От составителя:
это продолжение I части II главы
начало смотреть "Немецкая оккупация 1918 г. и партизанская борьба (часть I)
**********************************************************
Часть 2
По прибытии этого поезда в Дебальцево там наш шаг произвёл фурор! Распустили слух, что в Чернухино Батько Махно, что нас не 35 – больше 200-250 чел. с пулемётами и даже пушкой!? У страха глаза велики. Некоторые знали нас и нашу бедноту и только ухмылялись. Такие новости, конечно, нас радовали. Наши друзья, слухачи перестукивались: Браво! Брависсимо. Враг в панике и к прямым действиям против нас не готов.
Затем затрещал фронтовой телефон, и дежурный по станции пригласил коменданта станции, т.е. меня к телефону, говорить с Дебальцевским начальством. У телефона был начальник охраны сотник Лучицкий, говорил только по-украински, сильно орал и ругался, и я не мог ничего понять – бросил трубку. Скоро опять звонок, опять приглашают меня говорить с немецким переводчиком. Я взял трубку, отрекомендовался и говорю: Что вам угодно. Лучицкий вновь влез в разговор и кричит: Я тебе покажу, что нам угодно! Я опять бросил трубку, заявив, что пока вы не успокоитесь, говорить не буду. Переводчик вежливо извинился и спросил: Кто мы такие и на каком основании отобрано оружие у немецких солдат? Лучицкий вновь включился и уже спокойнее стал угрожать, за то, что вы отобрали винтовки у моих охранников, я сейчас выезжаю к вам и повешу всех вас на телеграфных столбах. Предлагаю вам сдаться и сдать оружие, в противном случае пропадёте, сгниёте в тюрьме, бандиты. Я им отвечал спокойно, что мы не бандиты, а революционные солдаты, в Чернухино создана Советская власть и мы действуем по заданию Ревкома. Сдать оружие не можем и угроз ваших не боимся. Приезжайте к нам, мы вас ждём, угостим на славу.
После этих переговоров мы узнали от наших осведомителей, что начальство решило послать против нас карательную экспедицию. Этой же ночью в Дебальцево перебежал нач. станции Чернухино Колесников и доложил всем, что в Чернухино нет никаких махновцев, а местная молодёжь во главе с Ванькой Змиёвым и Володькой Пастуховым разоружили варту, остановили пассажирский поезд, отобрали оружие, но их пока 20-25 человек и легко забрать голыми руками. Ему поверили и на следующий день снарядили карательный эшелон. Посадили 45 чел. охранников полицейских с винтовками. Посадили Колесникова на паровоз в качестве проводника и отправили к нам. Сделав запрос обыкновенному рабочему поезду, мы знали, что это за поезд и я разрешил дать путь, а сам помчался на квартиру, где отдыхали наши бойцы, до 35 человек, и предупредил их об отправлении карателей, и быть начеку для встречи и отпора. Командир отряда Петров вывел отряд и разместил в кювете против входных стрелок. Поручил тов. Бахареву спрятаться за стрелочной будкой и, как только поезд пройдёт стрелки и начнёт осаживать назад, перевести стрелку под составом, чтобы повалить вагоны.
Вместо положенных по расписанию 20 мин. поезд шел больше часу, часто останавливался в пути и долго стоял у открытого входного семафора, вызывая нас первыми открыть себя. Но мы не показывались. Была мёртвая тишина, время тянулось медленно, и наши бойцы ждали начала боя с большим волнением. Затем наши наблюдатели сообщили: поезд тронулся, скоро будет. Как только поезд въехал на стрелки, раздалась команда Петрова: Приготовились! А вслед другая: Рота пли! Прогремел первый дружный залп. Машинист понял ловушку, быстро остановил поезд и начал осаживать назад. Был упущен удобный случай свалить вагоны, т. Бахарев по своей неопытности в стрелочных делах перевёл не противошерстную стрелку, а пошерстную. Поезд начал увеличивать скорость, каратели так перетрусили, что не сделали ни одного выстрела. Лишь выйдя за семафор остановились и открыли беспорядочную стрельбу, но наши опять воздержались и не ответили на их выстрелы. Скоро поезд ушел дальше к Дебальцево и прибыл в Дебальцево. Там опять пустили слух, что нас не 35, а больше 300 чел.
Скоро мы узнали от своих осведомителей, что ехавший на паровозе Колесников ранен. Ранен также пом. машиниста и до 10 чел. охранников, что охранники, озлобленные на Колесникова, отлупили его за обман.
Мы вновь торжествуем победу, зная, что враги в панике и к новому рейду не готовы. Немцы недовольны этой экспедицией, ругаются и предлагают просить помощи от Екатеринославского губернатора, т.к. их армии стыдно заниматься такими мелочами. Мне даже показывали телеграмму на имя губернатора с просьбой подослать (воинскую) помощь. Причём в ней преувеличивались наши силы в сотни раз. Я жалею, что не сохранил этого документа про наши дела.
Поскольку из Дебальцево ожидать новых попыток подавить нас не приходилось, мы перевели свой отряд в Ревком, т.е. имели сведения, что из Ивановки ушел против нас конный отряд вартовых, но с этой стороны мы уже не были одиноки. По нашему примеру наши друзья в Городище и Фащевке захватили власть и разогнали этот конный отряд.
Дела наши, как видите, идут неплохо, но то, что мы надеялись на скорую помощь от рабочих Дебальцево, Алчевское, Енакиево, нас беспокоило. Я начинаю думать – не преждевременно ли мы выступили, хотя до этого имел ясную установку выступать при первой возможности. Пишу Уварову и Клюеву, спрашиваю: Правильно ли действуем? Получаю ответ: Правильно, молодцы, мы вами гордимся. Скоро придём на помощь.
Следующую ночь наш отряд вёл перестрелку с Ивановским конным отрядом, прорвавшимся обходным путём через Грабово, Никишин-хутор – пытались освободить арестованных. По некоторым данным, руководители этого отряда – наши знакомые Малахов и Орехов, якобы остались в селе и готовят диверсию. Наши поиски их не дают результатов. Поскольку мы заняты обороной села, нам некогда организовывать суд над арестованными. Примерно через неделю мы узнаём от наших Дебальцевских осведомителей, что губернатор им в помощи отказал, и немцы решили своими силами подавить нас. Скоро наши связные передают: Немцы сидят в эшелоне, собираются ехать душить нас. Эшелон большой, немцев много, сильно вооружены, держитесь!
Повторилась такая же процедура. Запросился обычный рабочий поезд. Я заранее договорился с нашим командованием и разрешил дать путь. А сам ушел домой – где был отряд, чтобы договорится, как их встретить. Решили так же, как встречали охранников. Но немцы перехитрили нас. Они с поездом выехали до первой посадки, там вышли с эшелона и пошли пешим строем. Благодаря сильному туману немецкие цепи появились на окраине села незамеченными. Чтобы не оказаться отрезанными от центра села, мы вынуждены были быстро сняться и быстро отскочить от вокзала к центру села, и там открыть огонь для определения силы и строя их, хотя нам и так было известно их превосходство. Мы в центре быстро посовещались и решили оставить для боя небольшой заслон, а основные силы отвести незаметно на самый низ села и укрыть их на шахте Коляды.
Я был в числе заслона на ул. Змиёвка, видел, как немцы с Кошелевки ворвались на Змиёвку, держа направление к волости. Нам нечего было делать, кроме как спасаться, кто как может, но основные силы ушли незаметно. Я забежал во двор деда Емельяна Большунова. Дядя Кузьма сообразил, в чём дело, и быстро спрятал меня на чердаке, где я просидел больше суток, и сам караулил меня. Затем мы узнали, что немцы заняли волость, восстановили старую власть и варту, а сами на следующий день вернулись в Дебальцево.
Быстро списавшись друг с другом, мы в эту же ночь напали на варту, заняли волость, объявили Советскую власть и чувствовали себя хозяевами положения. Днём опять наскочил усиленный конный отряд вартовых и вытеснил нас в подполье. Так в Чернухино несколько дней менялась власть. Днём варта – ночью мы.
Скоро в нашем селе разместилась новая немецкая часть, и нам пришлось отсиживаться в подполье. Кое-кто из руководства скрывался в селе, а большинство отряда в Городищенских шахтах в Фащевке, в Миусе и Никишином хуторе. Варта, ожившая под крылышком немцев, день и ночь шныряла по нашим следам и не находила, т.к. народ наш был из нас и надежно оберегал нас от ищеек. В это время во многих местах села висели афиши немецко-украинского командования, что за поимку и выдачу руководителей банды, нас иначе не называли, получит вознаграждение по 2000 руб. золотом, за рядовых бандитов по 300 руб. золотом, а тех, кто их скрывает, расстреливать на месте. Но и эта приманка не помогала. Наши земляки оказались выше этих покупателей золота и не выдали ни одного товарища.
В это время попался в руки варты наш храбрец Пастухов Вл. Ночью рискнул заглянуть к семье, где его караулили, и был схвачен и доставлен в управление варты, откуда сумел убежать и отделаться лёгким ранением в ногу.
При описанном мною выше нашем быстром отходе от вокзала к центру села, мы забыли, что Пастухов был в телеграфе ст. Чернухино, мы торопились и не предупредили его. Он увидел немцев, когда они зашли в станцию, не растерялся и быстро выскочил мимо них. Когда немцы заметили и погнались за ним, он, отстреливаясь, поводил их вокруг посадки и вернулся к нам невредимым. За это его прозвали «Лешим», которого и пуля не берёт.
Я лично скрывался в это время с Андреем Ивановичем Аксёновым и хочу рассказать о дерзких приключениях, угрожавших нам смертью.
Первый случай на мельнице или ветряке на Лемешевском выгоне. Мы прятались между мешками с мукой. Однажды на ветряк пожаловал Орехов с понятыми. Нас спас хозяин ветряка, родич Аксёнова, своей находчивостью. Он встретил Орехова и навёл его на ложный путь, сказав, что только что прошли мимо ветряка два подозрительных парня и пошли к лесу Чернушка. Орехов поверил, попросил указать направление и пошел искать у моря погоды. После его ухода мы перебрались к другому родственнику Аксёнова на самый низ села против «косых». Этот хозяин неохотно принял нас, спрятал в сарае. Оказался большим трусом и каждую минуту выглядывал на улицу и навлёк подозрение Малахова, который начал у него обыск. Обшарил дом, сени, чердак и погреб, а в сарай не заглянул, и этим мы отделались от грозившей опасности. Как только Малахов ушел, мы сразу решили покинуть этого беспокойного родича и ушли на водокачку 8 км к Решетняку, а вечером в Городище – искать пропавшую тёлку.
Ища убежища, однажды вечером я заглянул к своему дяде Афонину Андрею Кирилловичу и попросил найти место надёжное на двое суток. Он накормил и повёл меня ночью через Яр, что между Лемешовкой и Миусом в свой омшаник, подвал для зимовки пчёл. Там было тепло и спокойно, я хорошо выспался. Рано проснулся и слышу, кто-то подошел к двери омшаника и открывает замок. Это загадка, мы условились, что он меня выпустит на следующий день вечером. Я насторожился, пошло в мыслях всякое. Думаю, кто же это? Слышу, незнакомец открывает дверь. Опасно! Вижу, спускается вниз, мне его видно. Узнаю, идёт дед Захар Гонцов. Не понимаю, что ему нужно. Он со света ничего не видит, к тому же глухой, крадётся, боязно, заметил на полу тулуп – это моя постель, насторожился, что-то шепчет, что за чепуха, вор что ли?! Я выхожу к нему на видное, чтобы он узнал. Он орёт, крепко, тут близко гонят скот на водопой, могут услышать. Я осторожно пытаюсь прикрыть ему рот, а он кричит ещё сильней: Караул! Я улыбаюсь, показываю вид добра, чтобы успокоить его. Вижу, что он, наконец, понял, в чём дело, тоже улыбается, узнал меня и говорит: Ага, теперь я понял, это тебя пустил Андрей. Почему же мне не сказал? Потом выяснилось, что этот омшаник их общий, у каждого свой ключ.
Дед Захар что-то слышал за нас, что нас преследуют, и посочувствовал мне, и мы расстались друзьями. Я на прощанье дал ему керенскую сороковку на пол-литра, а когда он ушел, подумал: старик опьянеет и разболтает про моё логово. Стал ругать себя, зачем сделал глупость и очень волновался. А когда пришел дядя, я поблагодарил его за такой «покой», он ответил: Забыл за него, будь он неладен.
Когда вышел, направился к тестю, нужно было увидать жену Пашу. Они успокоили меня, что к ним никто не заглядывал, и уговорили меня остаться, устроиться в сарае соседа – полный соломы. Я согласился, забрался под самую стреху, отрыл себе волчью яму в соломе и неплохо поспал. Утром жена принесла покушать, рассказала, что всё по-прежнему спокойно и ушла. Примерно через час или полтора после её ухода слышу, двери в сарай кто-то открыл, вошло двое, говорят: он должен быть здесь. Узнаю голос Орехова, думаю, подкараулили, теперь беда, но решаю, дёшево не отдамся, при мне браунинг и две немецкие гранаты. Слышу, начинают прощупывать солому штыками. Довольно таки неприятное ощущение! Слышу, кто-то из них поднимается по стене повыше к стрехе, поближе ко мне и начинает ширять штыком в солому, тык слышу, шуршит совсем близко от меня. Мне становится душно, не знаю, что делать. Состояние ужасное, вот кольнёт ещё выше и прямо мне в брюхо, я теряю сознание и терпение. Ум борется с сердцем и чувством, чувство говорит: выскакивай, ум говорит: опасно, воздержись. Меня лихорадит, я невменяемый и не знаю, на что решиться. Я сам не знаю, как я выдержал эти минуты, но всё же выдержал и слышу, они говорят: нет здесь никакого черта, и уходят. Я в горячке, буквально вслед за ними, вылезаю из своей ямы, спускаюсь к дверям и вижу их. Они пошли по направлению к паровой мельнице Афониных Изотова, а я вышел и пошел по направлению к Тришкиной будке на Никишин хутор, подвергая себя опасности – они могут заметить и догнать меня, но я перенёс такое потрясение, что теперь для меня всё безразлично.
Вскорости обстановка у нас изменилась к худшему, и я получил от Уварова и Клюева записку: в Дебальцево расквартировывается казацкий полк, на подходе деникинские броневики. Дальше нам оставаться здесь нельзя. Вам то же самое. Есть договорённость с украинцами и Лучицким отступать вместе. Они теперь полевели, собираются драться с Деникиным. Если не возражаете, такого-то числа к 6 ч. вечера приходите к круглой беседке дежурного по депо пасс. с оружием.
Через жену я связался со всеми друзьями и руководителями отряда, обсудили записку и решили явиться в Дебальцево в указанное время.
И вот я и 15 чел. моих самых кровных друзей в Дебальцево, прячемся с оружием, крайне неудобно. Я иду искать Уварова, Клюева или Чернышова и никого нигде не нахожу, что за нахальство! Время идёт, что делать не сообразим. Встречаю на перроне видного украинца, знакомого сослуживца, некоего Шпота, спрашиваю: есть ли договорённость с Уваровым? Он говорит: Да, и добавил, но Уваров ненадёжный, время занимать вагоны, а их никого нет. Я ему говорю: Мне писал Уваров подойти, я подошел и со мной 15 человек с оружием. Если вы гарантируете нам свободу наших убеждений, а не будете мстить за прошлое, мы уедем с вами. Он доложил всё это Лучицкому и сказал: Мы гарантируем вам полную свободу, прошлое забыто. Я заверяю, что никто никого из вас не обидит. Я быстро посоветовался с Пастуховым, Аксёновым и Петровым и мы согласились ехать с украинцами. Лучицкий подошел к вагонам и к нам, очень любезный, познакомился со всеми, указал нам наши вагоны и мы скоро отправились, никого не видя из своих дебальчан. Это тревожило и волновало нас. Дорогой вновь зашел к нам в вагон Лучицкий и Шпота, и мы, как будто, договорились о совместных действиях против Деникина. Скоро наш, т.е. украинский эшелон остановился на станции Горловка, и мы очень долго там стояли, не знаем за чем. Здесь я был назначен дежурным по эшелону, а моим помощником готовый офицер украинец. Ночью меня, как дежурного вызвали к аппарату Морзе неизвестный мне полковник Григорьев из Авдеевки и приказал к 8 ч. утра быть в Авдеевке и привести арестованных членов Горловского Горсовета. Вот тебе и договорились о полной гарантии и неприкосновенности наших убеждений и совместной борьбе с Деникиным! Это опрокидывало всё вверх ногами.
В Горловке я заметил, что мой помощник по личному заданию Лучицкого скоро от меня посылал украинских казаков в город с каким-то срочным поручением. Теперь мне стало ясно, что они арестовали большевиков, членов Горловского Горсовета. После переговоров с подполковником Григорьевым я спросил своего помощника: Ну что, арестовали членов Горсовета? Он прикинулся ничего не знающим и сказал: Никаких арестованных в эшелоне нет. Когда мы выехали из Горловки, я пригласил к себе в вагон Шпоту и поставил перед ним вопрос остро. Что, дескать, все его гарантии шиты белыми нитками. Что, говорите о совместных боях с Деникиным, а большевиков арестовываете? Почему в Горловке арестовали членов горсовета? Он отрицал. Я показал ему ленту переговоров с Григорьевым и подтвердил, что в эшелоне везут арестованных втайне от меня, дежурного по эшелону. Он обещал выяснить и освободить их, но из этой беседы все наши ребята поняли, что мы влипли в грязную кашу или болото.
Подъезжая к ст. Желанная, перед утром я предупредил всех своих товарищей, что в Желанной остановлю поезд, затем отправлю и в этот момент все наши с оружием должны соскочить с вагона и будем от этих дурацких украинцев отчаливать. Сбор в поле около стогов сена. Так и сделали, на ст. Желанная все мы встали с поезда незаметно, а поезд ушел в Авдеевку без нас. В стоге сена спрятали оружие и разошлись кто куда, до завтрашнего вечера, а вечером вновь собраться, забрать оружие и двигать на ст. Попасная.
Уваров и до этого вызывал у меня сомнения своей несерьёзностью, частыми попойками и волокитой за девушками. Но я очень сильно уважал его, черта сероглазого, за его исключительный героизм и решительность, проявленные при стачке, и всё ему прощал. Но простили бы ему мои друзья за то, что он нас подвел под украинский монастырь, я сомневаюсь. Как потом выяснилось, он в этот вечер вместе с Клюевым и Чернышовым не явились к эшелону потому, что были пьяны.
Перебравшись в Попасную в середине декабря 1918 г., мы были озабочены в первую очередь, где укрыться от холода, и как найти пропитание, т.к. явились без куска хлеба и без гроша денег. Говорят: волка ноги кормят, а солдата ружьё, а мы, дурни, и оружие временно оставили у дорожного мастера, и явились оборванными. Нужно было связаться с Харьковской опергруппой тов. Хилько и Семёном Поповым, но наша одежонка так поиспортилась, что стыдно было показываться на людях. И мы начали голодать. На жительство кое-как устроились в больных классных вагонах, как говорили железнодорожники: кладбище больных вагонов. Вагоны были так себе, но окна все побиты, без стёкол – сколько не топи тепла нет. В поисках лучшего мы с Сашкой Аксёновым проехали в Лисичанск, Рубежное, где свирепствовал куренной атаман Волох и попали под подозрение его молодчиков, б. гайдамаков, которые выпороли нас шомполами с солью. После этой порки еле добрались до своего кладбища. Валялись в холодных вагонах, голодные и чуть не подохли, спасибо, что рядом с нами стояла кухня куреня и добрые солдаты поддержали нас. Здесь завязалась наша с ними дружба, и они просили нас помочь им вырваться от петлюровских катов. Мне удалось связаться с руководителем подпольной ж.д. организации тов. Токаревым, а через него с опергруппой - тов. Хилько и Семёном Поповым. Нас Токарев пригласил принять участие в готовящемся восстании и захватить власть. Нашему отряду было поручено занять ж.д. телеграф и объявить о создании Советской власти.
************************************
От составителя:
продолжение следует по мере набора текста...
Дальше будет продолжение II главы: "Немецкая оккупация 1918 г. и партизанская борьба"