Ну, здравствуй! :)
Сразу оговорюсь, что я сейчас не обращаюсь к пыльному критику или простому читателю на диване. Это не литература, это послание тебе, это просто человеческое письмо. Набоков почти не писал человеческих писем, потому что экономил свой стиль исключительно для литературы. Этот текст – не литература. Письмо тебе ВНЕ литературы, вне всех постмодернистских догматов и тождестве жизни и текста. Этот текст касается жизни, но жизнь важнее текста. Ты важнее! Мне не нужна слава и деньги, уважение государства и память призраков будущего. Мне нужна, как влага, как Джисус блуднику, твоя любовь.
Да, это любовь с первого взгляда. И это медовый рок.
Ты сейчас смотришь на монитор и, наверное, думаешь: «Меня ли он имеет ввиду. Этим писателям нет никакого доверия. Тот же Набоков начал смотреть на женщин лишь для того, чтобы упрочить своё эстетическое виденье и профессию писца. Ты, парниша, наверное, всем хорошеньким девушкам вот так в метро раздаешь ссылки на свои тексты. Это твой дьявольский метод, пародирующий донжуана самым комичным образом. Я знаю твои штучки, писатель!»
О, нет-нет! Я пишу это только тебе, о, прекрасная!
Ты вышла на «Петровско-Разумовской», а всю ночь не мог уснуть. Я думал о тебе, я мечтал, надеялся, вспоминал. А ты?
Я напомню, как мы познакомились, если ты читаешь это так поздно.
Вчера (ноябрь 2006) в «Геликон опере» давали Пушкина, «Пиковая дама». Были все наши. Весь университетский философский бомонд. О, нравы! Этот «мизантроп» Александр (теперь он Сашка) привёл девушку. А я считал его грустным одиночкой! Проигравший кандидат в Председатели студенческого Совета (проиграл с перевесом в один голос – МОЙ ГОЛОС; за участие в выборах мне, собственно, и дали билет; в квадратике его противника я написал простую магическую формулу: «veni, vidi, vici», и он победил, – гоголевская чертовщина) тоже был с дамой, он, оказывается, существует не только как политик (не то, что «interface» Глеба Олеговича). В углах шушукались сплетницы. Явилась и Наташа. Я был когда-то в неё влюблён. НО ТЫ НЕ РЕВНУЙ! Это скучная история, всё прошло, она сказала: «нет», и я тоже в ней разочаровался. Она смазливая до жути. Но внутренне настоящий чёртик. Её сокровище таит много тайн, и ему будет, что сказать кольцу гения Кукуфы. Наташа познакомила меня со своей спутницей Наташей (просто лимоновские женщины). «Мы тут духовненько пришли развиваться, ты тоже?!». Да-да-да. ДУХОВНЕНЬКО!
Были и мои редакторы и издатели, которые мне пишут рецензии smile’ками.
И тут страсти Пушкина начались, пороки. Эх. Для тех, кто не знает, но из порочного любопытства читает это ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО. Это намёк. КЫШ! Если Вам Ваша совесть ещё позволяет читать чужое признание, то скажу, что опера – это дискотека без фанатизма. А пороки-то пляшут. Гомункулы стали подделываться под настоящих людей.
«Что наша жизнь? – иг-р-р-а-а-а!»
«Вы знаете, эти театралы столько зарабатывают».
Эх, господа…
В антракте подошёл к Наташам.
– Хорош сегодня Пушкин. Ай, каков Пушкин!
– «А ты, на-верное, ВСЕГО Пу-шнина про-читал?!
Ну, у меня есть собрание сочинений…
О, нравы!
ПЕРВАЯ НАТАША (не обращая внимания на Дмитрия Гендина): «Лежу я вчера ночью ?уже? на диване, мечтаю… Ой… такие вещи (переходит на шепот) нельзя в ТЕАТРЕ рассказывать. Пошли в дамскую комнату».
ВТОРАЯ НАТАША: «Пошли скорее!», (в сторону): «КАК ИНТЕРЕСНО!»
О, нравы! «Философия в будуаре» просто.
Ты понимаешь, с кем мы с тобой учимся, кто нас окружает. Всё это персонажи «Пиковой дамы»!
Блестящая опера, что уж говорить.
Наташи убежали, экономя на аплодисментах Меня эти две светские леди так взбесили, что я тоже ушел раньше всех почестей. И их встретил. «Не хотите пойти сейчас поклониться памятнику Пушкина?!» – «Иди сам со своим ПУШКИНЫМ целуйся».
Я же его не сексуально любви. Вот бяки. :(
Сейчас следи за временем. Каков рок, как он всё по секундам рассчитывает, чтобы нас с тобой столкнуть. Пошёл вдоль Большой Никитской до «Св. Татьяны». Помолиться о даровании спокойствия и смирения. «Не судите, да не судимы будете».
Храм уже закрыт. Иду обратно. Девушку, похожую на первую Наташу, держит под руку… – держит молодой человек, а та расплылась в блаженной улыбке. Вскользь что-то такое показалось. Я был в себе, задумался. Вполне праведная парочка. Счастия вам, добрые люди.
И вот он Пушкин! Стоит. Говорят, что перед Дантесом на дуэли стоит. Но перед одним ли Дантесом? Я тебе же это всё уже рассказывал. Просто вызов бросает всем порокам светского общества. Лицо, конечно, ничего не выражает. ЭТО ЖЕ ПАМЯТНИК. А не человек. Но, ты ещё считаешь секунды? – я ещё вокруг «Пушкина» обошел и в метро.
Ты учитываешь скорость мою навстречу тебе? Дух Пушкина ведёт.
Сижу. Думы. И тут ты, и твоя подруга. Не знаете, кто из вас сядет: со мной рядом одно свободное место. «Да обе пусть садятся». Я уступил вам. Так мелодично, по-чайковски, порадовались. Стаю и смотрю на тебя.
Кстати, как же с тобой говорить? Ты или Вы? Тогда мы были «на вы», строгая учтивость. Пушкин (или Лермонтов, не помню сейчас кто) считал светское «вы» – холодным, а «ты» – мягким. Набоков всё перевернул: для него «ты» – это, прежде всего, пошло; а «вы» – значительно. В некоторых семьях до сих пор родную мать «на вы» называют. Но последние сведенья таковы: «Ты» – это обращение к богине, обращение при молитве, а «Вы» – обращение к власти, к власть имущим.
Буду на «ты», ладно? Нет, если что-то не так, я ж исправлюсь!
А критики, бессовестно читающие столь интимные вещи, скажут: «Этот Гендин – жалкий мистификатор!»
Нет, я серьёзно. Я не звал сюда никого.
Едем в вагоне. А Пушкин – этот Амур с бакенбардами – всё играет (что-то подобное пытался как-то выразить Ерофеев). Бац, и место рядом с тобой освободилось.
А-то до этого ещё смотрел на тебя. Не глазел. Смотрел. Не эстетствовал, потому что это делается, когда прекрасное не очевидно.
Какая ты ангелочек!
Лучше обеих Наташ, даже если одна возведёт в степень другую.
Мадам, это небесная красота! Ты – незнакомка, незнакомка Блока только без водки и кокаина философии Вл. Соловьёва. Всё тот же Герман не хотел поначалу знать имени предмета своей нежной страсти. Назвать – что бабочку приколоть.
Сижу. Скромен. Не решаюсь. А дорогу я ещё sticker’ы взял. Мама спросила: «Зачем тебе стикеры?». Вдруг что записать придётся.
Ну, сначала решил просто: напишу номер телефона свой. Но это как-то пошло, как-то низко, скоро, быстро, неправильно. Так поступают ХАМЫ. У нас же нет пока ничего общего.
Поэтому я тебе только ссылку эту дал. Тогда ещё не рассчитывал письмо это писать. Дай, думаю, хоть ссылку напишу, почитаешь меня. Хотя это тоже был перегиб. Что же для меня женщина – читатель что ли? Вот, исправляюсь.
Ты очень вежлива. Очень изысканно, не жадно, взяла листочек со ссылкой. По-человечески. Это аристократия в противовес мещанству.
А ты же с подругой! Не могу же я вмешиваться, отвлекать тебя от неё, за подругу обидно будет. И только я об этом подумал: подруга начала собираться на выход. Пушкин, ой, Пушкин. Ох уж этот Пушкин!
Подруга ушла. Тебе скучно. И тут я начал говорить. Всё говори, говорил. Ты только успела спросить про место моей учёбы.
«Философия – сложная наука, но интересная», – так ты сказала?
А как ты попрощалась?
«Успехов!». Гениально.
«Удачи». Цинично. Двусмысленно.
«Пока». Мы никогда не увидимся.
«До с в и д а н и я », ты сказать не могла.
И вот я еду один. И решил, что напишу такое письмо. Вдруг тебе лениво будет регистрироваться на «Прозе.ру» и что-то там комментировать. Зачем тебе вглядываться в мёртвые лики культурных памятников?
А это письмо – ТЕБЕ!
Вот пишу в Интернете, потому что это единственная моя ниточка к тебе. Любовь по Интернету, конечно, долго продолжаться не может. Это смешно.
Смею ли я надеяться на твою взаимность? Ах. Но я мечтаю об этом. Уже. Это удар. Откликнись, прощу! Не молчи! Это не тишина, нет. Всё молчит. Ты молчишь… Ответь!
Я люблю тебя, уже люблю. Но я бы выразил полнее, если бы не эти критики. Им не полагается это слышать. Это только тебе. Впрочем, сейчас я скажу, но чужими словами. Украду? Нет, просто аллюзия.
Но сначала о невыразимости любви. Тютчев:
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои!
Пускай в душевной глубине
И всходят и зайдут оне,
Как звезды ясные в ночи;
Любуйся ими и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи,—
Питайся ими и молчи.
Лишь жить в самом себе умей!
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их заглушит наружный шум,
Дневные ослепят лучи,—
Внимай их пенью и молчи!
Но ведь так не может быть. Люди, конечно не всегда другу друга понимают, но делают это в определённой степени. Смех – лекарство от непонимания.
Ты всё ещё молчишь? Не бойся! Я не обижу. Я ж добрый.
Ты, наверное, что-то ещё тут моего читала. Пусть это Пушкин и объясняет.
Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных.
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну доль,
И романтические розы;
Он пел те дальние страны,
Где гордо в лоно тишины
Лились его живые слёзы;
Он пел поблёклой жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
Принимаю с оговорками. Я не Онегин. Тот парень был неудачником.
Есть теория, что в каждом мужчине есть что-то от женщины, а в женщины соответственно – от мужчины. И женская часть меня взывает к мужской твоей.
Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Всё думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне всё вам скучно,
А мы… ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я б никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.
Другой!.. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете…
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой…
Ты в сновиденьях мне являлся
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно… нет, это был не сон!
Ты чуть вошёл, я вмиг узнала,
Вся обомлела, заплыла
И в мыслях молвила: вот он!
Не правда ль? Я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье.
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнув тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это всё пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное…
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слёзы лью,
Твоей защиты умоляю…
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи
Иль сон тяжёлый перерви,
Увы, заслуженным укором!
Я апеллирую и к женской твоей части. Не повторяй ошибок Евгения!
Хочешь чего-нибудь прозаического? Я сам всё буду молчать. За Пушкиным тебе о моих чувствах расскажет Гоголь.
«Кто б мог ожидать от меня подобной слабости. Но я видел её… Нет, не назову её…она слишком высока для всякого, не только для меня. Я бы назвал её ангелом, но это выражение низко и не кстати для неё. Ангел – существо, не имеющее ни добродетелей, ни пороков, не имеющее характера, потому что не человек, и живущее мыслями об одном небе. Но нет, болтаю пустяки и не могу выразить её. Это божество, но обличённое слегка в человеческие страсти. Лицо, которого поразительное блистание в одно мгновение печатлеется в сердце; глаза, быстро пронзающие душу. Но их сияния. Жгущего, проходящего насквозь, не вынесет ни один из людей… О если бы вы посмотрели на меня тогда… правда, я сумел скрывать себя от всех, но крылся ли от себя? Адская тоска с возможными муками кипела в груди моей. О какое жестокое состояние! Мне кажется, что если грешникам уготован ад, то он не так мучителен. Нет, это не любовь была… я по крайней мере не слыхал подобной любви... Но, ради Бога, не спрашивайте её имени. Она слишком высока, высока».
Продолжаю бессовестно воровать образы. Тебе приличной встрече сам это всё своими словами и жестами скажу.
Слово Набокову.
Люби лишь то, что редкостно и мнимо,
Что крадется окраинами сна,
Что злит глупцов, что смердами казнимо,
Как родине, будь вымыслу верна.
Наш час настал. Собаки и калеки
Одни не спят.
Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
Последнего увёз ростовщика.
Близ фонаря с оттенком маскарада,
Лист жилками зелёными сквозит.
У тех ворот – кривая тень Багдада,
А та звезда на Пулковом висит.
Как звать тебя? Ты полу-Мнемозина,
Полумерцанье в имени твоём,
И странно мне по сумраку Берлина
С полуведеньем странствовать вдвоём.
Но вот скамья под липой освящённой…
Ты оживаешь в судорогах слёз:
Я вижу взор, сей жизнью изумленный,
И бледное сияние волос.
Есть у меня сравненье на примете
Для губ твои, когда целуешь ты:
Нагорный свет, мерцающий в Тибете,
Горячий ключ и в инее цветы.
Годунов-Чердынцев был удачливее Онегина.
Больше воровать не буду. Самому стыдно. Пустил в письмо не только критиков, но литераторов прошлого. Метлой не выгонишь всех.
Ты, там как? Что за компьютер-то у тебя? Ты с экрана читаешь или распечатала?
Что ты ещё мне сказала?
«Спасибо». Спас. Спасение.
Спаси меня!
Ты так просто не можешь исчезнуть. Ты же не персонаж, не гомункул!
Ответь. Ты… Нет, мы ещё точно должны увидеться. Тебе скучно-то не будет.
Эх, опять тянет на цитату. На этот раз Шекспир.
Sonnet 116
Let me not to the marriage of true minds
Admit impediments; Love is not love
Which alters it alteration finds,
Or bends with the remover to remove:
O, no, it is an ever-fixed mark,
That looks on tempests and is never shaken;
It is the star to every wand ring bark,
Whose worth’s unknown, although his highth be taken.
Love’s is not Time’s fool, through rosy lips and cheeks
Within his bending sickle’s compass come;
Love alters not with his brief hours and weeks,
But bears it out even to the edge of doom
If this be error and upon me proved,
I never writ, nor no man ever loved.
Самый адекватный перевод сделала Садыхова Л.Г., мой бывший педагог по английскому языку. Но авторские права живых людей я нарушать не хочу. Поэтому переведёт Маршак.
Сонет 116
Мешать соединенью двух сердец
Я не намерен. Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена.
Любовь – над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане.
Любовь – звезда, которою моряк
Определяет место в океане.
Любовь – не кукла жалкая в руках
У времени, стирающего розы
На пламенных устах и на щеках,
И не страшны ей времени угрозы.
А если я не прав и лжёт мой стих, –
То нет любви – и нет стихов моих.
Как тебе?
Я не сторонник НЛП и считаю программировать девушку как операционную систему. Я не Гитлер! Компьютеры и те совершают ошибки, а люди-то тем более непредсказуемы.
Ты можешь не бояться меня. А ведь тебе уже интересно? Это же и для тебя приключение!
Выходи за меня!
Нет, ну, мы познакомимся сначала, узнаем друг друга, научимся понимать и нежно заботиться, узнаем чуткость и верность.
Ах… У тебя кто-то есть?
Ну, просто музой, музой можешь быть…
Моя страсть, она не греховная, она радостная, она тёплая. Время твоего молчания мне будет сложно пережить. Ответь скорее. Нам будет, о чём поговорить!
И заметь, я без фанатизма это говорю. Герой моей «Маши» – вот фанатик. А я-то – нет.
Я просто люблю тебя. Хотя это ещё влюблённость, но и влюблённость не простой поворот лица.
Ты даже не Незнакомкина. Назвать, повторяю, нельзя…. Напиши здесь рецензию. Но если ты не выходила тогда, не выходила в тот воскресный вечер на «Петровско-Разумовской», то не обманывай меня. Моя интуиция может подвести. Надежды на Пушкина мало.
Ты – ответь.
Молю. И улыбаюсь тебе. И плачу о тебе. И не спал сегодня ночью. Ты, всё ты. Как тут уснуть? Ты как наркотик. Не молчи… Скажи… поверь.
Я бы мог тебе позвонить… Я не развратник, но и не монах. Я – философ, следовательно, человек.
Такое чудо как ты не может просто рассеяться. Солнце не может зайти, мочь – закончиться. Нежное личико нем может достаться хищным глазам другого живописца. Река страсти, выйдя из берегов создаёт миры. Я твой волшебник. Только твой. Не ищи эльфов или гоблинов, их фокусы уже не в моде. Я истинный маг, целитель и чаровник.
Что ж, королева, вы не желаете быть приглашённой на бал Сатаны? Или Вам нужны ангельские литургии, свет невечерний?
Всё для тебя… И еще, одна маленькая деталь. Я – РЕАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК. Который впервые в жизни заговорил с девушкой в транспорте, и это была ТЫ.
Не будь жестока…
Пойми. Прими сердечком.