногах ящерицу, отчаянно ловя каждый сигнал ее маленького тела о том, что оно все еще живет. Живет, несмотря ни на что.
Томе еще никогда не приходилось ощущать себя такой большой, глупой и, почему-то, – виноватой. Она лихорадочно соображала. В конце концов, не придумав ничего лучше, малышка вытащила из кармана пустую коробочку от мела.
Стараясь не прикасаться к ящерице пальцами, она аккуратно придвинула к ней коробочку.
«Сейчас я отнесу тебя в травку погуще… И подальше», – подумала она, но воплотить задуманное не успела.
— Эй, Серег, смотри! – раздалось у нее за спиной. – У Томки ящерица! Живая еще!
Мальчишка оставил упавшего змея на земле и бросился следом за приятелем, на бегу отпутывая леску от кроссовок.
— Где? Покажи, Томка!
Девочка побледнела и торопливо сунула руки за спину.
— Нет, не покажу. Вы ее убьете! Как ту ласточку! И как… как морскую свинку, которая у Пашки убежала.
— Не покажешь? – хохотнул тот, что повыше. – Серег, она говорит, не покажет!
Серега криво усмехнулся и молниеносным движением схватил девочку за плечи.
— Давай, Коляныч, я держу! – крикнул он, наваливаясь всем телом, и Тома вдруг с ужасом поняла, что ее пальцы, еще мгновение назад бережно сжимавшие коробочку, внезапно потеряли свое сокровище и схватили пустоту в отчаянной попытке его вернуть.
— Отдайте, ну, пожалуйста! – заплакала девочка, с содроганием наблюдая, как Коля вытряхнул ящерицу на ладонь и сдавил ее грубыми, грязными пальцами, лишая возможности шевельнуться.
Но та и не собиралась двигаться.
Тома прижала к губам дрожащие ладошки:
— Отдайте! – крикнула она испуганно. – Вы ее раздавите!
Мальчишки не слушали и со знанием дела тормошили свою новую игрушку.
— О, да она дохлая уже! – огорченно воскликнул Коля, отшвыривая ящерицу прочь. – Забирай дохлятину свою! Нафиг она нам сдалась!
Тома вскрикнула и накрыла ладонями упавшее тело. По щекам побежали быстрые, безмолвные слезы отчаяния. Они мешали смотреть, обжигая глаза и бесследно стирая реальность: она на мгновение запротестовала, цепко хватаясь невидимыми пальцами за осколки разбитой надежды, но все же ступила в сторону. Всего лишь на миг, потерявшийся в бесконечности.
А потом все снова вернулось на свои места: вернулись скрипучие качели и маленький домик, где старшие девочки все так же кормили ненастоящими тортиками гномика и мишку, вернулась усыпанная окурками песочница и кособокие карусели, вернулась сестра и ее закадычная подружка, такая же ненастоящая, как и вычурная татуировка на ее плече, вернулось время и пространство, но что-то исчезло. Нечто незримое, безликой тенью стоявшее за Томиной спиной – оно растворилось в соленых слезах, затерялось в шелестящей траве и сгинуло безвозвратно.
Почти с сожалением Тома посмотрела ему вслед, и тут ее взгляд натолкнулся на ярко-желтую шапочку одуванчика. Тоненькая ручка сама собой потянулась к цветку, сорвала и поднесла к Томиным губам.
Девочка поцеловала лепестки и положила цветок возле неподвижно распростертого по земле тела. И тут же получила звонкий шлепок по губам.
— Ты что, дура? – взвизгнула старшая сестра, нависая над малышкой. – Зачем цветок грязный целуешь? Заболеешь! И с коленей встань! Платье уже зеленое! В следующий раз чтоб говорила мне, куда уходишь, чтоб я за тобой не бегала по всему двору, ясно тебе?
Тома осталась сидеть на коленях. Слезы текли и текли по ее щекам, так, что светлые, реденькие реснички слиплись и стали заметны, придав ее лицу странное и жуткое выражение. Она вытерла лицо грязным кулачком, оставляя на щеке серые полосы, и ответила:
— Ясно.
Выполнив свою роль в семейной драме, девушка вернулась к подруге. Ее торопливые, уверенные шаги раздавались в ушах так громко, будто она шла не по дороге, а прямо по барабанным перепонкам.
Тома изо всех сил зажала уши руками и наклонилась к самой земле. Из травы на нее смотрели неподвижные, окровавленные глаза ящерицы. И они были желтыми.
Тома выдохнула и застыла в изумлении.
Два взгляда слились в один.


* * *


— Зачем ты рассматриваешь мои игрушки? – услышала Тома неожиданно близко.
Зачем? Зачем, Лиза? – шепнул ветер и рассыпался на тысячу незнакомых голосов. – Нехорошо рассматривать… Ой, как нехорошо!
Взметнувшись внезапным вихрем, яростные облака серой пыли полетели над детской площадкой. Ветер взвыл и сыпанул песком в глаза, раздирая лица в клочья, срывая одежду и неистово хлопая подъездной дверью.
Лиза спрятала лицо в ладонях и завизжала, так громко и страшно, что даже налетевшая буря устыдилась своей бесшумной поступи. Вторая девочка схватилась за руку подружки, словно та могла уберечь ее от злых и упрямых осколков, так и норовивших содрать кожу живьем, но Лиза с силой оттолкнула ее и помчалась домой, оставляя свой собственный крик далеко позади.
Небо внезапно потемнело и упало вниз, словно кто-то захлопнул крышку гигантской скороварки. Ветер рванул воздушного змея под пепельные облака. Мальчик хрипло вскрикнул и выпустил леску, чтобы в следующее мгновение с перекошенным от боли и ужаса лицом увидеть на свою ладонь, ставшую липкой и скользкой от хлынувшей из отрезанного пальца крови.
— Тамара, скорее, вставай! Побежали домой, пожалуйста! Смотри, какой ветер! – услышала сидящая на коленях, но даже не подняла глаз.
— Скорее, сейчас дождь вольет! – кричала девушка, напрасно дергая младшую сестру за руку. – Ты почему не слушаешься?! Пока мамы нет, я тут главная!
И только она подняла было руку, чтобы на деле доказать эту непреложную истину, как на землю обрушились потоки воды, черной, как обратная сторона заколоченной крышки гроба.
Дождь… Дождь… Я тут главная! – зазвенел ветер и устремился ввысь.
Небо дернулось в агонии и разорвалось на части десятками извивающихся молний. Длинные и страшные, точно хвосты исполинских ящеров, они надолго повисли над землей, освещая дорогу тем, кто еще не успел укрыться от стихии.
Отпустив намокшее платьице сестренки, девушка помчалась к подъезду, спотыкаясь, и падая, и снова вскакивая в безумном желании достичь вожделенной цели. Дождь хлестал ее тысячами ледяных плетей, разрывая одежду в клочья, и осыпая огромными, величиной с отрезанное ухо, градинами.
Сидящая на коленях бережно прикрыла ладонями ящерицу и вдруг почувствовала пульс самой земли. Или то были последние конвульсии жизни, истекшей из растерзанного тельца?
Девочка не знала ответов, потому что не задавала вопросов. Она лишь чувствовала, как слезы продолжают течь по ее щекам, а дождь нежными, прозрачными ладонями, смывает и провожает их в глубины стонущей от несправедливости земли.
Из подъезда выглянула старушка, растрепанная и страшная. Она остановилась под крышей, и перекрестилась. Обмотанные эластичными бинтами ноги по щиколотку погрузились в воду.
— Фрося, Фрося, Фрося! Иде тебя черти давят? Кис-кис-кис! – испуганно закричала она, не осмеливаясь высовывать на улицу непокрытую голову.
Черти давят! Давят! Иде, кис-кис?
А кошка и рада была бы побежать к ней навстречу, но что-то темное и холодное почему-то никак не хотело отпустить ее сломанную шею, нелепо повисшую на тонкой полоске кожи, начисто лишившейся шерсти. Наконец кусок ржавой трубы неохотно ослабил петли и отполз во мрак подвала, замирая на отведенном ему месте, там, где уже никто и никогда не потревожит его молчаливый сон, полный тайн, крови и нетронутой паутины. Голова кота легко упала на бок, белые глаза застыли в выражении пустого непонимания. Агонизирующее тело еще несколько мгновений держалось на лапах – и рухнуло в пыль подвала, точно колосс, которому подрубили глиняные ноги.
Из окошка первого этажа в очередной раз послышался вопль, готовый в любую секунду сорваться на истошный визг:
— Сережа! Коля! Сворачивайте своего змея, и немедленно домой, пока вас молнией не прибило!




август 2006