- Святой отец…
- Да, сын мой.
- Позвольте задать вам один вопрос.
- Вопрошай не таясь, отрок. Если это в моих силах – отвечу.
- Что такое любовь, отче?
- Что?!
- Любовь, святой отец. Я спросил про любовь.
- Но разве Настоятель не говорит вам ежедневно о любви – к Господу нашему, Иисусу?…
- Говорит, отче. Но я хочу знать о другой любви…
- Греховны помыслы твои, сын мой! Нет иной любви. И вообще... откуда такие вопросы у тебя, да еще в этих стенах?
- Я думал, святой отец. Соки жизни. Природа. Твари небесные и земные… мужчина и женщина…
- Блуд все это… Зверями и птицами движет не любовь.
- А человек?!
- Ну откуда ты такой на меня выискался!… И вопрос твой… он-то откуда пришел?
- Здесь, в обители, в библиотеке, есть несколько книг иноязычных…
- Грамоте да языкам разным обучен?!
- Да, отче. А в книгах тех строки складные, легкие, красивые!
- Стихи это, сыне. И о чем же строки сии?
- Разумею я, что о женщине, о любви…
- Понял ли сам чего из строк этих?
- Нет, отче, но писано красиво!
"Говорил же Настоятелю, - подумал исповедник, вздыхая, - что не след в монастыре хранить эдакое. А он все про просвещенную Европу… Доигрались, Господи!"
- Не богоугодное дело – строки эти. Забудь о них, сын мой!
- Но как же, святой отец, писано ведь!…
- Ах, писано… - священник усмехнулся в бороду. – Понимаешь, сыне… ну, как бы объяснить тебе… Любовь эта суть есть чудовище Левиафан, которое Господь в клетку разума нашего заковал…
- Чудовище?!… А отчего же красоты такие в словах тех прописаны, отчего мир в них и светлее, и ярче нашего?!
- То бесноватых бредни, кого Господь крепости разума лишил.
- А ежели вырвется чудовище наружу – что тогда?
- Не искушай Лукавого, сын мой!
- А дети?…
- Плод греха.
- А как же… Богородица?!…
- Не богохульствуй, отрок!
- Но ведь все это названо одним словом – любовью!
"Настырный отрок, - исповедник снова улыбнулся, - так просто не отстанет."
- Ведаешь ли ты, что речи твои крамольны, сын мой?
- Ведаю, отче, но…
- То-то и оно!… А, дозволь спросить, сам-то ты что про эту самую любовь понимаешь?
- Полагаю я, святой отец, что всякая любовь – от Бога и во славу его.
- Смел ты, однако, в речах своих с исповедником.
- Так ведь как иначе истину сыскать?!
- Экий неугомонный ты, отрок… Слышал, верно, что не век я веревкой опоясывался. Ведал я и любовь человеческую, грешную. Есть она на свете, есть! – Исповедник замолчал, подняв глаза к иконе Чудотворца. – И свет я белый повидал, и людей, и князей – баронов разных, один раз случилось даже с царем-батюшкой в одной зале стоять… За нее, за любовь свою, и оказался здесь… И вот что скажу тебе: верить в нее надо, верить обязательно! Любовь к Господу любого от Лукавого укрыть сможет, защитить и спасти – если любовь эта истинная! А иная любовь человеку как испытание дается. Иного сильного то испытание с грязью ровняет, а самого слабого порой и над самим собой подымет, возвысит… И красота в той любви, и сила, и… и злоба, и коварство, и жестокость, и похоть звериная!…
- Но как же угадать, отче?!
- А никак, сыне! Лишь идущему дорога откроется!… Только… не толкуй, прошу, о нашем разговоре никому. Я ведь…
- Да, святой отец, конечно… А можно?… нет… спасибо, отче…