Ох

Ох.

Ох - небольшой такой старичок, сам толстый, как макитра, голова, как репа. Волосы зеленые и усы зеленые, и борода длинная, тоже зеленая. Жупан у него и портки из коры древесной сплетены и лишайником покрыты. Чоботы из той коры, что покрепче. Сорочка - травы да листочки - зеленая. Живет он под землей. Хата у него зеленая, камышом крытая, снаружи - как кора с лишайниками, внутри - как молодая травка на лесных полянах. В хате все зеленое и стол, и лавки, и печка. В окнах вместо стекол - крылья стрекоз, только большущие и опять зеленые. А работницами у Оха девки - мавки, изумрудные, как рута. Говорят, что есть у Оха жена и дети - все зеленые, про то не знаю, не видел. Знаю точно, что он, Ох, царь над всеми нашими лесами, другая лесная нечисть у него в подчинении. Зимой он спит, а как первая зелень весной появится, то можно Оха вызвать. В любом лесу есть у него выход: пень обгорелый, или колода гнилая, или дуб с корнем из земли вывороченный. Присядешь, скажешь: “Ох!” - он и вылезет, правда не всегда, уж шибко он, Ох, сам себе на уме. Просить у него можно, а давать ничего нельзя, никогда не отдаст. Лучше вообще не иметь с ним дела, оно спокойней. Царь он, не царь, все одно - нечистая сила.
Жил был у нас на селе Степан с женой своей Гапкой, до седых волос дожили, а детей не имели. Смилостивилась над ними Божья Матерь и даровала сына. Вот сын вырос, но как был глуп, так глуп и остался. Ходит по двору ворон считает, а то в хате на печь заберется и просо пересыпает из горшка в горшок. Заставлял его Степан работать, у того все из рук валится. На одно годен: спать, да просо сыпать.
Вот, говорит Гапка Степану: “Отдай Грицка, - так они сына назвали, - сапожнику, пусть его обучит”. Отдали, а Грицко на другой день от сапожника сбег и опять за просо взялся. Побил его Степан, да повел к портному. Без толку. Снова побил, отвел к кузнецу. Тот же результат. Плюнул Степан, махнул на Грицка рукой: “Хай, живет, как может”.
Поехал раз Степан в лес, дров нарубить. Рубил, рубил, устал. Видит пенек обгорелый стоит, присел отдохнуть и говорит: “Ох-ох-ох, уморился!” Вдруг перед ним, как из-под земли, дедок: сам зеленый, борода зеленая. "Почто вызвал?” - спрашивает. Степан удивился: “Да не звал я тебя”, - отвечает. “Как не звал. Ох, да Ох, вот я и перед тобой, - усмехается дедок, - что надобно?” Степан почесал в затылке: “Вроде ничего не надобно”. “Ишь, какой, беззаботный, - говорит Ох, - только так не пойдет, раз потревожил меня, то должен просить, а коль не хочешь просить, то откупись! Давай мне то, что тебе в хозяйстве без проку”.
Задумался Степан, хозяйство-то невеликое, всякая малость нужна, да тут про Грицка вспомнил. “Бери, - говорит, - сына моего в услужение, дурень он дурнем, может, обучишь его какому делу, только спасибо скажу”. “Хорошо, - Ох в ответ, - приводи сына, будет год у меня, а через год, если узнаешь его - верну, не узнаешь, еще год у меня послужит”. Вдарили по рукам, Ох магарыч поставил, договорились.
На другой день привел Степан сына, забрал Ох Грицка. Спустились под землю, отправил Ох парня дров принести. Грицко залез на поленницу и уснул. Ох послал мавку, чтобы посмотрела, как там дурень управляется. Мавка посмотрела, возвращается, хохочет: “Спит он!” Ох пошел к поленнице, поджег ее, Грицко с дровами сгорел. Ох пепел развеял, один уголек взял, поплевал на него и о землю - хлоп. Стоит перед ним Грицко. “Иди, - говорит Ох, - сено на сеновале перевороши”. Поднялся Грицко на сеновал, в сено зарылся и уснул. Ох на сеновал мавку посылает. Прибегает мавка, хихикает: “Опять спит!” Ох и сеновал сжег. Сгорел Грицко, пепел ветер унес. Ох уголек подобрал, подул, поплевал и о землю - встал перед ним Грицко, да только не лодырь пустоглазый, а гарный парубок, справный казак. С той поры стал Ох Грицка обучать своим колдовским наукам.
Год прошел, Степан за Грицком приходит. Повел Ох Степана под землю, завел в хлев. В хлеву полсотни хряков отруби жрут, чавкают. “Ищи своего сына”, - говорит Ох. Поглядел Степан: свиньи свиньями, не узнал сына. Остался Грицко у Оха еще на год.
Минул год, Степан к Оху. Кинул Ох пшена на поляну, слетелись петухи - один к одному. Глядит Степан на петухов: черт их разберет, какой из них не настоящий. Ох доволен, ухмыляется: “Через год не узнаешь, останется твой Грицко на всю жизнь моим”. Ушел Степан ни с чем.
Вот еще год проходит. Идет Степан к Оху. Идет по лесу, навстречу ему дед. Голова седая и борода седая. В руках посох, а одет в одежды белые. Почему так одет, сам догадаешься. “Доброй дороги, диду", - кланяется ему Степан. “И тебе пути доброго, - дед отвечает, - куда идешь, милый?” “Да, вот иду к Оху сына вызволять, а как его узнать не знаю. Два раза ходил, не признал, коли теперь не признаю, беда, останется сын у Оха на веки вечные”, - объяснил Степан. “Не печалься, - говорит дед, - я тебе подскажу, как сына узнать. Придешь к Оху, насыпет он проса, слетятся на просо горлицы, штук сто. Вот ты и гляди внимательно, которые горлицы примутся просо клевать - те настоящие. Но одна горлица будет под деревом сидеть, перышки чистить - это твой Грицко”. Поблагодарил Степан деда, попрощался, пошел дальше, оглянулся, а дед-то исчез.
Вызвал Степан Оха, и случилось все так, как ему белый дед сказывал. Отпустил Ох Грицка, да не по своей воле, а по уговору, жалко ему было работника терять, жаден он, Ох.
Идут Степан с сыном домой. Грицко спрашивает: “Ну, что, батько, как у нас дома?” Стал Степан рассказывать: и то не так, и это не этак. Слушал Грицко, слушал, надоело ему: “А гроши есть?” “Откуда же им взяться”, - отвечает Степан. “Не журись, батько. Будут гроши, - говорит Степан, - вон, видишь, паны на охоту с собаками выехали, лису гонят. Сейчас я обернусь гончаком, поймаю рыжую и тебе принесу. Подъедут паны, будут у тебя гончака просить. Ты им продай меня за триста рублей, только цепочки не отдавай, да иди домой, я тебя догоню”.
Как сказал, так и сталось. Наехали на Степана паны: “Отдавай лису, да продай нам своего гончака!” Степан лису не дает, а за собаку триста рублей просит, только без цепочки. “Да на что нам твоя цепочка, мы такому псу золотую цепочку сыщем”. Вдарили по рукам. Погнали паны гончих в лес, а Степан домой пошел.
Бегут собаки, по кустам шарят, вдруг из лесу огромадный волк, да на собак. Здоровенный волчина с телка размером, и шерсть зеленью отливает. Собаки разбежались, погнался волк за новой гончей. Паны перепугались, за ружья схватились, а тех и след простыл.
Гонится волк за Грицком. Понял Грицко, что то не волк, а Ох, побежал из лесу в поле, да на дорогу. Как до перекрестка добежал, ударился оземь, обернулся казаком и крест поцеловал. Взвыл волк - Ох, в лес повернул, против креста нет у него силы.
На другой день панычи с соколами выехали в поле перепелов бить. Грицко увидел это и говорит отцу: “Пошли в поле, я обернусь соколом, поймаю перепела, тебе принесу, панычи удивятся, захотят меня купить, проси четыреста рублей, но колпачка не отдавай”.
Так и получилось. Панычи к Степану прискакали:
- Продай нам сокола, который сам дичь приносит.
- Берите за четыреста рублей, но без колпачка.
-Да на кой нам черт твой колпачок! Мы ему парчовый сошьем, червленым узором украсим!
Заплатили, да магарыч поднесли. Ушел Степан.
Подняли панычи перепелов, пустили сокола. Схватил Грицко перепела. Вдруг откуда ни возьмись огромный орел, каких не бывает, перо черное с изумрудным блеском, напал на сокола. Сокол перепела бросил, полетел на село. Орел за ним. Панычи растерялись, им-то не полететь. Грицко добрался до перекрестка, пал на землю, казаком обернулся и крест поцеловал. Ох - орел вскрикнул, в лес подался.
На следующий день говорит Грицко Степану: “Что ж, батько, гроши у нас появились, да только мало. Пойдем на ярмарку. Я обернусь буланым конем, с золотой гривой, каких у нас никто не видал. Ты торгуй меня за тысячу рублей, дешевле не отдавай и уздечку не продавай”. Отправились на ярмарку. Пришли, встали в ряды. Собрались купцы, дивятся коню необычному, торгуются, тысяча рублей больно дорого. Степан на своем стоит. Тут невесть откуда цыган в красной рубахе, да зеленых портках, зеленым пояском играет. Волосы черные, усы с бородою черные с проседью, словно мхом зеленым побиты. “Давай за девятьсот рублей”, - предлагает. Степан ни в какую. “Ну, бог с тобой, - говорит цыган, - беру за тысячу с уздечкой”. “Не, - Степан отвечает, - уздечку не отдам!” “Вот, глупый, - смеется цыган, - как же я коня с базара поведу без уздечки. Держи еще пять рублей за нее”. Степан подумал: “Уздечка - старая, и рубля не стоит”, - согласился. Ударили по рукам, магарыч распили. Вскочил цыган на коня и был таков. А Степан пошел по ярмарке, гроши тратить.
Скачет Грицко, уздечка на нем - не убежишь. Крепко цыган - Ох держит. “Эх, батько, батько, говорил я тебе, не отдавай уздечку, как мне теперь от Оха уйти?!” - печалится Грицко. Прискакали в лес, спустились под землю.
“Поймал я тебя, собачьего сына, - хохочет Ох, - кабы в третий раз ты увернулся от меня, я б отступился. Да на мою удачу больно отец твой жаден: продал родную детину за пять рублей”. Снял Ох уздечку, а то не уздечка, а крест Грицка нательный. Грицко же самим собой сделался. Ох смеется: “Быть тебе до конца века в царстве моем. Без креста нательного не убежишь, а убежишь - враз сыщу”. Повесил Ох Грицков крестик на куст купины неопалимой, а вкруг огонь развел и заклял гореть вечно.
Остался Грицко у Оха в работниках, но теперь его Ох ничему не обучал. Мог Грицко во что хочешь превратиться, да что толку, без креста не убежишь, а до него не доберешься. Обернешься птицей, через огонь полетишь, пламя крылья опалит. Обернешься кротом, под землей полезешь, испечет тебя, как картоплю. Огонь зачарованный водой не зальешь, ветром не задуешь, землей не засыплешь. Нет Грицку спасения. Колдовской силой не побороть Оха, сам Ох из колдунов наибольший, одно слово: царь лесной.
Жил бы Грицко у Оха до самой своей смерти, да полюбила гарного хлопца девка-мавка, охова работница. Мавки - то души неприкаянные девок утопших или в лесу сгинувших. Приходит мавка к Грицку и говорит: “Я тебе, любый, помогу. Обернись камешком малым, за щеку тебя положу и пройду сквозь огонь, мне он вреда не причинит, я же лишь душа не покаявшаяся. Но крест твой мне брать нельзя. Я тебя перенесу, ты парубком обернешься и сам его возьмешь, только руки моей не выпускай”. Так и сделали.
Грицко пал камешком на землю, казаком обернулся, крест нательный сорвал с купины и поцеловал. Исчезло царство Охово, оказался Грицко в лесу на поляне, где раньше пень горелый стоял. Нет больше пня. Рука Грицка девичью руку сжимает, только дивчина мертвая лежит. А такая красавица, каких теперь не бывает на белом свете.
Заплакал Грицко: “Что же мне непутевому делать? Сам я от Оха избавился, а как спасительницу мою оживить не знаю. Не быть мне без нее счастливым!” Плакал, плакал, да слезами горю не поможешь. Глядит, над лесом ворон кружит, мертвечину почуял, спускается. Грицко в кусты укрылся. “Сейчас, - думает, - лесным котом обернусь, от тебя одни перья останутся”.
Спустился ворон, вокруг мертвой прохаживается: “Хороша девка, глаза зеленые, люблю я глаза выклевывать”. Только примерился, из кустов кот лесной выпрыгнул, схватил его и давай душить. Взмолился ворон: "Не души меня, Грицко, я откуплюсь”. Удивился кот лесной:
- Ты как меня узнал?
- Нам многое известно, - отвечает ворон, - потому что век наш долог.
- А как ты откупишься от меня? - спрашивает Грицко.
- Хочешь, клад тебе старинный укажу, богатым станешь.
- Нет, клад мне не нужен, богатство мое та дивчина, что мертвая лежит, можешь ты ее оживить?
- Сам не могу, но где воды живой достать знаю. Отпусти меня, принесу.
- А коли обманешь? - Грицко посильнее придавил ворона, - давай, клянись детьми своими. Страшной клятвой клянись!
Ворону некуда деться, поклялся клятвой страшной, нерушимой. Отпустил его Грицко, улетел ворон.
День прошел, стало солнце к закату клониться, летит ворон, несет в клюве воду живую. Спустился, вылил воду дивчине на лицо, да на левую грудь. Вздохнула девица, забилось ее сердечко, глаза заморгали: “Где это я?” - спрашивает. Грицко поднял красавицу, обнял: “В лесу, милая”. Дивчина его оттолкнула: “А ты кто такой будешь?”
- Да я ж - Грицко. Ты меня от Оха спасла, а ворон тебя живой водой окропил, оживил. Будь мне женою.
- Ишь, прыткий какой! И имени не спросил, а под венец зовет.
- Скажи имя свое, ласкова панна, скажи, в век не забуду! Там у Оха была ты мавкою безымянной.
Тут дивчина припомнила, как жила у Оха в работницах, очи потупила:
- Олесей крестили, сиротой я осталась, с горя горького руки на себя наложила, вот Ох и подобрал мою душу. Коли не брезгуешь мавкой зеленой, согласна пойти за тебя.
“Быть посему, - прокаркал ворон, - ну я полетел, прощайте!” - взмахнул крыльями, в небо поднялся. Но Грицко соколом обернулся, сшиб ворона на землю, когтями пригвоздил: “А где клад обещанный, на свадьбу нашу подарок?” Хотел, было, ворон вывернутся, да крепки соколиные когти: “Лети за мной, покажу”. Полетели. Ворон место указал. Простился с ним Грицко, вернулся к Олесе, повел невесту на село.
Степанову хату не узнать, такая гарная, чистая стала, скотина купленная в хлеву мычит, хрюкает, куры и гуси по двору бродят. Степан в новой свитке сидит на крыльце, люльку курит. Гапка пампушки с чесноком готовит. Увидали они Грицка, побежали на встречу, целуют, обнимают. “Что то за королевна с тобой, сынку?” - спрашивают.
Грицко Олесю подводит, на колени они встают: “Батько, мамо, вот невеста моя - Олеся, благословите!” Степан за иконой сбегал, благословили.
На другое утро Грицко клад откопал, домой привез. В воскресный день обвенчались Грицко да Олеся. Свадьба на все село наше гремела. Сам пан Воронецкий приехал в черной своей карете, на вид вроде слегка помятый, но с подарками, а как горилки выпил, приободрился, песни пел, словно каркал, уж больно голос у него хриплый.
Как свадьбу сыграли, Грицко от родителей отделился. Над рекой хату построил, вдали от села. Там и жили они с Олесей. Шестеро детей у них было: четыре мальчика, да две девочки, все как мать красивые, как отец умные и умелые.
На селе Грицка не любили, колдуном считали, а Олесю - ведьмой. Кто его знает, только я от них зла не помню, хоть и малый совсем был, когда с их детьми играл и в младшую дочку Катеринку влюблялся.
Давно это было, уж и померли все. Одного меня смерть никак не заберет, не отпустит к моей Катерине.