Клад.
Над рекой, возле самого перевоза, растет у нас старая верба, лет ей, должно быть, сто, а то и двести. Это та самая верба, с которой любит нарезать лозы дьячок наш Роман, что учит детвору в приходской школе. Нарежет лозы, в пучки увяжет - самое лучшее для науки средство.
Много на своем веку верба повидала, пировали под ней запорожцы, пировали и ляхи, сам пан гетман Сагайдачный сиживал под нею, слушал бандуристов. Оно и сейчас парубки и девчата у той вербы милуются, иль гопака пляшут.
А лет пятнадцать тому, такое там приключилось, и не поверишь.
Собрался на ярмарку Дмитро Жбан. Запряг пару волов, связал кабанчика, на телегу закинул. Перекрестился на образа, да и выехал под вечер, чтоб по утру на базаре стоять.
Подъезжает к перевозу, волы с дороги свернули к вербе и встали. “Куда, чертовы дети, или дорогу забыли?! - крикнул Дмитро волам, - а ну, вертайтесь на шлях!” И давай их кнутом охаживать: “Цоб - цобе! Цоб - цобе!“ Волы ни с места.
Слез Дмитро, пошел к волам, те стоят мордой в землю, жуют. Пойди - пойми, почто встали. Глянул Дмитро на вербу, а с вербы вроде хвост чей-то свесился, вертится и к себе манит. С нами крестная сила! Дмитро волов до дому повернул, враз домчали, так и на тройке лошадей не долетишь.
На другой день поехал Дмитро с утра, думает: днем мимо вербы проеду, не сунется нечистый. Доехал до того места, опять волы с дороги свернули, встали. Он их и бил, и ругал, как не каждого злыдня ругают, не идут. А на вербе вроде и нет никого, а, вроде, как есть. Воротился домой.
На третий день пошел Дмитро в церковь, освятил у батюшки образок. Вернулся, запряг волов, на рог одному освященный образок повесил, и в путь. До вербы шли волы, как и шли, у вербы встали. Свернуть с дороги не свернули, а дальше не идут. По вербе же какая-то тень: шасть туда, шасть обратно и замерла. “Тьфу, пропасть! - рявкнул Дмитро, - али я не казак, была, не была, пойду, погляжу, что там такое есть!” Перекрестился и к вербе - никого! “Э, - думает, - оно ж по всем приметам - клад здесь зарыт, вот его нечистая сила и кажет. Поди, клад не христианский, а турецкий, небось, запорожцы зарыли”.
Как смекнул Дмитро про клад, развернул волов на село, про ярмарку позабыл, ходит по двору, думку думает: как клад достать, чтобы не видал никто. Жене, бабе болтливой, сказал: потому никуда не поехал, что маловат кабанчик, пускай подрастет. Жена только рот раскрыла, Дмитро как цыкнет - рот и захлопнулся.
Думал Дмитро, думал, лопату у тына припрятал. Ночью потихоньку из хаты - шмыг, лопату схватил и бегом к вербе. На небе ни звездочки, только Ковш опрокинут, да кой-где мерцает. Прибежал на место, где волы становились, по следам хорошо видно. Хоть и темно, да попривык маленько.
Сидит на вербе нечисть, глазами сверкает, гукает. Дмитро перекрестился, перестала гукать. Вонзил лопату в землю, как заверещит на вербе, Дмитро со страху упал, чует прямо в воловье дерьмо. “Черт тебя дери, проклятое племя, не взять тебе казака!” - опять перекрестился, поднялся. Хвать лопату, а лопата из земли не идет. “Ах, так, - рассвирепел Дмитро, - вот тебе!” - и давай класть крест направо и налево. Нечисть загоготала, зарымыгала, то волком воет, то гадюкой шипит, не хочет клад отдавать. Да крест святой ее сильнее. Вопила, вопила, потом булькнула в последний раз и затихла.
“То-то, - сказал Дмитро, - знай казачьего перцу!” Набил тютюном люльку, закурил - не слыхать ничего. Покурил Дмитро, сплюнул, высморкался и давай копать.
Копал, копал, огромадную яму вырыл. Уж светать начало, на селе петухи пропели, а Дмитро знай землю кидает. Вдруг: лязг лопатой о железо. Тут у Дмитра тройная сила проснулась, роет, что крот. И вырыл он огромный котел, такой, что в нем кабана трехлетка целиком сварить можно. “Ну, - думает, - злата в нем - немерено”. Копнул внутри - земля. Копнул в другой раз - кости да сор. Копнул в третий - труха да тряпки.
Тогда начал Дмитро крыть нечистую силу от всего казачьего сердца. Думается мне, было в тот час чертям в пекле пожарче, чем грешным душам. А как устал, побрел до дому, и спать завалился. Выспался, поехал на ярмарку кабанчика продавать. Продал, почти даром отдал, да с накопившегося горя в ближайшем шинке три дня гулял, пока гроши были.
То и другим наука, кто нечистому верит, да клады ищет.
Котел Дмитром вырытый сволокли парубки на село, возле хаты головы поставили. Девки его отскоблили, песком почистили - стоит, на солнце переливается. Гостил у нашего пана немец какой-то, услыхал про котел, приехал и давай вокруг прыгать, языком цокать: “Колоссаль, колоссаль!” Три целковых голове дал, погрузили котел на телегу и увезли куда-то. У них, у немцев все не по-нашему, и едят не по-нашему, может им для того такой котел нужен.