Между Морем Тьмы и лесной полосой Великой Равнины в древности простирались бескрайние степи. Эти степи были торной дорогой для воинственных кочевников, орды которых исторгла Мать Земля. Возникали и иссушались моря, рождались и рушились горы, строились и превращались в руины города, появлялись и исчезали в небытие целые народы, а по этому Великому Степному Пути с удивительной регулярностью, примерно один раз в полтора-два столетия, прокатывались волна за волной всё новые и новые завоеватели.
Многие кочевые племена пытались задержаться и закрепиться на этих местах. Тогда им приходилось вступать в борьбу с осёдлыми жителями Пограничья Леса и Степи, для которых плодородная земля степей, дававшая им огромные урожаи, была бесценным богатством. Осёдлые земледельцы готовы были упорно отстаивать эту пашню. Кочевников пашня не интересовала, но они нуждались в пастбищах. Одна и та же территория в одно и то же время не может быть и пашней, и пастбищем, поэтому извечная борьба земледельца и скотовода за Великую Степь шла с невиданным ожесточением, порой не на живот, а на смерть. Независимо от того, кто побеждал, результата противостояния на протяжении тысячелетий был один и тот же: сотни убитых и раненых, вырезанные и выжженные поселения, остатки от деревенского населения, уведённые в рабство, потоптанные и выгоревшие посевы, изрытая и щедро политая человеческой кровью Мать Сыра Земля, долгие годы не дающая хороших всходов. А потом с Запада приходил новый кочевой народ, со свежими силами обрушивающийся на своих предшественников, убивая и изгоняя их. И опять противоборство с осёдлыми жителями возобновлялось с новой силой.
Народы, живущие осёдло, были, как правило, богаче кочевников, которые считали, что самый лёгкий способ приобретения жизненных благ — грабёж. Богатства земледельцев, веками накапливающиеся в городах, возбуждали зависть у алчной знати кочевого народа. Однако не стоит сводить взаимоотношения земледельцев и кочевников только к войне. Их война вовсе не являлась неизбежной или непрерывной. Из Великой Летописи Истории Народов известны длительные периоды мирных и даже дружественных отношений между ними.
Борьба земледельцев и кочевников в Великой Степи началась ещё задолго до того, как там появилось племя, называвшее себя росами.
Сначала это была лишь маленькая горстка полудиких людей. Но у них, как у кочевых народов, хотя они ими никогда не были, была своя особая гордость. И именно эта гордость, скорее всего, помогла им выжить в таком недружелюбном и чаще всего опасном мире. Именно она не дала им сломиться под игом захватившего их племени голомонов, которые господствовало над ними на протяжении нескольких сотен лет.
Росы, взойдя на мировую арену, громким голосом во всеуслышанье заявили о себе. Сначала кочевые и осёдлые народы не принимали их всерьёз. Они были для них чем-то вроде дворовых псов, которых можно пнуть, по пути из трактира, где тебя обидел твой побратим, рассказав грязную шутку про твою опротивевшую жену, а можно и приласкать и даже бросить кусок хлеба тогда, когда тебе особенно хорошо, и совесть молчит, утопленная в вине.
Поначалу росы жили рядом с теми народами, которые господствовали в Великой Степи, и тогда, когда приходили более сильные кочевники, почему-то всегда считавшие их деревенскими дурачками, они также покорно служили им как служили своим хозяевам.
Как оказалось в последствии, росы всего лишь выжидали. Они были очень умным и смышлёным народом. А века, проведённые в подчинении у других, они использовали для того, чтобы набрать от своих господ Знания, и уже самим быть господами. Племена, заставлявшие росов унижаться перед ними, даже не заметили, когда оборванный дикий зверёныш с безумными глазами, сверкавшими злобой и ненавистью, превратился в опасного и прекрасного зверя-охотника, поражавшего своего хозяина догадливостью и сообразительностью, — грозу окружающих его существ, как живых, так и не очень.
Росы, по крупице собирая Знания, копили их для того, чтобы в один день, прекрасный или нет, решать не мне, обратить силу своих хозяев против них самих. Глубокой тёмной ночью, которая бывает лишь раз за весь год, они, собрав свои скудные пожитки, стройной цепью ушли из города в Степь. С этого дня и начинается история росов, как свободного народа. Конечно же, хозяева хотели вернуть сбежавших рабов, но это им не удалось. Воодушевлённые победой над своими господами, росы пошли вглубь Великой Степи. Один за другим пред ними падали знамёна, открывали врата города, и очень быстро, за каких-то пятьдесят лет, они захватили и подчинили себе всю Великую Степь. И теперь уже они были хозяева, а их недавние господа стали рабами.
Такова история этого великого народа, назвавшего себя Белыми Росами.
Уже и не счесть сколько раз появлялся и уходил за Край Земли лучезарный Гелосс, щедро одаривающий своим живительных светом всё живое и не живое, и никто не помнит старых гор, на месте которых сейчас глубокие озёра, полные рыбой, русалками и другой живностью. Даже Великая Матушка Земля не помнит, сколько раз ей приходилось умирать и снова оживать, чтобы даровать пищу живым существам, а разным букашкам, мелким духам и отошедшим в Сумрачные Дали, последнее прибежище в этом вечном круговороте Жизни и Смерти.
Менялся Мир, менялась Земля, а племя росов всё крепло и крепло, и вот уже оно стало полноправным хозяином Великой Степи, не раз доказав это в бесчисленных битвах.
Куда не глянь, тут и там по Великой Степи разбросаны пашни и пастбища, дороги и просторные тракты, деревни и веси, города и замки.
Всё это принадлежит одному народу — Белым Росам.
Теперь давайте перенесём свой взор со степи в главный город, принадлежавший этому бравому племени. Имя этого города Парадиз, но люди, живущие за его стенами, в большей своей массе почему-то окрестили его Танатолисом.
Итак, Танатолис, то есть, простите, оговорился, Парадиз — самый крупный город из всех, которые когда-либо основывали росы, но в тоже время нельзя сказать, что и самый старый, на всём протяжении Великой Степи есть города намного старше Парадиза, такие как, например, Кий, Володий, Ногород и Семидаль.
Парадиз — крупнейший из городов, в котором проживает несколько сотен тысяч человек, я здесь не говорю о бедняках, незаконно проникнувших внутрь и о купцах, которые сегодня здесь, а завтра за сотню вёрст в Степи. С южной стороны он омывается Морем Тьмы, поэтому имеет самый крупный порт, по сравнению с другими городами. Днём и ночью на пристани тьма тьмущая народу, все куда-то спешат, бегут, что-то постоянно кричат. Корабль не успевает разгрузиться, как своего места ждёт уже другой. Мальчишки-оборвоши постоянно юркают между честным народом: кто милостыню попросит, кто подсобит груз принять, кто и не погнушается стянуть из кармана мешочек со звонкими монетками у зазевавшегося глупенького путешественника, отправившегося в свой первый путь. Тут и там ходят разносчики лёгкой закуски, во всё горло горланя о своих товарах. Как хищные птицы, извозчики высматривают себе жертву на «растрясение» быстрой ездой не только денег, но и костей несчастного пассажира. Стоит ступить одной ногой с качающейся корабельной палубы на твёрдую землю, как они уже тут как тут, подбегают, облепляя горе-путешественника, зазывают проехаться именно в их повозке, расталкивая друг друга, сколько уже раз дело доходило до драки. Что с ними только не делали: и пристыжали, и штрафовали — а они всё за своё. Куда ни глянь, везде кипит во всю работа: кто чинит паруса, кто мачты прямо на палубе, кто таскает бесконечные тюки, необъятные коробы и прочее, того гляди, зашибут, а если и зашибут то пойдут дальше, обратив такое же внимание, как на пустое место. Словом не порт, а беспорядочная кутерьма человеческих (и не только) тел.
Другое дело уже за воротами: тишина и спокойствие, изредка нарушаемые истошными воплями пассажиров, ставшими жертвами полоумных извозчиков, но к этому уже привыкли и лишь смеются, приговаривая: «Эк, его-то раздирает». А вокруг спокойствие, люди мерно идут по своим делам, кажется, будто попал в одно из прекраснейших мест на Земле. Но как не может быть алмаз красив без огранки, так и нее может этот город до конца быть таким спокойным как кажется. Постоянно в него проникают повстанцы- кочевники, ночами вырезая мужчин, женщин и детей в их собственных постелях, поэтому никто не может жить спокойно, и то, что мы видим, лишь тень, жалкое подобие нормальной, мирной жизни. И давно уже лекари и знахари не могут помочь и облегчить, как душевную, так и физическую боль жителей этого города, которые и называют его теперь по-другому.
— Скоро вечер, хозяин.
— Да, я вижу, Энцелад. Ну вот, видишь, мы уже пришли. Да, и ещё одно, пока никого нет, можешь не называть меня хозяином. Разве ты не слышал, как об этом говорил Магистр, когда никого нет поблизости, мы можем не играть наши роли.
— Да, я слышал, сер Корвус, но я всего лишь в целях безопасности, мало ли что.
— Ну, хорошо, прощаю — усмехнулся высокий стройный господин, облачённый в ниспадающий чёрный плащ с капюшоном, закрывающим верхнюю половину лица,— смотри, вот и ворота.
И вскоре, пройдя все полагающиеся досмотры, они вошли внутрь города.
— Вирго, иди сюда скорее, где тебя всё время носит? Ты что не слышишь, что пришли новые постояльцы,— брюзжал согнутый старостью и непомерными заботами, давно уже поседевший, но всё ещё бодрый старичок.
— Иду, иду, батюшка!— прокричала звонким голосом розовощёкая девушка, вбегая в приёмную комнату.
— Где тебя только боги носят— распылялся старичок,— что стоишь, не видишь что ли, помоги господам раздеться, небось устали с дороги.
— Ну, что ты, батюшка,— ласково прощебетала девчушка, чмокнув старичка в макушку, после чего он сразу притих, а она проводила новоприбывших господ (кстати, это были наши прежние знакомые) в их комнату.