Л.Г. Ганин
Лев сошел на перрон
1.
Лев шел по утренней улице в шляпный салон. Своими одиннадцати сантиметровыми каблуками он отстукивал ритм привязавшейся музыкальной миниатюрки. Беспрестанно развязывающиеся шнурки кедов грозили испортить настроение нашему усатому герою. Когда в очередной раз кеды расшнуровались, Лев сел на паребрик и горько заплакал, так, что сначала слезы размазали его тушь, затем, уже черная влага, потекла на рыжину его усов, пачкая ярко-розовые губы watershine diamonds.
Мимо прошел мальчуган с корзиной булок, висящей на его куриной шее. И стало Льву совсем грустно, он вспомнил военные годы, когда оставался готовить на кухне булки и - временами - летал бомбить вражеские лагеря. Он уже почти запустил руку во внутренний карман пиджака, чтобы вытащить оттуда булыжник и пойти топиться, как все тот же мерзопакостный мальчуган, это исчадье ада, коим его тут же нарек Лев, извлек из-под булок пару новых туфель от Manholo Blanik. Слезы Льва высохли. Он радостно подпрыгнул, вытер лицо шелковым носовым платком, вытащил из заднего кармана джинсовой юбки ассигнацию, вручил ее ангелоподобному продавцу булок и, радуясь удачной покупке, поскакал дальше по улице.
Лев шел по утренней улице, а все проходящие барышни делали ему реверанс, Лев шел по утренней улице и всем проходящим барышням делал реверанс. Военно-морской флот, который встретился Льву на его пути, не забывая военной дисциплины, синхронно ему подмигнул. В этот момент Лев краснел и закрывал лицо веером.
В шляпном салоне Лев купил себе прекрасный кружевной чепчик и, надев его, поверх цилиндра, помчался на встречу со своей возлюбленной.
Кошка, съевшая свою колбасу, потому довольная и радостная, пожелала Льву удачи, и, помахивая хвостом, пошла куда-то по улице, а закатное солнце делало ее силуэт все темнее и темнее.
2.
Лев сидел где-то в выжженном бомбами поле, перед ним был пень, накрытый скатертью, которую Лев еще до отправки на войну засунул комом в карман формы.
На скатерти содрогались от недальнего боевого грома чашка остывшего чая, сахарница, а ложка вовсе то и дело падала на развороченную землю. Последнее каждый раз весьма расстраивало Льва, от чего по его испачканным сажей щекам, текли ровным потоком некрупные слезы.
Вытерев глаза рукавом, Лев достал из-за уха перо, а из кармана штанов - обглоданный огнем клочек бумаги.
Надоедливое жужжание аэропланов где-то вдали, а также проклятья немецкого происхождения, доносившиеся откуда-то с боков,разбрасывали мысли Льва по разные стороны черепной коробки и не давали сосредоточиться на письме.
"Дорогая Софи! Плачу от тоски ежедневно!" - круглыми буковками вывел Лев на листочке. Затем зажег табак в трубке и с удовлетворением перечитал написанное.
"Тыж-тыдыжж!", кричали взрезающиеся в землю снаряды.
Лев в очередной раз поднял с земли ложку, размешал в чае сахар и выпустил из ноздрей табачный дым, будто дракончик, затуманив рыжие усы. "Den Fluch!", все так же надрывался кто-то.
Софи стояла вечером у витрины, смотрела на лакированные сапожки и кусала круассан, посыпанный сахарной пудрой. А господин N уже ехал-ехал к ее дому с обручальным кольцом и букетом хризантем.
3.
Лев сошел на перрон, цокая каблуками и позвякивая содержимым вещевого мешка. Великий и мужественный, как думал Лев сам о себе, возвращался он с войны; лавочники и шляпники, кондитеры и цирюльники, подбрасывая шляпы и колпаки, встречали и поздравляли Глебовича с победой, заодно отмечая изысканность кружев его новой юбки.
Берлинское солнце светило Льву в усы, он шел, застревая шпильками в мощеной дороге, к своей возлюбленной и исключительное счастье наполняло его хрупкое мужское сердце!
Каждый день на военной кухне Лев ронял слезы в сдобное тесто, вспоминая свою зазнобу, и мечтал о дне, когда увидит ее вновь!
Солнце скрыли тучи, кондитеры закрыли свои двери, а каблук сломался, когда неожиданно в цветочном магазине Глебович увидел Софи в окружении десятерых ее херувимных детей и издавна ненавидимого Львом господина N, очевидно ставшего ее мужем.
Ниагарскими потоками в этот раз слезы потекли по щекам Глебовича, он не мог поверить, что всего за два года его отсутствия Софи его забыла. Его сердце крошилось, словно песочное печенье, когда он понимал, что все эти десять малышей никогда не смогут носить подобные его, рыжие усы.
Не вытирая слез, лишь сняв второй туфель с ножки и кинув на бульварный асфальт вещевой мешок, Лев отправился слоняться по городским улицам в надежде собрать по крошкам несчастное сердце.
До самого вечера он стирал нежные пяточки прогулками по темным переулкам, а его отчаянье достигло своего апогея, когда он заметил стрелку на чулке. Поскольку к тому моменту он совершенно случайно оказался под мостом, он решил последний раз насладиться вкусом любимого табака и – несмотря на то, что сам был он под мостом – кинуться с оного, чтобы навсегда избавить себя от страданий!
Достав из нагрудного кармана пиджака трубку, он с ужасом обнаружил, что не имеет при себе ни одной спички. В этот чудовищный момент он забыл и о Софи, и о желании собственной смерти. Слезы смазали его макияж в палитру импрессиониста, а рассудок готов был его покинуть.
Лев был на грани падения в расщелину обморока, когда нежный бас, доносившийся из-под моста, предложил ему прикурить. Спустя мгновение появился спаситель Глебовича, обладатель нежного баса и спичек для сигар.
Предо Львом стояла безупречно красивая женщина, одетая во фрачную пару, с густыми, нарисованными углем усами. Тучи внезапно рассеялись, усы Глебовича заколосились при свете звезд, а невыносимо приятный запах французских пирожных пронзил его ноздри, как и заблудший под мост Амур – его сердце.
- Серж, - представилась дама Льву.
- Лев Глебович, - ответил Глебович, закрывая усы веером и протягивая руку для поцелуя.
Опомнившись после прикосновения сухих губ к его ручке, Лев пал перед Серж на колени и, дрожащим от волнения голосом, спросил:
- Готовы ли Вы стать моей супругой?
- А то, - ответила Серж и, так же упав на колени, одарила Глебовича страстнейшим поцелуем.
4.
Возлюбленная Глебовича, Серж, безумно любила охоту. Вовсе не из-за азарта, который настигает любого охотника в процессе погони за маленьким, обезумевшим от страха, зайчиком. Серж, несмотря на свою мужественную внешность, шикарные нарисованные углем усы и раскатистый бас, оставалась хрупкой девушкой. Как и прежде, в детстве, когда она неуверенной рукой тушью maman рисовала первые усики, Серж не выносила жестокости! Поймав зайца, она смотрела в его красные от слез ужаса глазки, и вновь отпускала в лес, приговаривая: «Беги, серый, беги!».
Возлюбленная Глебовича Серж безумно любила охоту, поскольку могла наслаждаться скоростью, ветром, свободой и, пожалуй, галифе. Именно ее верный конь – Параграф, как нежно она его назвала – позволял ей забыть обо всем на свете (кроме разве что любовных утех под роялем с Ганиным) и просто уносил в мир бесконечных полей и бескрайних просторов!
Однажды зимой верный Параграф простудился. Он беспрестанно кашлял, пил чай с малиной, а заботливая Серж, оставляя не менее простуженного Глебовича в особняке, уходила в конюшню, где часами грустно играла на аккордеоне, дымила сигарой и хриплым унисоном с Параграфом пела печальные песни скакунов.
Каждую зиму в особняке Ганиных все затуманивалось кокаиновой пылью, и Глебович, нередко путая волшебную пыльцу с сахарной пудрой, выпекал удивительные, а чаще – удивляющие булки.
Серж, не выносившая сладкой духоты кухни, грустила у окна в гостиной и меланхолично шмыгала кокаиновым носом. Когда внезапно увидела за окном Параграфа. Судя по веселому канкану, который он отбивал у крыльца, скакун был абсолютно здоров и, естественно, готов в путь! Каково же было счастье Серж! На крыльях восторга она полетела на зимнюю улицу к Параграфу, словно к вернувшемуся с войны возлюбленному, мгновенно вскочила в седло и в секунду растворилась в снежном горизонте.
Снежинки танцевали страстное танго, сопутствующая Серж луна освещала стремительный путь серебряным сиянием, родной особняк, казалось, остался далеко позади… Спустя несколько часов снег начал розоветь, небо, соответственно, алеть, а милый друг – луна – вовсе скрылся с небосклона.
Гувернантки Ганиных, Флора и Фауна Бувье, были отправлены Глебовичем вслед за Серж. Тревожное кудахтанье Флоры и Фауны, под утро нашедших растрепанную Серж в паре километров от особняка, мгновенно вытеснило кокаиновые фантазии из сознания фройлен Ганин. С достоинством отряхнувшись от снега, подрисовав расплывшиеся в сугробе усы, Серж взяла запыхавшихся гувернанток под ручки, и повела к особняку.
Глебович, разумеется, шурша юбками, бросился обнимать сбежавшую возлюбленную. Одарив Льва горячим поцелуем, Серж отправилась принимать ванну. А уже к вечеру следующего дня Параграф выздоровел.