Мягко говоря, Ильинского долго не хотели брать.
Нет, врач он, конечно, великолепнейший, невропатолог, как говорится, от Бога, и на «Скорой» в свое время отработал будь здоров, но слишком уж был большой любитель «огненной воды» в качестве тонизирующего и стимулирующего трудовую активность средства. В те славные советские времена былой главный врач смотрел на это сквозь пальцы, потому как и вызовов было поменьше, и бригад – побольше, да и закуска – обильнее. Как правило, наказание очередной бригады, попавшейся на употреблении недозволенного на рабочем месте, сводилось к тому, что главный строил виновников торжества в своей кабинете и тихо говорил: «Ну, вы же больше не будете, правда?».
Но как-то Ильинский набрался до того, что не смог вылезти из машины – а там был уличный вызов на ДТП. Бедная фельдшер, как она ухитрилась погасить тот инцидент, до сих пор никто толком на станции не знает. Естественно, врача тут же вышибли с должности, благо, опять же, проблем с кадрами не было.
Но миновала перестройка, прогремела взрывами и танковыми траками по булыжникам демократия, шарахнул по кошелькам обывателей искусно задуманный «дефолт». И вот Ильинский снова пришел на станцию. Не пил он уже полгода – нет, не занимался «кодированием» и вшиванием различных капсул с грозным содержимым в мягкое место, просто взял и бросил. Жизнь заставила – уж схоронил жену, старушку-мать, да сына из далекого чеченского Шатоя привезли в цинковом гробу. Бог словно шепнул ему: «Будешь пить – пропадешь, человек. Один ты остался, никто не поднимет, если упадешь». Ильинский полгода стойко терпел все – и неизбежную абстиненцию, и зазывные жесты былых собутыльников у ларька, и скандальных соседей по общежитию, после разговора с которыми рука сама тянется к стопке… Ходил к родным на могилы с бутылкой водки, которую оставлял на надгробиях в граненых стаканах, сам же пил только минеральную воду. Даже сам удивлялся, откуда столько воли взялось. Терпел, ждал, с тоской поглядывая на проезжающие мимо по улице машины «Скорой помощи». И вот, выждав шесть месяцев – пришел.
Разговор с главным врачом вышел очень тяжелым, сложным и едва не закончился повторным уходом Ильинского со станции – его взбесило демонстративное обнюхивание на предмет запаха перегара. Само собой, многолетнее пьянство оставило свой отпечаток – стойкую гиперемию лица и полиневропатическое подрагивание пальцев – это-то и вызывало недоверие. Но не ушел он, и в итоге на его заявление, написанное в тот же день, легла размашистая виза «Принять на должность врача выездной бригады с испытательным сроком в 1 (один) месяц».
Разумеется, к восстановлению Ильинского отнеслись с подозрением практически все – и младшее начальство, и фельдшера, и диспетчерская, однако он подозрений не оправдал. Работал исправно, на смены выходил вовремя, задержки вызовов и расхождения диагнозов со стационаром у него были в пределах нормы, от неизбежных дополнительных смен не отказывался.
* * *
- Борис Иванович, - позвала фельдшер.
- А? – врач рывком поднялся с кушетки. – Что?
- Позвали нас.
- Правда? Ну, иду… - кряхтя, Ильинский сгреб со стола предусмотрительно выложенные из карманов формы очки в чехле, ручку и пустые бланки карт вызовов. – Риточка?
- Да? – девушка остановилась в дверях.
- Возьми карту, будь добра, я сейчас.
- Хорошо.
Нагулянный на бригадной работе простатит давал о себе знать после мочеиспускания жжением в уретре и тупой ломящей болью в паху. Ильинский поморщился, выходя из туалета и направляясь к раковине. Боль не сильная, но мерзкая. И если бы она одна…
После нагретой комнаты коридор первого этажа подстанции пахнул нетерпимым холодом открытой двери, которую всегда бросали нараспашку исцеленные амбулаторные больные. Врач тяжело брел к диспетчерской, мельком глянув на часы. Половина четвертого. Самое рабочее время. Рита зябко ежилась у окошка, держа в руках карту. Ильинский забрал у нее документ. Замечательно – шестьдесят четыре года, бронхиальная астма, приступ. Его контингент как раз – больные бабушки. Старше пятидесяти диспетчерская ему практически не давала, за исключением травм и уличных случаев. Видимо потому, что он не «делился».
- Поехали.
- Задолбали эти бабки, - тихо произнесла Рита, поднимая тяжелую терапевтическую укладку. – Первый раз замужем, твою мать. Не знают прямо, что при астме делать.
- Вызов-то на руках, - вздохнул Ильинский. – Куда денешься?
Врач и фельдшер вышли под моросящий дождь на улицу. Водитель спал на переднем сидении машины, подложив под голову подушку из салона. Ильинский постучал согнутым пальцем по стеклу, привлекая его внимание.
- Что, вызов, Иваныч? – взметнулась растрепанная голова.
- Он самый, Саша. Заводись.
- Сколько можно уже? – прорычал водитель, поворачивая ключ в зажигании. Сзади хлопнула дверь салона, и личико Риты появилось в окне:
- Сашка, Гагарина, тридцать девять, квартира шесть.
- Да хоть тридцать шесть! Что там?
- Лечить пойдешь? – фыркнул Ильинский.
- Я? На кой?
- Тогда не задавай лишних вопросов.
- Все подкалываешь, Иваныч. Сам, что ли, рад?
- Да кто ее спрашивает, мою радость-то? Поехали давай, раньше сядем – раньше выйдем.
- Машина же холодная!
- Согреется дорогой. Поехали, сказал!
Несколько раз судорожно дернувшись, «ГАЗель» развернулась на станционном дворе и выехала за ворота.
Адрес находился недалеко, буквально в десяти минутах езды. И на том спасибо.
- Машину не глуши, пока не согреешь салон, - буркнул Ильинский, вылезая. – Понял?
Водитель что-то неразборчиво проворчал в ответ.
- Саша! – повысил голос врач. – Если моя фельдшер себе что-то простудит, не обижайся тогда на меня!
Они вошли в пропитанный кошачьей мочой и теплой канализационной вонью подъезд «сталинки». Старые деревянные ступени прогибались под ногами, сигнализируя о пришельцах разнокалиберными скрипами. После подъема на третий этаж Ильинский остановился, прижавшись к перилам. Нет, все же годы дают о себе знать – вдобавок к не отпускающей боли в паху и мошонке, в груди сильно закололо.
- Вам плохо, Борис Иванович? – встревожено спросила Рита. – Опять мерцательная?
- Бери выше, - болезненно усмехнулся врач. – Стенокардия это, девочка. Сейчас, подожди, через минуту пройдет…
Дверь квартиры, напротив которой они остановились, открылась.
- Ну, и долго вы тут отдыхать собираетесь? – поинтересовалась толстая дама в безразмерной футболке и драном трико. Судя по всему, за происходящим она наблюдала в глазок двери. Рита сморщила нос от неприятных запахов, ударивших из квартиры. – Вы «Скорая» или кто вообще?
- Простите, какое ваше дело? – с ненавистью гладя на толстое, щекастое лицо, спросила девушка.
- Это я вас вызвала к Марье Никитичне, между прочим. Она инвалид, задыхается – а «Скорая» тут на лестнице прохлаждается. Хорошо работаете!
- Женщина, почему бы вам не свалить обратно в свою конуру, а? – опасно сощурила глазки Рита.
- Все-все, угомонитесь, - произнес Ильинский, переводя дыхание. – Рита, звони.
Фельдшер, все еще гневно раздувая ноздри, надавила пальцем на кнопку звонка.
- Он не работает, - злорадно сказала дама. – Я вам по «03» все сказала, чем вы там только слушаете?
- Короче! – Рита сильно толкнула дверь, распахивая ее внутрь. – Пойдете, доктор.
- «Пойдемте, доктор», - передразнила соседка. – Да уж будьте любезны, доктор, если вас не затруднит, доктор, войдите к больной, пожалуйста.
Сжав зубы, Ильинский прошел вслед за Ритой по жутко захламленной прихожей, уставленной шкафами, тумбочками, этажерками, обувницами с окаменевшей от времени обувью пятидесятых годов выпуска, завешенной паутиной и архаичными календарями. Медиков встретила типичная комната одинокой пенсионерки, с громадной кроватью, украшенной пирамидой подушек, аккуратно покрытых вышитой салфеткой. Разумеется, стены были увешаны портретами подтянутых мужчин в форме с бледными лицами покойников и надменных дам, поглядывающих на пришельцев в три четверти оборота овальных лиц. Сервант был уставлен фарфоровыми статуэтками танцовщиц, кавалеров с гитарами и собак, вперемежку с фужерами, рюмками и коробками из-под лекарств.
Больная лежала на диване, поглядывая на вошедших из-под одеяла.
- Как вы себя чувствуете, Марья Никитична? – с фальшивой, как четырехрублевая монета, заботой в голосе, произнесла втиснувшаяся вслед за медиками толстая соседка. – Вам хуже, да?
- Все так же, Надечка, - проскрипела старушка.
- Так же – это как? – поинтересовался Ильинский, снимая с шеи фонендоскоп.
- Может, вы сначала помощь окажите, а потом разговоры разговаривать будете? – злобно спросила соседка, уперев руки в жирные бока.
- А может, вы заткнетесь и покинете помещение? – повернулся к ней врач. – Вы мешаете работе бригады! Выйдите!
- Вы как со мной разговариваете?!
- Так, как считаю нужным, - отрезал Ильинский и повернулся к больной. – Я вас слушаю, женщина. На что жалуетесь?
- Вот хамло приехало! – взвизгнула соседка. – Это у нас «Скорая» такая! Ну-ну! Я этого так не оставлю!
- Бабушка, у вас паспорт есть? – поинтересовалась Рита, разворачивая на столе карту вызова.
- Ее паспорт у меня! – тут же вклинилась соседка. – Вам какое дело до него?
- Нужен для оформления официальной медицинской документации, - насмешливо сказала Рита. – Не возражаете?
- Надюша, принеси… - произнесла бабушка. – Врач же просит.
Соседка с неохотой вышла, смерив подозрительным взглядом бригаду.
- Не сопрем ничего, не переживайте, - успокоила ее Рита.
Грохнула дверь. Девушка скорчила гримасу, открывая укладку.
Ильинский, воткнув фонендоскоп в уши, аускультировал спину больной. По мере обследования морщина на его лбу становилась все глубже. Бабушка дисциплинированно дышала полной грудью. Наконец врач раздраженно выдернул фонендоскоп.
- И не лень вам, уважаемая Марья Никитична, ерундой в четыре часа ночи заниматься?
- Ась? – изумленно спросила старушка.
- Какая у вас, извините, к дьяволу, астма? Ни одного хрипа во всех отделах легких, дыхание везде проводится просто великолепно! Вы бригаду лежа встретили! Какая астма лежа?
- Мне нужен укол.
- Стоп! – Ильинский убрал фонендоскоп в чехол тонометра. – Укол уколом, конечно… Вы что-то от астмы своей принимаете?
- Да, принимаю, - бабулька на удивление бодро вскочила, просеменила к серванту и начала бойко выкладывать на стол конвалюты с таблетками. – Вот, вот, это вот еще принимаю.
Врач и фельдшер синхронно посмотрели на гору медикаментов, затем на больную.
- Бабулечка, - сладким голосом произнесла Рита. – Вы вообще лечитесь или нет?
- Как?
- У вас тут флакон сальбутамола лежит. Он даже не распечатан.
- Нет! – старушка в священном ужасе затрясла руками. – У меня три операции на глаукому было. Он на глаза… это… в общем, плохо делает глазам!
- Вас же никто не заставляет его в глаза ингалировать, - устало произнес Ильинский. – Зачем вы нас вызвали, можно спросить? Приступа, как такового, у вас нет, а если бы и был – у вас же все под рукой. Вот, пожалуйста: эуфиллин есть, теофиллин есть, теофедрин даже где-то раздобыли, дексаметазон таблетированный тоже есть. Ингалятор бронхоспазмалитиков есть. Чего вам не хватает?
- Мне нужен укол! От него все проходит. А таблетки, мне ваша участковая сказала, печень убивают!
- А растворы - нет? Вы думаете, они у вас мимо печени проскочат?
В двери показалась соседка, держащая в руке паспорт, завернутый в полиэтиленовый пакет.
- Марья Никитична, они что, вам ничего не укололи? Так и знала! Слушайте, вы, как вас там – мы в вас не нуждаемся! Освободите помещение, мы другую «Скорую» вызовем!
- Женщина, а вы считаете, что «Скорой» больше делать нечего, как на всякие «лажняки» по ночам разъезжать?! – не выдержала Рита.
- Что?!
- Что слышала! У вас совесть есть вообще? Мы вам что – поликлиника на дому? Другую она «Скорую» вызовет, да сейчас, разбежались мы уже! Десять бригад тебе пригоним, только свистни!
- Девушка, да я же вас посажу за эти слова! Вы клятву Гиппократа давали!
- А вы ему кто, родственница? – ядовито засмеялась Рита. – Если я чего Гиппократу давала, пусть он с меня и спрашивает!
- Так, прекратите! – Ильинский изо всех сил грохнул кулаком по столу. – Устроили базар-вокзал! Рита, перестань! И вы помолчите!
Наступила кратковременная тишина, прерываемая тяжелым дыханием женщин.
- Значит, так, Марья Никитична, - произнес врач. – Как врач "Скорой помощи" говорю вам, что никакого приступа бронхиальной астмы у вас нет, дыхание нормальное, одышки и гипоксии я не наблюдаю. Произведение инъекции бронхоспазмалитиков считаю нецелесообразным, потому как эуфиллин вызывает тахикардию, что в вашем возрасте не пройдет безвредно. Для профилактики БА, если у вас таковая есть, принимайте все те препараты, что вам прописал участковый врач, по той схеме, которую он вам нарисовал. Если возник приступ удушья, купируйте его ингаляцией сальбутамола. И только если сальбутамол вместе с эуфиллином не помог, только тогда вызывайте «Скорую». Вам все понятно?
- Нормально, - с ненавистью произнесла соседка. – Замечательно наша «Скорая» лечит, слов нет. Выходит, по вашим словам, она здорова?
- Выходит. Рита, написала? Собирайся. И дай таблетку феназепама.
- Не надо нам ваших поганых таблеток!
- А вас никто и не спрашивает! – оборвал Ильинский толстую даму. – Свое мнение держите при себе.
Бабушка оттолкнула руку фельдшера с белой таблеткой.
- Нет, мне не надо. Доктор, вы что, укол делать не будете?
- Как знаете, - Рита положила таблетку на тумбочку. – От нее заснете и про свои болячки забудете.
- Мне укол!
Медики направились к выходу, потеснив занявшую дверной проем соседку. Та прошипела что-то угрожающее вслед и от души бабахнула входной дверью, едва не прищемив врачу ногу.
- Вы еще ответите, - донеслось из-за двери. – У меня сын в администрации работает…
- Да пошла ты со своим сыном, - зло сказала фельдшер. – Вы как, нормально, Борис Иванович?
- Вроде да. Пойдем, не стоять же тут до утра…
Они начали спускаться по скрипучим ступенькам.
- А чего соседка-то так суетится, как думаете? – поинтересовалась фельдшер, перехватывая «терапию» поудобнее.
- Чего тут думать, все и так понятно. Квартира. Бабка одинокая, родственников, судя по всему, нет, соседка ее досматривает. И, разумеется, прилагает все усилия, чтобы бабулька поскорее обратилась в кооператив «Земля и люди». Видишь, паспорт уже себе захапала, на всякий, как говорится, пожарный. Да и остальные документы, думаю, тоже…
Машина встретила их теплом, пахнувшим из кабины и салона.
- Ай да Сашка, - цокнул языком врач. – Ну, спасибо, дорогой, все сделал.
- Да-да, умничка, - подтвердила из салона Рита, снимая куртку. – Аж жарко. Спасибо, Санёк.
- Да ладно вам, - засмущался водитель. – Свои же люди, чего там этот бензин жалеть.
Ильинский взял рацию в руку.
- «Ромашка», бригада двадцать, Гагарина.
- На станцию, двадцать, - помолчав, ответила «Ромашка».
- Вызов принят, - усмехнулся врач.
[Здесь выложена разрешенная издательством часть произведения. Полностью его можно будет прочитать, приобретя книгу]